Саврасов Константин Михайлович наблюдал, как в сопровождении его охраны к столику приближается Холодкова Кира Алексеевна. Он был терпелив и привык получать то, что хочет.
— Сняли обувь в знак протеста?
— От знакомства с Вами, Константин Михайлович, сплошные убытки. Ваша доблестная охрана сломала мне каблуки, разыскивая в моих туфлях тротил. А для детонации, я, наверное, должна была высекать искру пятками.
— Я же говорил, что мы все ещё обсудим.
— Вы терпеливый, подлый и очень неприятный в общении человек.
— В ваших устах это комплимент. Обсудим детали.
— Обсудим. Предлагаю сделку. Вы составляете в покое фирму, а я сообщаю Вам кто и как украл у вас около ста миллионов рублей.
— Если у меня кто-то и ворует, моя служба безопасности все выяснит. Мне это не интересно, я могу оставить в покое фирму, но на других условиях.
— Вы же прекрасно знаете, что я не завишу материально от работы, уволюсь, найду другую. Или вы будете уничтожать всех моих работодателей?
— А как же совесть? Она вас не будет мучить, что из-за вас Шефа уничтожат?
— Какая совесть? О чем вы? В кругах, с которыми работаю, этого понятия в принципе не существует. Люди хорошо меня знающие называют сукой.
— Обдумайте все, как следует, у вас нет покровителей моего уровня. Вы соглашаетесь быть моей любовницей — фирма в целости сохранности, люди не будут искать себе новое место работы, а как бонус я подкину выгодный контракт. Всего лишь сделка.
— Мы разговариваем на разных языках.
— Раз уж не договорились, может пообедаем?
— С вами только ужин, обед нужно делить с другом. Счет за туфли пришлю.
Она встала и пошла к выходу, босиком. Мрамор ступеней холодил ступни, асфальт за день нагрелся как сковорода, и несколько метров до машины предстояло пройти по грязной раскаленной поверхности. Она была уже около машины, когда ее окликнули.
— Привет, сучка.
Зря она обернулась, зря, за «приветствием» последовал удар и она, падая, ударилась лицом о боковое стекло машины, ударилась сильно, из носу потекла кровь, а пред глазами засверкали искры. Но больше ударов не последовало. Ее подняли и куда-то понесли, она открыла глаза и успела увидеть, как Иван убегает от охранников Саврасова, сам же Константин Михайлович отнес ее к своей машине и уложил на мягком диване. Расторопная обслуга из ресторана соорудила компресс из полотенца и льда, и Саврасов водрузил его на лицо Киры. Ну что за день — каблуки сломали, лицо разбили, она все же умудрилась порезать ноги об осколки на бордюре.
— Вы как?
— Нормально, минут через пять компресс можно будет убрать и кровь перестанет идти. Я вас и машину не испачкала? Я оплачу чистку.
— Глупости. И часто на вас нападают?
— Сегодня впервые. Я больше как-то сама налетаю, нос это мое слабое место.
Она почувствовала, как руки Константина полезли под юбку.
— Что вы делаете?
— Хочу посмотреть порезы на ногах, чулки мешают. У вас сейчас совсем не сексуальный вид, похоти вы не вызываете, а насиловать не мое хобби.
— Я сама.
— Сама, сама, получили уже по носу, сама.
Саврасов стянул чулки, внимательно осмотрел ступни, осколков не было, но порезы все равно лучше обработать, он осторожно смазал их антисептиком, подул на порезы, когда Кира дернула ножкой, а потом все же поддался искушению и погладил голень, кожа была нежной и теплой. Константин вытер кровь с ее шеи, подбородка. Кира села все ещё закрывая лицо компрессом.
— Я пойду.
— С компрессом на лице? Хотите на столб налететь?
— Не хочу вас пугать, может вы натура впечатлительная.
— Разбитые носы меня не пугают.
— А где моя сумка?
Саврасов отдал сумку и она, повернувшись к нему боком, все еще прикрываясь компрессом, извлекла зеркальце и влажные салфетки. Нос немного покраснел, но не распух, на скуле проступил синяк, Кира старательно вытерла следы крови, растекшийся туши. Вид был не таким ужасным, как она предполагала.
— Все не так страшно. Обивку я все же умудрилась испачкать, да и ваш пиджак. А за мой костюм Мирослава меня прибьет.
— Вы его знаете?
— Знаю, бывший жених.
