Сандра к этому моему решению отнеслась без особого энтузиазма. Теперь, когда прошло уже три месяца после смерти ее отца, ей, казалось, уже не слишком хотелось вырываться из привычной атмосферы. Детская психика гибче взрослой, и хотя мне известно было, что Сандра очень тоскует по Генри, внешне она уже вполне влилась в привычный круг повседневных дел и забот. Школа, подруги, загородный клуб для детей из аристократических семей. А может быть, все было не так, может быть, моя дочь просто замкнулась в себе, а я не способна была ее растормошить, расшевелить. Человека, с которым она делилась всем, кому поверяла свои сокровенные тайны, больше не было. А я, как ни старалась, стать для нее этим человеком не могла.
– Детка, ты поедешь со мной? – спрашивала я ее, отловив во время очередной игры с подругами в саду и подхватив на руки.
– Не зна-а-аю, – тянула она, отводя глаза. – А куда?
– К Кире, в Милан. Ты помнишь Киру? Или, если не хочешь, к Тане, в Лос-Анджелес. Или куда-нибудь в теплые края. На море. В Индонезию, хочешь?
– Не зна-а-аю, – все так же отзывалась Сандра и, вырвавшись из моих рук, пускалась бежать среди розовых кустов.
– Сашенька… – начинала я.
А она возражала строго:
– Меня зовут Сандра!
Леди Агата нагрянула к нам как-то осенью, в октябре. Деревья в саду уже подернулись золотом, и в воздухе стоял сладковатый пряный запах увядания. Следом за ней в дом вошел суховатый человечек с пергаментно-желтым лицом и острыми серыми глазками.
– Познакомьтесь, миссис Кавендиш, это мистер Питерсон, наш семейный юрист, – представила нас друг другу леди Агата.
Я не совсем поняла, с какой целью она притащила ко мне этого сушеного богомола. Тот же, едва очутившись в гостиной, забился в кресло и до поры до времени не издавал ни звука.
– Дорогая моя, – обратилась ко мне Агата, сидя напротив с очень прямой спиной и изящно придерживая за ручку чашку чая. – Я слышала, вы собрались за границу.
– Кто вам сказал? – вежливо осведомилась я.
– Сандра. К тому же вы, как я не устаю все время вам напоминать, фигура заметная, представитель известной семьи, так что сохранить полную приватность в данном случае невозможно.
– Народ знает своих героев, – хмыкнула я по-русски.
Леди Агата подняла свои тщательно вырисованные брови, видимо считая, что говорить на иностранном языке при человеке, который им не владеет, настолько уж дурной тон, что и замечаний делать не стоит.
– Да, это так, я хочу уехать, – кивнула я.
– Надолго?
– Пока не знаю, – туманно отозвалась я. – Как пойдет. К счастью, работать и связываться со своим издателем я могу из любой точки мира.
– То есть я правильно понимаю, что вы собрались уехать из Великобритании на продолжительное время? – уточнила Агата.
– А в чем, собственно, дело? – нахмурилась я.
Я ни на одну секунду не могла поверить, что эта сухая карга будет по мне скучать.
– Дело в Сандре, – наконец подступила к сути мисс Кавендиш. – Смею заметить, вы, дорогая, не совсем точно оценили, в какую семью вступаете, выходя замуж за моего брата Генри. Наша фамилия – одна из самых известных в Англии, мы в родстве с королевской семьей, и все это накладывает на нас, представителей клана, определенные обязательства. До сих пор вы с этим мириться не желали. В ваших романах неоднократно фигурировали скандальные эпизоды, привлекавшие внимание прессы. Ваши пьесы – не вполне безукоризненного содержания – шли на сценах лондонских театров. Ваш образ жизни тоже был далек от безупречного – вы постоянно куда-то уезжали, пропускали множество обязательных для человека вашего круга мероприятий, не занимались благотворительностью, не принимали должного участия в воспитании дочери. Но пока жив был Генри, все это сходило вам с рук. Теперь же, когда его больше нет, мы, семья Кавендиш, вынуждены взять контроль над ситуацией и позаботиться о том, чтобы наследница знаменитой династии воспитывалась так, как подобает.
– Что-о? – охнула я.
У меня было стойкое ощущение, что я попала в какой-то роман из жизни викторианской Англии. Это что же, эта грымза теперь намерена была вмешиваться в мои взаимоотношения с дочерью, требовать от меня строить свою жизнь в рамках мнения семьи?
