И только у самого дома Андрей сказал:
— Вы поднимайтесь, а я зайду в аптеку, куплю, что нужно.
С его возвращением работа закипела — все головы, исключая Андрееву, коротко стриженную, намазали едучим снадобьем, замотали полотенцами, засучили рукава и принялись за уборку. Потом мыли головы, сушили их феном. Тут-то и обнаружилось, что Анькины волосы сплошь усеяны гнидами — теми самыми пресловутыми яйцами вшей, из которых потом и выводятся «вшивые» детки. А кто его знает, погибли они или остались жизнеспособными?
Решили не рисковать и уничтожить пораженные волосы как класс. Вооружились с Андреем ножницами, посадили Аньку в ванну на табуретку и в четыре руки полтора часа обрезали каждый волос, соприкасаясь то пальцами, то боками.
Потом ужинали и уже весело смеялись над неожиданно свалившимся приключением и над Анькиной «тифозной», ободранной головой, и все вместе убирали со стола и мыли посуду.
— Анька! Ты что же это грязную вилку в стол кладешь?
— А я ее облизала…
— Сашенька! Смотри, у тебя сейчас сметана с ложки капнет! Быстро оближи!.. А теперь тарелку давай.
— Может, мне ее сначала тоже облизать?..
А потом уложили детей спать, и наступил момент «икс», когда требовалось либо уйти, либо остаться. И надо было, конечно, остаться. И оба этого хотели, но не нашли нужных слов и действий…
35
А весна уже бушевала вовсю — распускались набухшие листьями почки, прорастала трава, пронзая землю тонкими зелеными стрелками, захлебывались радостным криком воробьи, и уже нестерпимо остро хотелось на дачу. Проверить каждое деревце, каждый кустик — пробудились ли от долгой зимней спячки. Погрузить руки в теплую землю, вогнать в нее лопату, выворачивая черные влажные комья. И надышаться теплым, напоенным солнцем воздухом, насмотреться на лесную просыпающуюся красоту, наслушаться разноголосого птичьего гомона, отоспаться вволю в тишине и покое.
Конечно, Ухтомская — это вам не муромские глухие леса, но все же и не улица Вершинина.
И пора было уже намечать день отъезда, покупать семена, паковать пустые, оставшиеся от прошлогоднего урожая банки и что там еще скопилось за долгую зиму. И радоваться предстоящим весенним хлопотам, предвкушая грядущее лето…
Но у каждой медали, как известно, есть своя оборотная сторона, и дачный вопрос, потеснив пресловутый квартирный, успел испортить москвичей почище первого.
А что же тут удивительного? Такие деньги! А Ухтомская, считай, та же Москва — каждая сотка на вес золота. Странно другое! Как такой простой, замечательный, а главное, совершенно законный и естественный вариант до сих пор не приходил ей в голову?! Ведь лежал на самой поверхности! Словно морок какой на нее напал, нашло затмение. Ну ничего — все хорошо, что хорошо кончается. Она быстро исправит недоразумение и получит все, что ей причитается по праву. До последней копейки.
А может, не так уж и плохо, что она спохватилась только сейчас? Цены на недвижимость прут как на дрожжах. А что там было бы вчера, еще бабушка надвое сказала. В любом случае надо жить сегодняшним днем и брать от него по максимуму…
— Как бы мне найти Елену Силантьеву?
Высокая черноволосая девица смотрела с демократичной приветливостью, как обычно смотрят высшие существа ни заведомо низших, когда в силу необходимости приходится ненадолго снисходить до их уровня.
— А что вам нужно?
— А я обязана перед вами отчитываться?
Фаина пожала плечами и двинулась по своим делам, независимо погромыхивая пустым ведром. Она знала, что это за девица, хотя никогда раньше ее не видела, но нутром почуяла — Наталья, мать-кукушка, злой Аленин гений.
— Я ее сестра, — сдалась черноволосая.
— Она в операционной, — соврала Фаина первое, что пришло в голову. — И долго еще не освободится.
— Да она мне, собственно, без надобности. Мне нужно взять ключи, чтобы попасть в квартиру.
Фаина подобралась, судорожно соображая, где сейчас может быть Алена и как бы ее понадежней задержать в том самом месте, потому что эта простодыра наверняка отдаст ключи своей предприимчивой сестрице. А в том, что сестрица о-го-го какая предприимчивая и замыслила очередную аферу, Фаина нисколько не сомневалась, ни на йоту — это же ежу понятно! Ей и просить-то особенно не придется — просто скажет: «Дай!» — и на тебе, пожалуйста. Иди хозяйничай, пока никого нет, бери, что понравится.
