— Но почему? — спросил Дэн недоуменно. — Тогда будь добр, объясни нам, пожалуйста, — почему?
— Мне жаль, если кто-то погиб, — быстро ответил Нордж. — Мне жаль, когда кто-нибудь вообще должен погибать. Но смысл каждого поступка должен оцениваться тем, приносит ли он благо или зло большинству. Частности не имеют значения. Важны общие принципы. А я им верен до конца.
— Странно… А меня всегда учили, что главное заключается в том, прав ты или нет. И совесть мне всегда помогала определить это безошибочно. А как насчет твоей совести? После того, как из-за тебя кто-то погиб, она у тебя спокойна?
Нордж покраснел.
— Вряд ли ты имеешь моральное право судить меня, Рокси. Никто из вас не имеет этого права.
— Я — тоже человек! И от того, что я не признаю учения Маркса…
— О, конечно, я паршивый красный только потому, что верю в человечность, — Нордж посмотрел на нас, своих судей, с легкой усмешкой. — Конечно, это звучит так банально… Впрочем, чего еще можно было от вас ожидать. Давайте, давайте — повесьте на меня колокольчик, заставьте носить табличку с надписью: «Прокаженный!» Чихать я хотел на ваши ярлыки! Для людей, у которых в голове настоящие мозги, а не каша из буржуазной пропаганды, они ничего не значат. Ты правильно сказала, Рокси, только правота имеет значение, а я — прав!
— А ну-ка встань, чтобы я мог вбить твои праведные зубы в твою праведную глотку, — низким голосом прорычал Джи Ди.
— Вот и весь твой ответ будущему, — с издевкой сказал Нордж. — «Вбить зубы, сбросить бомбы на беспомощных туземцев…» Конечно, давайте, вы всегда так поступали. Вы и вам подобные — вот кто настоящие предатели Человечества!
— Пустите меня к нему, — ревел Джи Ди, но Дэн, вечный посредник, стоял между ними.
— В этом Нордж прав, — заявил Керк. — Драка ничего не решит.
— Но наверняка улучшит мое самочувствие, — заметил Джи Ди.
— Да, это улучшит наше состояние, но не разрешит проблему, как сказал мистер Лэндис. А проблема реальная. Что нам с ним делать? — он кивнул в сторону Норджа.
Мне показалось, что Нордж несколько опешил.
— Что это значит?
— А вы что же думаете? Вам все это сойдет с рук? Мы поговорим здесь, покипятимся, а вы отмахнетесь от сделанного, и все спокойно забудете? Ну уж нет! Вы сделали свой выбор в этой войне, и это ваше преимущество. Но нельзя служить и нашим и вашим.
Нордж рассмеялся.
— И что вы предлагаете? Допросить меня как шпиона? Может, еще и к стенке решите поставить?
— Возможно, — ответил Керк.
Нордж протрезвел.
— Но не как шпиона. А как предателя, который пошел против своих. К сожалению, дело осложняется тем, что вы американец.
— А чего вы, собственно, боитесь? — ухмыльнулся Нордж. — Боитесь, что мы не предоставим вам очередного займа?
— А ну, заткнись, подонок, а то я укорочу тебе язык, — пригрозил Джи Ди.
— Коротышка, у тебя был трудный день, — небрежно-снисходительно улыбнулся Нордж, и они, несмотря на усилия Дэна, вцепились бы в горло друг другу, не зазвени в этот момент телефон.
Все мы посмотрели на телефонный аппарат, а Керк поднялся.
— Я думаю, что ответ мы сейчас получим. Для нас данная проблема неразрешима. Мы просто передадим ее на усмотрение властей и подождем, что будет дальше, — сказал Керк и направился к телефону.
Одновременно Нордж двинулся в другую сторону. Входя в комнату, Керк оставил свой «стен» у двери. Нордж схватил его и направил на нас, но прежде всего, конечно, — на Керка.
— Нет, не передадите, — заявил он. — Я не допущу, чтобы меня допрашивал какой-то продажный британский суд, попирающий принципы справедливости, если вы это имеете в виду.
— Эд, не делай глупостей, положи пулемет на место! — сказала я.
Он не обратил на меня внимания, продолжая обращаться только к Керку:
— Отвечайте, но не пытайтесь дать им понять, что у вас не все в порядке. Будете мямлить, тянуть — я сразу пойму.
Керк, глядя на него, поднял трубку.
— Луэлин Керк слушает. — Он помолчал несколько секунд. — Да, я только что вернулся с мисс Пауэлл. Нет, мы контролируем положение. Да. — И повесил трубку.
