На «пятерочке» они с мужем проездили восемь лет. Порядочный срок для российской машины. Как она теперь вспоминала, это были лучшие годы их совместной жизни.
Они купили «пятерочку» у знакомых. Фактически она была их первой настоящей машиной. До этого, правда, был еще ушастый «Запорожец», потом латаная-перелатаная «единичка», на которой было страшно выезжать со двора – так часто она выходила из строя, и, наконец, восемь лет назад появилась у них эта почти новая, в хорошем состоянии, бежевая «пятерка» с кожаной обивкой сидений, электронным зажиганием, импортными подголовниками и магнитолой «Panasonic». Радости их тогда не было предела. Потом, после нее, были и еще какие-то промежуточные машины, наши и иностранные, но с «пятерочкой» они так окончательно и не расстались.
Как быстро уходит время! Особенно тогда, когда это время перемен. Революции, хоть и бархатные, быстро уносят жизни. Нина очень хорошо, чуть не по месяцам, помнила время учебы в университете, начало работы, первые годы замужества. А потом, уже в 90-х, годы борьбы за выживание, за место, под солнцем слились в единый конгломерат минут, суток и лет. Десять годков пролетели как один-единственный день. И муж ее теперь был уже не скромным младшим научным сотрудником в одном из НИИ, а крупным менеджером – управляющим российским отделением знаменитой косметической фирмы. И жили они теперь уже не в бывшей родительской двухкомнатной кооперативной квартирке под самой крышей хрущевской пятиэтажки, где веснами на чердаке призывно ворковали голуби и березы роняли темно-красные сережки прямо на балкон, а в отличных апартаментах в элитном доме с запирающимся двором и подъездом, с консьержкой, видеокамерой у входа в подъезд и зимним садом на последнем этаже. Был в этом доме и подземный гараж, в котором ночевала теперь их новенькая, но пока не прикипевшая к Нининому сердцу «БМВ». А состарившаяся «пятерка» стояла в одиночестве в покосившемся сарае в углу двора их прежнего, хрущевского, дома.
Со страхом и удивлением Нина замечала, как за эти годы изменился и в общем-то поумнел, стал более серьезным, представительным ее муж. Она понимала, что новая работа определяет и его новые манеры, и новые требования к жизни. Но почему-то ей больше был дорог тот прежний, чудовищно худой, немного вертлявый, ужасно смешливый молодой парень, за которого она пятнадцать лет назад выходила замуж. В молодые годы он не снимал с себя потертые джинсы и майки с портретами битлов. Теперь он пополнел и носил дорогие костюмы, рубашки и галстуки из тех магазинов, куда она заходила с неприятным чувством похолодания в ногах; про парфюм уж нечего было и говорить – в советские времена такую красоту, какая стояла теперь у него на полках, невозможно было даже представить. Теперь благодаря умеренной полноте, рано появившейся благородной седине на висках, несмотря на постоянно брезгливо-озабоченное выражение лица, муж выглядел очень респектабельно. Женщины головы сворачивали ему вслед. Но вслед за внешностью изменился, к сожалению, и его характер. Причем изменился так незаметно, что предъявлять какие-то претензии к нему было бы бессмысленно и смешно, как, впрочем, и вызывать его на какие-нибудь доверительные беседы, душещипательные разборки. Как-то раз Нина случайно ему рассказала, как ужасно, по ее мнению, поступил с Нининой школьной подругой муж, оставивший ту с двумя дочерьми.
– Кошмар! – сказала она. – Ведь они прожили вместе не меньше, чем мы, лет тринадцать.
– Что ж, бывает и не такое! – равнодушно заметил муж и пожал плечами. – Воспоминаниями и детьми трудно кого-нибудь удержать!
– Ты думаешь? – с сомнением сказала Нина. – Разве у человека есть что-либо более реальное, принадлежащее лично ему и дорогое, чем дети и воспоминания?
– Ну, у нас же, к счастью, нет детей! – ухмыльнулся муж и перевел разговор на другую тему.
Нина опустила глаза. Детей у них действительно не было. Они не родились как-то сами собой, без всяких ухищрений, к каким прибегают другие пары. В начале их брака Нина сильно переживала и даже комплексовала по этому поводу. Но потом, видя, как совершенно легко относится к отсутствию детей ее муж, перестала об этом думать.