Но предпринять она ничего не успела, потому что Алена уже шла по коридору, катила перед собой жалобно поскрипывающую тележку с таблетками, уколами и прочими больничными прибамбасами. Она увидела Наталью и бросилась к ней как к живительному источнику в знойной пустыне, чуть тележку свою не опрокинула.
— А я уже не знаю, что и думать! Ты не звонишь…
— Сама бы позвонила, телефон известен.
— Боялась чего-то, а чего — и сама не знаю. Но ты скажи, как… он? Как все было?
— Потом поговорим. Дай мне ключи, я тебя дома подожду.
— Да-да, конечно. Одну минуточку…
Она прошла мимо Фаины, не замечая ее выразительного взгляда или делая вид, что не замечает. Конечно же, ей не хотелось, чтобы Наталья хозяйничала в квартире в ее отсутствие. Но даже если бы там было чем поживиться, могла ли она не дать ей ключи? Родной сестре? Абсолютно исключено.
А Наталья, как и предполагала умудренная жизненным опытом Фаина, времени понапрасну терять не стала и с порога кинулась на поиски дачных документов, чтобы разговор по разделу имущества вести со знанием дела. Цель у нее была вполне конкретная — разделить участок на две равные части, вступить в права собственности и продать свою долю. По ее подсчетам, десять соток земли в Ухтомской и добротный дом с газом и водопроводом могли потянуть тысяч на сто «зеленых». А может, и больше? Ведь разработанный участок, сад, все ухоженно…
Перспективы были самые радужные, мечты зашкаливало, и пальцы дрожали от нетерпения. Второй раз она глупости не сделает, не пустит по ветру счастливо обретенное богатство, не прожрет, не просрет, не прогуляет, как тогда, с квартирой на улице Неждановой. Вот она, зеленая папочка! И даже бумажка соответствующая приклеена — «Дачные документы». Аккуратистка хренова!
Она так увлеченно рылась в бумагах, что даже не слышала, как пришла из школы Мими и застыла на пороге, потрясенная открывшимся зрелищем.
— Привет! — заметила ее Наталья. — Собери чего-нибудь пожрать. И чайник поставь.
Мими молча удалилась в свою комнату, готовая лучше умереть голодной смертью, но только не кормить неожиданно свалившуюся на ее голову мамашу. Впрочем, необходимость в этом отпала сама собой, потому что в тот самый момент, когда готов был прозвучать вопрос, вскипел ли чайник, Наталья наткнулась на бумагу, из которой следовало, что ухтомские угодья целиком и полностью принадлежат Алене.
Валя Силантьева была женщина умная, жизнью многажды битая, и уроки эти жизненные она хорошо усвоила, сделав из них единственно правильные выводы. Двадцать соток ухтомской земли, два дома, сараи и прочая-прочая, отписанное ей стариками и нажитое своим трудом, она завещала Алене.
Это был удар ниже пояса, но еще не крах. Не крах! Потому что любое завещание можно оспорить! Мать не смела поступить с ней так подло, но она просчиталась. Любой суд учтет ущемленные права прямого наследника. Но до суда дело лучше не доводить, а решить все полюбовно. Она прижмет эту суку Алену так, что та даже пикнуть не сможет. Надо только все как следует обдумать, не наломать сгоряча дров. Можно было бы использовать и легенду с отцом, но нет, лучше все оформить официально, чтобы комар носа не подточил и ничего уже нельзя было отыграть назад.
Единственное, что стоит использовать наверняка, как аргумент, это двадцать тысяч, которые она якобы отдала, а уж кому — отцу или заезжему молодцу, не Ленкино собачье дело.
Мими слышала в своей комнате, как беснуется в гостиной Наталья, кляня последними словами Алену и бабушку, и сердце стучало быстро-быстро и замирало от ужаса, что вот сейчас она ворвется к ней, жуткая, как панночка из повести Гоголя «Вий», которую она вчера дочитала. Она даже чуть не описалась от страха и, когда наконец пришли Алена с Анькой, кинулась к ним навстречу с такой радостью, словно они по меньшей мере восстали из мертвых.
— Обедали? — спросила Алена, ошеломленная столь бурным проявлением чувств.