Патриция Мэтьюз - Всем сердцем

Она сказала ему название гостиницы, профессор предложил ей руку, и они направились вверх по Паси-фик-стрит.

– Скажите мне, пожалуйста, что такая прекрасная юная леди делала в этом притоне?

Девушке немедленно захотелось спросить его о том же. Но спрашивать не понадобилось – от профессора Траппа исходил крепкий запах спиртного. Он зашел туда выпить.

– Я искала работу, – ответила она.

– Здесь? – Ее собеседник был изумлен. – Простите, юная леди, может, вы не знаете, куда попали? Вы находитесь в печально известном районе Барбари-Коуст. Вам еще повезло, что вы очутились здесь днем. Вечером и ночью здесь никто не поручится не только за вашу честь, но и за жизнь.

Девушка была потрясена.

– Я слышала о Барбари-Коуст. Но я не поняла... – Она вздрогнула от страха.

– Ну ничего, теперь вы в безопасности. – Он бросил на нее оценивающий взгляд. – А какого рода работу вы искали? Вероятно, совсем не то, что здесь требуется?

– Если говорить честно, профессор, у меня почти нет никакого опыта в таких делах. Я никогда еще не нанималась на работу.

– Ну что ж, вы привлекательны и прекрасно воспитаны. Если вас это заинтересует, я мог бы предложить вам работу. – Финеас Трапп выпрямился и торжественно взмахнул тростью: – Леди, перед вами иллюзионист и фокусник, имеющий дело с необычайными вещами и волшебством.

– Я не совсем понимаю...

– Я показываю представления, – объяснил он, – у меня есть труппа. И как раз недавно у меня освободилось два места. От меня сбежала влюбленная парочка. Я думаю, вы вполне подойдете вместо Руби. Она участвовала в номере «Невидимая женщина», где я разрезал ее пополам. – Заметив в глазах девушки ужас, профессор засмеялся: – Не бойтесь, это все только иллюзия. Вам не грозит ни малейшая опасность.

Серена задумалась. Разумно ли это – показываться на сцене, где ее смогут увидеть сразу сотни людей?

– Вы выступаете в Сан-Франциско?

– О нет. Вовсе нет. Летом я объезжаю поселки рудокопов, а зимой даю представления в долине Сан-Хоакин, иногда достаточно далеко к югу, вплоть до Лос-Анджелеса. Здесь я обычно заканчиваю сезон. Последние представления проходили в Оперном театре Магуайра на Вашингтон-стрит. Увы, там мои помощники и покинули меня, – грустно закончил он.

Упоминание об Оперном театре Магуайра всколыхнуло в памяти девушки воспоминания о Вирджиния-Сити.

– А в Вирджиния-Сити вы бываете? – спросила она, стараясь, чтобы это прозвучало как можно более буднично.

– Нет, это уже слишком далеко. Далеко, мало городов вокруг, и все очень дорого. Мы выступаем только в Калифорнии.

Впервые за два последних дня девушка почувствовала, что в ней просыпается надежда.

– Судя по всему, мне это подходит. Есть только один вопрос... – нерешительно сказала она. – Вместе со мной двое людей... Это семья китайцев, мать с сыном.

– Женщина... Она молодая, привлекательная?

– Она выглядит гораздо моложе своих лет и очень миловидная.

– Тогда мы можем ее взять. А молодой человек – как у него с физической силой?

– Шу Тао очень высокий для китайца, – сказала Серена, – и очень сильный.

– Великолепно! – просиял профессор. – Сбежавший парень как раз был нашим силачом. Мы отправляемся в следующий понедельник! – Финеас Трапп церемонно поклонился Серене и торжественно произнес: – Добро пожаловать в «Бродячий цирк, фокусы и иллюзии профессора Траппа»!

Бродячий цирк профессора Траппа состоял из трех фургонов и восьми человек, включая и его самого.

В одном из фургонов хранились продовольственные припасы и декорации. Два других были жилыми.

В фургоне, где поселились Серена и Тан Пин, жили еще Долли и Нора Пикок, «Сестры Пикок, замечательные певицы и необыкновенные танцовщицы». Это были дружелюбные пухлые женщины среднего возраста. Они были совсем не похожи друг на друга. Серена скоро узнала, что «Пикок» – это сценический псевдоним, предложенный профессором Траппом, а в действительности их зовут Долли Смит и Нора Моррис.

