Мадлен Дюбуа продолжала политику Хетти и не делала никакой рекламы заведению. Она даже не использовала службу «Только по приглашениям», организованную Хетти. Это были визитные карточки с названием заведения, написанные ею самой, в нижнем правом углу стояли ее инициалы: «Х.Ф.». Эти карточки вручались избранным посетителям для свободного входа с разрешением привести с собой одного друга. Кроме того, владельцам карточек выдавалась иногда еще одна, чтобы они могли вручить ее кому-нибудь из друзей. Но если новый посетитель приходился в «Рае» не ко двору, оба они исключались из списка посетителей навсегда.
Когда Хетти организовывала это, ее конкуренты только фыркали: они были уверены, что затея провалится. Но время показало, что они ошибались. Посетители приезжали в «Рай» из Голд-Хилла, из Силвер-Сити и даже из отдаленного Карсона. Конечно, цены здесь были очень высокие, а девушек немного. Но они были хорошо подобраны. «Качество важнее количества», – частенько говаривала Хетти. И Мадлен Дюбуа после смерти хозяйки ничего не стала менять.
Время близилось к полуночи. Мадлен сидела в маленькой комнате, примыкавшей к большой гостиной, подсчитывая выручку. Это была высокая красивая женщина. Длинные черные волосы ниспадали на плечи. Как однажды заметила Хетти, изящными тонкими чертами лица она чем-то напоминала Мадонну. Ее взгляд просто сводил мужчин с ума. Сейчас пышные формы Мадлен – высокая грудь и широкие бедра – были скрыты под длинным широким балахоном с большими черными пуговицами. На груди сиял желтый, похожий на розу бант.
Сегодня было много посетителей. Но основной поток уже прошел, и сейчас только трое мужчин беседовали с девушками на веранде. Две девушки в ожидании клиентов пили в баре сарсапариллу. Так, по чуть-чуть: никто из девушек Хетти много не пил. Остальных Мадлен уже отправила спать.
Она не думала, что в такое позднее время приедет кто-то еще. Мадлен уже отослала домой Чака Джентри, пианиста. Фокси, совмещавший обязанности бармена и вышибалы, еще протирал стаканы в баре. Обычно именно он закрывал дом, когда уходил, и после его ухода они уже никому не открывали дверь. Мадлен нарушала это правило, только когда принимала любовника.
Закончив подсчеты, Мадлен заперла выручку в ящик и закурила небольшую сигару – она переняла эту привычку у Хетти. Господи, как же ей не хватало Хетти! Мать Мадлен сбежала с каким-то пьяницей, когда девочке было всего двенадцать. А отца она и вовсе не помнила. Хетти стала ей ближе родной матери. Мадлен начинала так же, как и остальные девушки, но Хетти сумела разглядеть в ней нечто особенное, и скоро все изменилось. Это не значило, что Мадлен перестала заниматься проституцией, просто Хетти придумала для нее своеобразный образ: «Мы оденем тебя как школьницу. Ты будешь выглядеть такой холодной, недоступной девственницей. Правда, будет сложновато с твоей пышной фигурой. Но увидишь, мальчики будут просто рыть землю копытом». Именно так и получилось. Мадлен превратилась в таинственную привлекательную особу, и посетители, желавшие побыть с ней наедине, должны были отстегивать приличную сумму.
Ну да теперь это позади, и все время уходит на то, чтобы удержаться на плаву. До тех пор, пока она возглавляет это дело, проституция ей не грозит. А как долго это продлится, зависит от брата Хетти. Как будто предчувствуя близкую смерть, Хетти за несколько дней до кончины сказала Мадлен, что она может оставаться здесь столько, сколько захочет.
– Но конечно, это зависит от моего религиозного братца. Он – мой единственный родственник и станет наследником, когда я умру. Я бы хотела оставить дом тебе, Мадлен. Мне бы хотелось, чтобы ты продолжала управлять заведением, но у меня есть обязательства перед другими. Я непременно упомяну об этом, когда пойду к Спенсу составлять завещание. Ну, понятно, если истощатся залежи серебра в горах, «Рай» перестанет быть выгодным делом. Но вряд ли это случится скоро.
«Ну ладно, рудник не истощился и еще по крайней мере несколько лет проработает. Но если верить Спенсеру Харду, брат Хетти нашелся и уже на пути сюда». Конечно, Мадлен хотелось, чтобы дом достался ей, но она могла понять и Хетти. Единственное, на что надеялась Мадлен, – что брат не захочет получить в качестве наследства подобное заведение и продаст его по сходной цене...
