Я медленно подошел к месту, где соединялись крылья, и опустился на колени. Инстинктивно, я знал, что именно здесь покоится наша дочь, и что я никогда больше ее не увижу.
Я почувствовал, как Кеннеди опустилась на колени рядом со мной. Я почувствовал, как ее слезы капали на наши соединенные руки. Я также почувствовал их на левой руке. Только это были не слезы Кеннеди. Это были мои слезы.
Мы долго сидели так, тихо разговаривая с нашей дочерью, и никто из нас, не произнес ни слова. Когда мы, наконец, вернулись к машине, я не смог удержаться и не спросить.
– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы завести еще ребенка?
Краем глаза я заметил, что Кеннеди взглянула на меня, но я продолжил смотреть вперед. Я не хотел повлиять на ее ответ.
– Конечно. Но ты не знал, правда? – Сказала она с печалью в голосе.
– Раньше я не думал об этом. Я никогда не хотел иметь ребенка от кого-то. Но с тобой все по-другому. Я никогда не перестану думать, что где-то в глубине души я всегда знал, что мы будем вместе. – Я остановился, взял Кеннеди за другую руку и притянул ее к себе, чтобы обнять. – Когда мне сделали вазэктомию, я поговорил с врачом о возможности ее отмены. Как бы ты к этому отнеслась? Ты бы хотела завести еще одного ребенка от меня, Кеннеди?
– О, Риз, – прошептала она, прижимаясь головой к моей груди, но я успел заметить, что ее глаза снова наполнились слезами. Я чувствовал укол вины за то, что так часто заставляю ее плакать.
– Не плачь, детка. Я не хотел тебя расстраивать.
Я услышал, как она несколько раз шмыгнула носом прежде, чем снова посмотрела на меня.
– Это не печальные слезы. Это мои «адски счастливые» слезы. Чувствуешь разницу.
Я улыбнулся.
– Ну, в таком случае…
Я наклонил голову, чтобы поцеловать ее. Огонь быстро вспыхнул между нами. Кажется, благодаря всем скелетам в шкафу, мы стали еще ближе. И чем ближе мы, тем жарче пламя.
– Я люблю тебя, – сказала она, когда я, наконец, отпустил ее. – Я так счастлива от того, что ты меня любишь такой, какая я есть, ведь я не богатая, и не закончила школу, и я…
– Подожди, что? – Перебил я ее. – Ты не закончила школу? Как ты…
– Я получила сертификат GED. Когда Хэнк забрал меня из школы, я слишком отстала, чтобы наверстать упущенное, и после смерти ребенка, я думала, он увидел во мне что-то мерзкое и грязное. Он больше не прикасался ко мне, но при этом не боялся ударить меня или пнуть, когда ему этого хотелось. Так что после того как он умер, первое, что я сделала, это получила свой сертификат. Там я и познакомилась с Джиной Ламареу. Она была учительницей, и у нее также была маленькая танцевальная студия в городе. Когда она узнала, что я хочу танцевать, то она разрешила мне приходить и присутствовать на бесплатно ее уроках. Это были мои первые шаги к тому, чтобы оставить прошлое позади и стать тем, кем я хотела быть, иметь то, что никто не сможет забрать у меня.
Когда я посмотрел в ее глаза, глаза, которые не ждали жалости, я уже знал, что сделаю в первую очередь, когда перееду в Беллано – это сожгу домик садовника. Сразу после того, как я сначала сделаю могилу для нашей дочери, которую она заслуживает.
Ради Кеннеди, я усмирю свой гнев в пользу чего-то более важного. Я поднял руки, чтобы погладить ее по щекам, мягким как шелк.
– Ты самое сильное, самое прекрасное создание, которое я когда-либо знал. Каждый день ты удивляешь меня снова и снова.
Она пожала плечами, но ее щеки порозовели от моих слов.
– Жизнь либо сокрушает нас, либо делает сильнее. Я так рада, что мы, несмотря на все, приехали сюда. Сейчас. Я бы не променяла ни на какое счастливое детство на то, чтобы оказаться здесь с тобой. Я умею сожалеть и страдать, как и все остальные, но я не могу позволить им победить меня. Я предпочитаю оставить их в прошлом, где им и место, и взять с собой только самое хорошее и самое важное. Например, тебя. Или наше лето. Нашего ребенка. Это единственное, что стоит спасти.
– И тебя. Тебя стоило спасти. Тогда. Сейчас. Навсегда.
Мне понравилось, как это прозвучало, когда я сказал Кеннеди – навсегда.