Мужчины занимали второй фургон. Кроме профессора и Шу Тао, здесь обитали еще двое. Пожилой Роско Даунс заботился о лошадях и фургонах, а также отвечал за декорации и оборудование. Жонглеру Тодду Ратледжу было около тридцати. Тодд был довольно привлекателен, но его лицо никогда не покидало угрюмое выражение. Он старался ни с кем не общаться и говорил только в случае крайней необходимости. Тодд помогал профессору в наиболее сложных фокусах.

– Его жена сбежала с нашим силачом, – сказала Серене Нора Пикок. – Это на ее место пришла ты. Он очень переживает. Вообще-то он спокойный и приветливый парень, но последнее время почти перестал разговаривать. Теперь рядом с ним тяжело находиться, сам впадаешь в уныние.

– Нора пыталась даже утешить его, – добавила Долли и бросила лукавый взгляд на «сестру».

Нора, покраснев, покачала головой:

– Я просто пыталась быть поласковей с бедным молодым человеком.

– Но он не захотел с ней говорить, так что ничего не вышло, – засмеялась Долли. – И со мной тоже. Какая жалость! А вообще-то он вполне добропорядочный джентльмен.

Серена была слегка смущена неожиданным поворотом разговора. Но, не желая показаться наивной, поддержала эту тему, также не понимая, как мужчина мог отказаться от утешения со стороны сестер Пикок.

На их представления собиралось много зрителей. Люди, изголодавшиеся по развлечениям, охотно шли посмотреть на фокусы иллюзиониста. Если в городе был театр, они играли в нем, если нет – в церквах, школах, в любых зданиях, способных вместить достаточное количество публики.

В дороге, между представлениями и городами, профессор Трапп мог напиваться вдрызг, но, выйдя на сцену, он преображался словно по волшебству. В черном костюме и длинном черном плаще с алой подкладкой, он мгновенно завладевал вниманием публики. Под забавную скороговорку в его руках волшебным образом появлялись и исчезали карты, мячи, носовые платки и другие небольшие предметы. Тан Пин, казавшаяся необычайно юной и миловидной в изящном золотом платье, украшенном причудливой вышивкой, была его помощницей.

Серену забавляла наивность зрителей. У нее было два любимых фокуса. Их никто не мог разгадать. Первый назывался «Девушка-невидимка». К потолочным балкам подвешивался стеклянный гроб. Дно и торцовые стенки были обычными, все остальное– стеклянным, так что сквозь стекло все было видно. Сверху находилась переговорная труба. Из публики выбирались несколько случайных зрителей, осматривавших гроб, чтобы убедиться, что он действительно пуст. Затем профессор предлагал им спросить о чем-нибудь через переговорную трубу, которая, как все были уверены, вела внутрь гроба. К изумлению зрителей, из переговорный трубы им отвечал молодой девичий голос. Зрители высказывали множество догадок, пытаясь выяснить, как все устроено. Но никто не угадывал правильно.

На самом деле все было очень просто. За гробом находилась маленькая комнатка, где и сидела Серена. Если таковой не оказывалось, профессор Трапп создавал ее, подвешивая занавес за гробом. Между стеной (или занавесом) и гробом оставалось небольшое пространство; особенно любопытные зрители могли заглянуть туда.

На стене (или занавесе) висел женский портрет. Женский глаз представлял собой замаскированный глазок, сквозь который Серена могла взглянуть на сцену и описать происходящее. Голос ее, проходя через переговорную трубку, становился приглушенным. Создавалось впечатление, что девушка действительно говорит из закрытого стеклянного гроба.

Но самым эффектным был последний фокус, кульминационный финал всего представления. На сцену на небольшой платформе-подставке вывозили продолговатый ящик. Внутри него находилась Серена. Сквозь отверстия на обоих концах ящика она могла высовывать голову, руки и ноги. Профессор Трапп наугад выбирал двух случайных зрителей из зала и выводил их на сцену, чтобы они могли удостовериться, что девушка настоящая.

После этого профессор Трапп огромной пилой начинал распиливать ящик пополам. Часто среди зрителей раздавались крики ужаса, когда они предполагали, что пила достигла тела девушки. Профессор печально качал головой и продолжал пилить, пока не распиливал ящик до самой подставки. Затем он на несколько дюймов раздвигал половинки. Ноги и руки девушки по-прежнему были видны из концов ящика. Наконец, повертев половинки и показав публике, что между ними нет никакого соединения, он вновь соединял их и открывал крышку сверху. Оттуда, живая и невредимая, улыбаясь, выходила Серена.