Я пришел в бешенство.

Я отпустил Кеннеди и бросился на отца, хватая его за горло и пригвождая его к стене. Я хотел задушить его презренную жизнь, я хотел наблюдать, как из него будет медленно вытекать жизнь.

– Ты знал? Ты знал, что он с ней делает, и ничего не сделал? Ты ничего не сделал?

Отец издал хриплый звук, его лицо становилось ярко-красным, постепенно приобретая темно-фиолетовый оттенок, чем дольше я держал его в таком положение.

– Меня от тебя тошнит! Ты такое же чудовища, как и он! – Я тряс его, сильнее прижимая к стене, он цеплялся за мою руку, пытаясь ослабить хватку. – Я ненавижу тебя! Ненавижу то, что у нас одна кровь! – Я сильнее сжал его.

– Риз! Риз, нет! – Кричала Кеннеди, дергая меня за руку. – Отпусти его! Он этого не стоит.

Я слышал ее слова, но мне было уже все равно. Для меня его жизнь того стоила. Он это заслужил. Я сделаю миру одолжение, прикончив его.

– Риз, если ты убьешь его, у нас не будет будущего. Это разрушит твою жизнь. Пожалуйста, не причиняй ему вреда. Пожалуйста, не позволяй ему забрать у меня еще и тебя.

Боль в ее голосе проникла сквозь туман моей ярости. Я увидел в глазах отца, как его сознание покидало его, и я знал, насколько я был близок к тому, чтобы убить его.

Но я подумал о Кеннеди.

О, Кеннеди в первую очередь.

Я отпустил его и отошел.

Отец безжизненно сполз на пол, хватая ртом воздух и хватаясь за свекольно-красное горло.

– Клянусь всем святым, если ты когда-нибудь еще приблизишься к ней, я убью тебя. Я выброшу тебя и закопаю твое тело там, где никто никогда не найдет его. – Он не двигался и не говорил. – Ты меня слышишь? – Закричал я, наклоняясь, чтобы крикнуть ему в ухо.

Отец поднял на меня полные ненависти глаза. Мы смотрели друг на друга в течение нескольких секунд, и я понял, что смысл моих слов дошел до него. Настороженный огонек вспыхнул в его холодных глазах, и я знал, что он понимал, что я был серьезен как никогда. Я просто молился, чтобы у него хватило ума не испытывать мою решительность. Потому что он проиграет. Он потеряет все, если перейдет мне дорогу. Я готов был отдать свою жизнь за нее, даже если бы это означало забрать чужую.

Наконец, он кивнул.

– А теперь убирайся, – сказал я, поднимая его на ноги и толкая к двери. – Убирайся!

Я смотрел, как он открывает дверь и, пошатываясь, выходит. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не пнуть его задницу на дорогу и не заставить его истекать кровью, но Кеннеди просила меня не причинять ему вреда. И я сдержался. Вместо этого, я закрыл дверь, закрыл дверь перед моим отцом и той жизнью.

Я повернулся, чтобы обнять Кеннеди и позволить ей выплакаться. На моей душе было тяжело. Я чувствовал себя раздавленным, как будто перенес большую травму. Мне было больно за нее, за все, что она пережила, за все то время, что мы потеряли, и за ребенка, которого я даже не увидел.

Глава 42. Кеннеди

Я никогда не думала, что мне будет так больно рассказывать Ризу о Мэри Элизабет. И как ему будет больно это слышать. Выражение его лица, когда он, наконец, повернулся ко мне после ужасной стычки с отцом, было мучительным. И все-таки, это было еще одно доказательство того, что у Риза не было ничего общего с этим человеком. Хенслоу Спенсер смог бы направить Риза в ту или иную сторону, но даже его злые манипуляции не смогли убить его чудесную душу, с которой Риз родился. Он просто задержал свое появление на несколько лет. В каком-то смысле это даже сделало его более ласковым. И, слава Богу, что я смогла разглядеть это. Я бы ни за что на свете не хотела потерять такого Риза.

Глава 43. Риз

Пробуждение в объятиях с Кеннеди – это единственное, чего я хотел, когда открыл глаза. Я всегда знал, что мой отец был ублюдком, но, наверное, никогда не думал, что настолько.

Я чувствовал себя разбитым за ошибки, которые необходимо исправить, ошибки, которые должны быть устранены, путем извинений, чтобы загладить свою вину. Но как? Как я смогу вернуть и исправить то, что произошло так давно?

Я очень переживал за Кеннеди. В первую очередь за Кеннеди. Надо все исправить. Все ради нее.