– Леди Агата, вам не кажется, что вы слишком много на себя берете? – Я почувствовала, как леденеют от бешенства кончики пальцев. – К какой бы семье Сандра ни принадлежала, прежде всего она – моя дочь. И где нам с ней жить, как ее воспитывать и как вести себя мне самой, буду решать я.
– А вот тут вы ошибаетесь, моя дорогая, – тонко улыбнулась леди Агата. – Прошу вас, мистер Питерсон.
Богомол, про которого я успела забыть, тут же словно очнулся, зашевелился в кресле, зашелестел бумагами, которые принялся извлекать из своего портфеля.
– Леди Кавендиш, я прибыл сюда для того, чтобы ознакомить вас с завещанием лорда Кавендиша, подписанным им три года назад. Согласно этому документу, все его состояние, включая этот дом, после его смерти переходит в руки его единственной законной наследницы мисс Сандры Кавендиш. Однако лорд Кавендиш перечислил ряд условий, при несоблюдении которых его завещание потеряет законную силу.
От обилия всех этих юридических терминов, у меня тут же нещадно заломило в висках. Я сжала пальцами лоб и попросила:
– Пожалуйста, вы не могли бы объяснить мне проще, что все это значит?
– Позвольте мне, – с вежливой улыбкой обернулась к адвокату леди Агата. – Это значит, дорогая моя, что Сандра становится наследницей состояния Генри и нашего фамильного особняка – но только в том случае, если до совершеннолетия продолжает проживать в Великобритании. Вы, как ее официальный опекун, получаете право распоряжаться ее средствами до тех пор, пока ей не исполнится двадцать один год, но только в том случае, если не вступите в брак повторно. Если же эти условия не будут соблюдены, все имущество Генри, включая этот дом, переходит следующему по старшинству члену семьи, то есть мне.
– Он… – ошеломленно протянула я. – Он не мог подписать такой контракт…
Было немыслимо представить себе, как Генри, мой щедрый, чуткий, великодушный Генри, сидит у себя в кабинете и сочиняет подобный рабский договор, для того чтобы после своей смерти держать меня, женщину, которую он любил, и обожаемую дочь в узде.
– Это вы его заставили! – выкрикнула я в лицо леди Агате.
– Да, мне пришлось настоять на этом, – признала она, нимало не смущаясь. – Вы, дорогая леди Влада, как я уже говорила, не представляете себе, что такое честь и достоинство аристократической семьи. Меня же учили этому с детства, и мой долг оберегать и хранить династию, чего бы это ни стоило. И Генри, каким бы передовым, каким бы современным человеком он ни был, отлично это понимал. И признавал, что единственный наследник нашего рода должен расти и воспитываться в Англии и что в замке, который служил домом нашей семье много лет, не должен обосноваться чужак. Именно потому он, несмотря на глубокую любовь к вам, которую я не отрицаю, согласился подписать этот документ.
Я слушала ее выхолощенный голос, так четко дозировавший любые человеческие интонации, так рассудительно все мне излагавший, и чувствовала, как земля уходит у меня из-под ног. Аккуратные плитки старинного паркета, казалось, рассыпались, крошились, и вот я уже летела куда-то в бездну, не способная ни за что ухватиться.
Мистер Питерсон снова вклинился в разговор, пытаясь втолковать мне какие-то юридические тонкости. Леди Агата же, решив, вероятно, что уже достаточно меня деморализовала, жестом приказала ему замолчать и заговорила чуть живее, теплее, как-то даже интимнее. Словно бы приглашая меня в союзники.
– Влада, подумайте, вы ведь сами понимаете, что ребенку нужен дом, спокойная размеренная жизнь. Тем более теперь, когда она только что потеряла отца. Я понимаю вас – вы человек из другого мира, и все наши традиции и условности вам чужды. Вас они только обременяют, не дают развиваться творческому процессу. Но поймите и нас – и прежде всего подумайте о благе дочери. Хорошо ли будет, если мы сейчас затеем громкий судебный процесс, будем расшатывать психику и без того травмированного ребенка, рвать ее на части? Поверьте, все мы любим эту девочку, я лично готова буду переехать сюда, в этот дом, и посвятить себя ее воспитанию. Вы можете не сомневаться, что Сандра всегда будет получать все самое лучшее. И я ни в коем случае не стану препятствовать вашему общению. Никто не гонит вас отсюда, вы сможете приезжать в любое время, жить столько, сколько вам будет угодно, забирать Сандру на летние каникулы. Я лишь настаиваю, чтобы постоянно она жила здесь, в привычной ей обстановке, по привычному расписанию. От этого всем будет лучше и ей – прежде всего.