Пришло время сконцентрироваться на этом, навсегда забыть моего отца и забыть то, как он повлиял на нас. Некоторые вещи непростительны. Нет смысла больше тратить свою жизнь, пытаясь найти в отце что-то хорошее. Пора двигаться дальше, двигаться к той жизни, которую я хочу для себя. Для себя с Кеннеди. С Кеннеди, нашим счастьем и нашими детьми.
И без Хенслоу Спенсера.
Глава 44. Кеннеди
Я смотрела на знакомый пейзаж, проносящийся мимо. Риз вез меня в Беллано, должны были привезти мебель, которую он заказал. Он попросил меня помочь ему выбрать мебель, и я знала, что он хотел, чтобы я жила там с ним, но сегодня он казался особенно взволнованным, чтобы совершить эту короткую поездку.
Мебельный фургон уже был на месте, когда мы подъехали. Танни была закутана в толстый свитер, чтобы не замерзнуть от холодного зимнего воздуха, хлещущего через широко открытые двери, пока грузчики выгружали и заносили тяжелые кровати и прочные комоды.
Проходя мимо, я обняла и поцеловала ее. Риз сделал тоже самое. Как всегда, Танни погладила его по щеке и улыбнулась.
– Два моих самых любимых человека, – сказала она, переводя взгляд своих мерцающих голубых глаз на меня.
– Все готово? – Спросил Риз.
У нее была ангельская и такая счастливая улыбка, какую я еще никогда не видела.
– Да.
– Что готово? – Полюбопытствовала я.
Они посмотрели друг на друга и улыбнулись, но не ответили. Риз просто взял меня за руку и сказал.
– Пошли, я тебе покажу.
Мы шли по коридору, обсуждая новые произведения искусства, ковры и безделушки. Риз не хотел совсем избавляться от вещей своего дяди и он решил ограничиться перестановкой или дополнить их чем-то. Нам обоим были дороги все эти старинные вещи и богатое прошлое дома. Мы оба выросли здесь и чувствовали, что это и есть наш настоящий дом, поэтому никто из нас не хотел сильных кардинальных перемен.
Когда мы добрались до комнаты, которая всегда принадлежала Танни, Риз остановился прямо перед дверью.
– Я немного изменил интерьер этой комнаты, – сказал Риз, пытаясь сдержать улыбку.
– Для Танни?
– Ну, не совсем. Танни поселится в большой комнате в другом крыле.
– Тогда для кого? – Удивилась я.
– Почему бы тебе самой не посмотреть? – Я увидела озорной блеск в его глазах, и у меня запорхали бабочки в животе.
Я открыла дверь, и ахнула, слезы радостного изумления выступили на глазах.
Это была комната не для Танни. Эта комната была полностью готова для ребенка. Стены выкрашены в веселый желтый цвет, а пол перекрашен в цвет теплого меда. Вокруг были разбросаны пушистые белые коврики, в эркере стояла белая кроватка, а по бокам стояли две новые мягкие кресло-качалки.
– Это детская, – прошептала я, мое сердце трепетало в груди. – О, Риз, – воскликнула я, кинувшись в его объятия. Он крепко обнял меня, прижимая к своей широкой груди. – Я думала, что не смогу быть счастливее…
– Ты должна быть готова к приятным сюрпризам. Пока я жив, я всегда буду стараться сделать тебя счастливее.
– Единственное чего сейчас не хватает, так это семьи, с которой можно было бы поделиться счастьем. Жаль, что Малкольм уже не увидит все это.
– Мне тоже. Он бы одобрил все это на сто процентов. Но, по крайней мере, у нас есть Танни.
Я подняла на него сияющие глаза.
– Уверенна, она была просто в восхищении от всего этого, правда?
Риз усмехнулся.
– Да, она была невероятно счастлива.
– Почему бы тебе не сходить за ней?
Я обошла комнату, удивляясь и умиляясь всем крошечным деталям и мелочам, пока ждала Риза с Танни. Она появилась в дверях с сияющими глазами и осмотрела то, что раньше было ее комнатой.
– Может ты бы хотела здесь что-то изменить или добавить, Танни?
– Нет. Здесь чудесно, и я бы не смогла обустроить лучше.
– Я как раз говорила Ризу как здесь восхитительно. Просто идеально. И мы хотели поделиться этой радостью с тобой.
Танни прикрыла дрожащие от волнения губы рукой, пытаясь взять себя в руки. Спустя несколько мгновений, она вытащила что-то из-за спины. Это был деревянный ящик, размером с обувную коробку, и украшенный красивой резьбой.
– Это тебе, – сказала она, протягивая его мне. – И для тебя, Харрисон.