Я повернулся на бок, притягивая ее к себе и прижался губами к обнаженному плечу.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – хрипло ответила она. Но я услышал ее улыбку. Слез больше не было. Для меня это было важно. Но учитывая все обстоятельства…

– Мы можем поговорить? – Спросил я.

Я почувствовал, как она напряглась.

– Конечно.

– Я понимаю, что это может быть тяжело для тебя, но мне нужно во всем разобраться. Ты расскажешь мне о нашей малышке?

Я почувствовал, как она вздохнула.

– О, Риз, она была прекрасна. В те часы, что она прожила, она была самым чудесным ребенком в мире. У нее были темные и немного волнистые волосы. Ее маленькие ручки и ножки были самой драгоценной вещью для меня в этом мире. Когда она лежала у меня на руках – это были самыми незабываемыми и драгоценными моментами... даже всего нескольких минут…

Я почувствовал ее боль. Конечно, это отличалось от того, что чувствовал я, но все равно я понимал.

– Где она похоронена?

– В Беллано, – вздохнула она. – Недалеко от дома. Тайно.

– Малкольм не знал?

– Я никому не рассказывала. Я не знаю, говорил ли кому-нибудь Хэнк. Малкольм каким-то образом узнал о ней. Он мог узнать, где она похоронена.

Мне было трудно просить ее об этом, но без ее помощи, я не смог бы найти могилу.

– Ты не возражаешь, если мы навестим ее?

Кеннеди повернулась в моих объятиях и пристально посмотрела на меня своими бледно-зелеными глазами, остекленевшими от стоявших в них слез.

– Нет, я совсем не против.

Она так стремительно прижалась своими губами к моим, как будто в этом поцелуе была заключена вся ее жизнь. И я понял, что это очень много значило для нее. Так же как для меня.

Когда мы добрались до коттеджа старого садовника, я начал сомневаться, не ошибся ли я. Чем ближе мы подъезжали к месту, тем тише становилась Кеннеди, вспоминая места, где она провела такие тяжелые годы. Когда я остановился на гравийной дорожке, ведущей к дому, я услышал, как она сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

– Тебе все еще больно видеть это место?

Она задумчиво теребила губу.

– Нет, не больно. Я просто думала о том, как сильно изменился Хэнк после смерти Хиллари, как так получилось, что он из любящего мужа и хорошего приемного отца превратился в человека, который смог поднять руки на ребенка. У меня все переворачивается внутри от этого.

Я взял ее за руку.

– Мне очень жаль, что я никогда не был так невнимателен и не видел, через что ты была вынуждена пройти. – От одной мысли о том, что он с ней сделал, у меня все внутри перевернулось, особенно когда я думал о том, что это стоило жизни ее ребенка, нашего ребенка.

Она переплела свои пальцы с моими.

– Ты не должен был видеть. Я не хотела, чтобы ты видел. Хотя мне так хотелось, чтобы кто-то избавил меня от всего этого, но я слишком сильно любила тебя, чтобы позволить нести такую ответственность. Поэтому я так все хорошо скрывала.

– Но я бы поступил по-другому. Я бы…

Она наклонилась, чтобы прижать палец к моим губам, заставляя меня замолчать.

– Я знаю, что ты так бы и сделал. Но я не хотела, чтобы ты остался только потому, что ты должен был или потому что был нужен мне. Я хотела, чтобы ты остался, потому что ты сам этого хотел.

– Я хотел, ты знаешь. Я хотел остаться. Но я был таким слабым. Мой отец знал, что нужно сказать, чтобы заставить меня пойти с ним. Я просто... ненавижу, что я позволил ему зайти так далеко. Ненавижу, что не положил этому конец давным-давно.

– Но ты сделаешь это сейчас. Не все потеряно, Риз. Есть еще так много возможностей в жизни для тебя.

Я поднес ее руку к губам, перевернул и поцеловал в ладонь.

– Для нас, – уточнил я.

Кеннеди улыбнулась.

– Для нас, – согласилась она прежде, чем открывая дверь. – Пришли. Пойдем, познакомимся с твоей дочерью.

Кеннеди повела меня вокруг дома и свернула налево в лес. Мы шли по едва заметной тропинке, пока она просто не исчезла в густом подлеске. Кеннеди снова свернула налево, петляя между деревьями и перешагивая через бревно, пока не подошла к небольшому участку, поросшему тысячелистником. Ей не нужно было говорить мне, что мы пришли. Под лучами солнца лежали камни, выложенные в виде крыльев ангела.