— У вас плохой вкус.
— А если я выберу вас, он улучшится?
— Я не бью женщин.
— А я бью, и женщин, и мужчин в ответ. Сегодня явно не мой день, с вами не сторговалась, каблуки сломали, лицо разбили. Вызову такси, а то ещё машину разобью.
Зря она это сказала, ох зря. Константин видел, как плечи Киры начали трястись, потом она начала истерически хохотать. Он обернулся и увидел картину, столь потрясшую Киру — ее Лексус протаранил Мерседес.
— Константин Михайлович, выпить есть?
— Что желаете?
— Желаю что-нибудь покрепче, но придется отказаться, сейчас с ГИБДД разбираться, со страховой компанией, до угла меня довезите, я обувь и одежду куплю, а, то мое кроваво-босоногое появление может быть неадекватно воспринято.
— С машиной я всё решу. Что вам из крепкого — водку, виски, коньяк, бренди, абсент?
Кира задумалась, но не о выборе спиртного, как странно слышать «я всё решу» последние лет пятнадцать она всегда всё решала сама, свои проблемы, чужие проблемы, и никто никогда не пытался ей помочь, даже просто передвинуть стол или отнести коробку с документами, это слишком мелочно для великих умов. А сейчас чужой человек, которому она ещё и нахамила, хочет решить ее проблему. Непривычно это и странно. Вот Ильин ждал, что она по мановению руки решит все вопросы с налоговой инспекцией, с арбитражным процессом, ведь у нее были связи. Эти связи помогли выяснить, кто всё это затеял, но вот решить эту проблему связи не помогут. А проблема сидела перед ней и ждала ответ о спиртном. «Водку, виски, коньяк, бренди, абсент? Бренди. Может не надо? Надо, а то сейчас от вида своей машинки в депрессию впаду. Бренди, значит бренди».
— Бренди.
— А я с вашего позволения виски.
Саврасов разлил спиртное, Кира мелкими глотками осушила свой бокал, этот напиток так не пьют, нужно наслаждаться букетом, смаковать, но состояние не располагало к созерцанию.
— Куда мы едем?
— Ко мне.
— Не помню, чтобы мы об этом договаривались.
— А мы с вами вообще ни о чем не договаривались.
— Остановите машину.
— Я собираюсь провести с вами приятный вечер, выпить, обсудить детали сделки и только.
— Меня немного пугает формулировка «приятный вечер», что она в себя включает?
— Только платонические чувства.
— Меня начинают терзать смутные сомнения, что это ваших рук дело.
— Нет, я поступил бы более изящно — в вас бы въехал ролс-ройс или бентли, а не мерин.
— И бил бы меня не Иван, а Микки Рурк.
— Охрана у меня свое получит, они должны были вас до машины довести.
— А шансы выпрыгнуть на ходу и оторваться от вас и вашей охраны есть?
— Нет, двери заблокированы. Да и на ненормальную вы не похожи, чтобы на скорости прыгать.
— Вы меня плохо знаете, я псих, такое могу выкинуть, что у окружающих волосы дыбом.
— Я знаю о вас все, даже ваши налоговые декларации видел.
— А я ваши нет, какой ужас. И где налоговая тайна, и где защита моих прав на неприкосновенность личной жизни. Ладно, хватит глупых выкриков толпы, а то, я не знаю, в каком государстве живу. Если вы все обо мне знаете, тогда я не понимаю, что вы ко мне пристали.
— Вы хорошо танцуете, ваша румба потрясла до глубины моего воровского сознания.
— Воровского?
— В нашей стране же все богатые люди — воры.
— Тогда уж умные воры и трудоголики. Остальных давно пристрелили или в тюрьму определили.
— Еще бренди?
— Да.
Второй бокал был лишним, наступила состояние наплевания, когда всё равно, что будет дальше, что было, что есть. «Да и не ела ещё с утра ничего, пить не надо было, и ехать никуда не надо было, и встреча эта совершенно ненужная. Да не надо было пить. Вот и мысли не те в голову лезут». А тепло алкоголя уже разлилось по телу и стало так уютно в салоне автомобиля. «И что это за машина? А какая разница, удобно, уютно, красиво и ничего не болит». Боль вернулась, когда нужно было покидать машину, порезы на ступнях хоть и были неглубокими, неприятных ощущений добавили. Но больше пары шагов ей делать не пришлось, дальше ее понесли.