Только Мадлен вспомнила о Харде, как услышала в холле его оглушительный смех. Выглянув, она увидела, что он неторопливо направляется к ней. В одной руке он держал бутылку виски, в другой дымилась хорошая сигара.
– Мадлен, появились наследники. Сегодня.
– Я так и думала, что это случится. – Она взяла со стола лампу. – Пойдемте в гостиную, судья. Вам надо было потерпеть и выпить здесь. У нас первосортное виски.
Он только весело рассмеялся в ответ:
– Ну, я не привередлив, дорогая. Оставь его лучше для особых случаев.
– У Хетти было заведено вечером, после работы, провожать ушедший день вместе со мной небольшой выпивкой. Господи, судья, как мне ее не хватает!
– И мне тоже, Мадлен. Я действительно грущу и скучаю по Хетти Фостер.
В наступившей тишине они выпили и закурили сигары, словно отдавая умершей молчаливую дань. Затем Мадлен откашлялась и быстро проговорила:
– Ладно, раз теперь Хайрам Фостер получает наследство, когда вы собираетесь рассказать ему правду о «Рае»?
– Самое забавное, что наследует этот дом не Хайрам, а Серена Фостер.
Брови Мадлен взметнулись вверх.
– Кто эта Серена?
– Дочь Хайрама и племянница Хетти.
И он рассказал ей, что случилось с Хайрамом и Марей Фостер и что пришлось пережить их дочери.
– Бедная девушка! Какой ужас! – сказала Мадлен. – Судья, и что же теперь?
– Честно говоря, я и сам не знаю. Она была потрясена, узнав, что за наследство ее ждет. – Хард разглядывал тлеющий кончик сигары. – Так что, Мадлен, пока все остается как было. Я постараюсь познакомить вас. А ты продолжай работать, копи деньги и откладывай про запас на черный день.
– Мне нравится управлять заведением. Хотя будет жаль, если она все здесь переделает, а может, даже выставит меня на улицу.
– Судя по сложившемуся у меня впечатлению, думаю, это маловероятно. Она либо продаст заведение, либо засучит рукава и будет им управлять. Но ты в любом случае остаешься при деле. А что касается Брэда Страйкера, то, раз имеется прямая наследница, он ничего не получает.
Рори Кленденнинга разбудило эхо далекого взрыва в копях. Вздрогнув, он открыл глаза. Некоторое время он не мог понять, где находится. Затем, оглядев освещенную утренними лучами солнца конюшню и пустое стойло, вспомнил все. Тело ломило, к одежде пристала солома, а в желудке ощущалась странная пустота. Он вспомнил, что практически ничего не ел со вчерашнего утра.
Он нехотя сел, пытаясь натянуть сапоги на опухшие ноги. Лошади оживились и зафыркали. Одна даже нетерпеливо ударила копытом по двери стойла.
Кленденнинг вышел на улицу. Мимо проехал фургон. Его ржавые колеса жалобно скрипели. В конюшне заржала лошадь, потом где-то справа хлопнула дверь, и его уединение было нарушено.
– Доброе утро, проповедник, – услышал он.
Кленденнинг обернулся. В нескольких метрах от конюшни стояло еще одно строение, и на боковом крылечке этого серого, невзрачного домика босиком, одетая в мужскую рубашку и брюки, стояла Кэт Роган. Рыжие волосы девушки сверкали в лучах восходящего солнца.
Сейчас у нее не было с собой ружья.
– Выспался, Кленденнинг? – Глаза у нее, как оказалось, были зеленые.
– Да, благодарю, – ответил он. – Вы спасли меня, позволив переночевать в вашей конюшне.
– О, ты вполне сможешь отплатить за это. Ты же согласился вычистить конюшню в обмен на завтрак и ночлег. Да, кстати, завтрак готов. – Зеленые глаза насмешливо сверкнули. – И ты не голоден?
При упоминании о пише в пустом желудке молодого человека заурчало так громко, что он был уверен, она слышала это. Смутившись, он ответил только:
– Да, я голоден, мэм.
– Меня зовут Кэт. Если хочешь умыться, там есть вода и чистое полотенце. И бритва. – Она показала рукой на деревянную скамью.
Там стоял таз с водой, а рядом на гвозде висело полотенце. На другом гвозде прилепился треугольный осколок зеркала.
Когда он подошел поближе, его охватило изумление. От воды поднимался пар. Он думал, что вода будет холодной, но, видно, Кэт ее специально нагрела. Сняв рубашку, он тщательно умылся. Потом, пару раз порезавшись, быстро сбрил щетину. Надев рубашку и пиджак, он смочил волосы и попытался причесать непослушные вихры. Расческа была единственной вещью, оставшейся у него после памятной игры в покер с Даррелом Квиком.