– Зачем тебе еще дети, когда самый главный ребенок в нашей семье – это я! – с шутливым пафосом заявлял в начале их брака Кирилл. Да и, честно говоря, зарплата у двух молодых специалистов была такая, что трудно было прокормить самих себя, не только ребенка. Нина любила тишину, порядок, хотя бы относительный комфорт, и смешливый и шумливый поначалу Кирилл действительно заменял ей ребенка. Во всяком случае, ей было не скучно с ним. Потом же, когда увеличились и жилплощадь, и зарплата, и значительно выросли потребности мужа в комфорте, Нина даже подумывала, что, если бы у нее был еще и ребенок, она, возможно, и не справилась бы с возросшей нагрузкой. И, не делая абсолютно ничего, то есть не проводя никаких медицинских обследований, не лечась и не думая о том, почему она не беременеет, Нина жила как жила, полагая, что во всем есть положительные и отрицательные стороны, и грех ей жаловаться на судьбу, на жизнь. Но все-таки, бывало, периодически возникали моменты, которые не могли ее не тревожить.
Раньше, например, они с мужем всюду старались бывать вместе. Теперь же он редко предлагал ей куда-нибудь пойти или поехать с ним.
– Не могу же я постоянно таскать тебя за собой? – удивлялся он на ее вопросы. Так, например, ни в Париже, ни в Вене Нина не бывала, несмотря на то, что муж с завидной регулярностью ездил туда в командировки. Ездил он и в другие места. Конечно, по России чаще, чем в Западную Европу, но она была бы согласна поездить с ним и по России. Тем более что жизнь у нее теперь, улучшившись качественно, стала складываться как-то рутинно, и она, коренная москвичка, редко выезжала куда-то из столицы. Полагая, что, отдавая мужу всю свою заботу, самое свое существо, она по праву должна была чувствовать себя его постоянной спутницей, его товарищем, самым близким ему человеком, с которым он мог бы поделиться и радостью, и бедой. Но по каким-то незначительным с виду признакам она вдруг снова и снова с удивлением и ужасом обнаруживала, что превратилась для него всего лишь в домоправительницу, экономку и сиделку, которой платят хорошие деньги за услуги по обслуживанию тела господина, но не пускают в ту часть его дома, в которой, как в сейфе, содержатся тщательно оберегаемые главные достояния – любовь и мысли.
Черт его знает, как и когда это произошло? Ведь она старалась, искренне старалась интересоваться его делами, и не только делами в бизнесе, но и тогда, когда он был младшим научным сотрудником, сдавал кандидатский минимум, готовил диссертацию, которую, впрочем, так и не защитил. Она помогала ему осваивать иностранный язык, даже ходила с ним вместе на курсы, заполняла вместо него многочисленные анкеты, радовалась его удачам гораздо больше, чем собственным. Ведь ее собственную работу трудно было бы назвать большим скачком по карьерной лестнице. Скромный преподаватель математики в училище – разве об этом мечтала она, когда поступала в университет? Замуж она вышла на третьем курсе, и постепенно жизнь семьи, а главным образом деятельность мужа совершенно вытеснили ее карьерные устремления, и, обладая от природы спокойным, рассудительным характером, Нина приняла заботы по дому как главное направление своей жизни.
Но вот сейчас он не хотел брать ее с собой даже в Ярославль. Сказал, что поездка будет очень короткая, деловая. Он и в самом деле думал обернуться туда-обратно в один день, но ей так надоело сидеть дома, что она согласна была бы и на деловую поездку, и на все, что угодно. Только бы вырваться из надоевшей Москвы, побывать среди просторов, среди лесов, вдохнуть аромат колокольчиков, посмотреть старинный русский город, где она до этого никогда не бывала. Она надеялась, что муж потратит долгое время на свои дела, и, чтобы не вести машину ночью, они смогут заночевать в гостинице. Тогда у нее в распоряжении оказался бы еще целый вечер. Прекрасный летний вечер на берегу Волги, ширина которой у Ярославля необъятна настолько, что теплоходы, медленно скользящие по ней вверх и вниз по течению, выглядят будто детские игрушки. Короче, она с радостью согласна была на Ярославль.
В принципе муж не удерживал ее. Довольно часто он говорил, что она вполне могла бы куда-нибудь съездить отдохнуть: в ту же Турцию, например, или на Кипр, или в любое другое место, но она прекрасно сознавала, что без нее он должен будет гораздо больше времени тратить на организацию своего быта, не хотела оставлять его.