— Вот так-то лучше, — прокомментировал Нордж.
Он продолжал держать нас под прицелом, предупредив:
— Близко не подходить!
Я не понимала, что он собирается делать потом. По-видимому, он и сам этого не знал. Естественно, ему некуда было идти, кроме как в джунгли к бандитам. Не думаю, что это входило в его намерения. Ситуация была создана нами, а загнанный в угол человек, как и затравленное животное, в своих поступках не всегда руководствуется здравым смыслом. Нордж рассматривал нас как врагов и мы, вероятно, были ими. Поэтому его единственной мыслью было защитить себя. Дайте человеку в таком состоянии в руки оружие, и последствия могут быть трагическими.
Вначале никто не двинулся, чтобы противостоять ему. А когда один наконец решился, им оказался не Керк и не вспыльчивый Джи Ди, а Дэн.
Дэн меньше всех пострадал от партизан-коммунистов и, если исходить из житейской логики, должен был бы быть последним из тех, кто бросит вызов Норджу. И тем не менее, он бросил.
Я подозреваю, что в каждом мужчине скрывается в какой-то мере герой и требуется его личное чрезвычайное положение для того, чтобы он проявил себя. В случае с Керком, чрезвычайное положение было повседневным явлением, и он поднимался для борьбы почти постоянно. Для Джи Ди чрезвычайным положением явилась битва при Буле, и подтверждением его героизма были его раны. Для Дэна им стал тот самый момент в гостиной на плантации в Малайе.
Он подошел к Норджу так близко, что дуло пулемета уперлось ему в живот, и сказал:
— Не будь круглым дураком, — и ударил Норджа по лицу. В тот же момент он вырвал у него из рук пулемет.
Его могли убить, но не убили. Нордж стоял потрясенный, позволив Дэну отойти от него.
— Дело не в личных симпатия или антипатиях, — сказал Дэн Норджу. — Как ты сказал, — важны общие принципы?. Я думаю, что ты просто ублюдок. Можешь это считать выражением моего общего принципа, которому я следую в здравом уме и твердой памяти.
— Выведите его на веранду, — попросил Керк. — Я хочу кое-что показать ему.
Нордж не оказал сопротивления, когда его подтолкнули туда. Керк стал напротив него, мрачный, как сами джунгли.
— Вы говорите, что гордитесь своей праведностью. Очень хорошо. Взгляните, как действует люди, которые разделяют ваши взгляды. — И он указал туда, где лежала Сити.
Я знала, что предстоит увидеть, и, тем не менее, не смогла сдержать приступ тошноты. На других вид Сити подействовал еще сильнее.
Она лежала на спине на верхней ступеньке, ее раны на руках, лодыжках и горле были хорошо видны. Ее глаза почему-то снова открылись, и она смотрела на нас с молчаливой мольбой и бессильным осуждением.
— Сити, — прошептал Нордж почти неузнаваемым голосом. — Сити! Боже, что они с тобой сделали?
Никто не пытался остановить его, когда он бросился вниз по ступеням и встал на колени подле нее.
Джи Ди что-то бормотал беспомощно, Дэн стоял ошеломленный. Я старалась не смотреть на тягостную сцену внизу. Наверное, я пошатнулась, так как Керк схватил меня за плечо.
— Все в порядке, — сипло сказала я. — Я не понимаю. Если Сити принесла им записку, значит она была на их стороне. Почему в таком случае они убили ее?
— Возможно, они не доверяли ей, — ответил Керк. — Ведь Сити была малайкой, а не китаянкой, и когда она доставила информацию от незнакомого американца, они заподозрили в этом какой-то подвох и хотели пытками вырвать у нее правду. — Он вздохнул. — Бедное дитя! Она не могла им сказать больше того, что знала сама.
Непроизвольно я опять посмотрела вниз. Нордж низко склонился над мертвой девушкой, крепко держа ее пронзенную руку и умоляюще глядя ей в лицо. Я видела, что плечи его дрожали. Думаю, он любил Сити. Ее же отношение к нему осталось для меня вечной тайной. Верила ли она на самом деле в ту философию, которая погубила ее, или она верила в нее, потому что в нее верил Нордж? В любви все возможно.
Некоторое время Нордж продолжал сидеть возле убитой. Наконец он встал на ноги и начал подниматься по ступенькам. Думаю, он не видел нас: глаза его были полны невыразимой боли и смятения, как у побитого щенка. Никто не двинулся, чтобы остановить его, и он, как слепой, вошел в дом. Мы слышали, как он поднимался по лестнице в свою комнату.