Тогда она еще верила, что однажды приведет сюда собственных детей…

Вздохнув, Энджи внесла в дом свой багаж. Внизу было единое пространство, включавшее кухню с желтыми, как масло, шкафами и выложенным белой плиткой прилавком, маленькую обеденную зону в углу (раньше каким-то образом им удавалось впятером уместиться за этим крохотным столом) и гостиную. У северной стены был сложен огромный камин из крупных речных камней. Перед камином стояло два мягких голубых дивана, старый журнальный столик из сосны и папино любимое кресло с потертой кожей. Телевизора в доме не было. Никогда.

«Мы общаемся», — всегда говорил папа, когда дочери жаловались.

— Эй, папа, — прошептала Энджи.

В ответ она услышала, как в окно застучал ветер.

Тук. Тук. Тук.

Такой звук издает качалка на деревянном полу в нежилой комнате…

Энджи попыталась опередить воспоминания, но они все равно оказались проворнее. Она почувствовала, что теряет контроль над собой. Ей стало казаться, что с каждым ее вздохом то время уходит прочь, удаляется от нее. Ее юность покидала ее, становясь все более недостижимой, поймать ее было так же невозможно, как воздух, которым она по ночам дышала в своей одинокой кровати.

Энджи вздохнула. Какая же она дура, если думала, что здесь все будет по-другому! С какой стати? Ведь воспоминания живут не на улицах и в городах. Они поселяются в душе, бьются вместе с сердцем. Так что она все привезла с собой, все свои утраты и душевные переживания. И она сгибается под их грузом, эта ноша отбирает у нее все силы.

Она поднялась по лестнице и прошла в бывшую спальню родителей. Естественно, кровать была не застлана, постельное белье было сложено в коробку и хранилось в кладовке, матрас покрывал слой пыли. Но Энджи это не остановило. Она прилегла на кровать и свернулась клубочком.

М-да, идея вернуться была не из лучших. Она закрыла глаза, прислушалась к шуму ветра за окном и попыталась заснуть.

На следующее утро Энджи проснулась вместе с солнцем. Уставившись в потолок, она наблюдала, как черный жирный паук плетет свою паутину.

Глаза саднило, как будто в них попал песок.

Она оплакивала свои воспоминания, и матрас наверняка промок от ее слез.

Хватит!

За последний год она раз сто принимала это решение. Сейчас она дала себе слово, что не отступит от него.

Энджи открыла чемодан, достала свои вещи и прошла в ванную. После горячего душа она снова почувствовала себя человеком. Расчесав волосы, она собрала их в хвост, надела потертые джинсы и красный свитер с воротником-хомутом и взяла с кухонного стола свою сумку. Она приготовилась выйти в город, когда ее взгляд случайно упал на окно.

За окном она увидела маму, которая; сидел а на упавшем дереве около забора. Ока с кем-то разговаривала и энергично жестикулировала — эта ее манера еще в юности приводила Энджи в замешательство. Все ясно: родственники спорят, будет от Энджи польза в ресторане или нет. После вчерашнего вечера она и сама задавалась этим вопросом.

Она знала: едва она выйдет на крыльцо, как ее оглушит похожий на рокот газонокосилки гул их голосов. Спорщики еще час будут обсуждать все за и против ее возвращения. Ее же мнение вряд ли кого-то заинтересует.

Энджи остановилась у задней двери, собираясь с духом. Изобразив на лице улыбку, она открыла дверь, вышла из дома и огляделась, ожидая увидеть толпу.

Однако во дворе не было никого, кроме мамы.

Энджи направилась к ней и села рядом на бревно.

— Мы знали, что рано или поздно ты выйдешь, — сказала мама.

— Мы?

— Твой папа и я.

Энджи вздохнула. Значит, мама продолжает разговаривать с папой. Энджи хорошо знала, что такое тоска, поэтому не могла осуждать мать за то, что та никак не отпускает от себя отца. Правда, ей все не удавалось решить для себя, стоит беспокоиться из-за этого или нет. Она накрыла ладонью руку матери. Кожа была рыхлой и мягкой.

— И что же он сказал насчет моего возвращения домой?

На лице матери явственно отразилось облегчение.

— Твои сестры считают, что я должна показаться врачу. А ты спрашиваешь, что сказал папа. Ах, Энджела, я так рада, что ты дома. — Мария обняла дочь и прижала ее к своей груди.

Впервые за все время она не разоделась в пух и прах. Сейчас на ней был свитер рельефной вязки и старые джинсы, и Энджи сразу заметила, как сильно она похудела. Ее охватило беспокойство.

— Ты похудела, — сказала она, отстраняясь от матери.

— Естественно. Сорок семь лет я обедала вместе с мужем. А без него что-то не получается.

— Тогда будем обедать вместе, ты и я. Я ведь тоже одна.

— Так ты остаешься?

— Что ты имеешь в виду?

— Мира считает, что кто-то должен о тебе позаботиться и что тебе нужно где-то спрятаться на несколько дней. Управлять проблемным рестораном не так-то просто. Она считает, что через день-два ты сбежишь.

Энджи догадалась, что Мира выразила мнение остальных членов семьи. Это не удивило ее. Сестра не понимала, что за мечта может подвигнуть юную девушку отправиться на поиски другой жизни… или как душевная боль может заставить ее сделать крутой разворот и вернуться домой. Родственники всегда считали, что амбиции Энджи слишком остро наточены, если можно так выразиться, и однажды она может о них порезаться.

— А ты что думаешь?

Мария прикусила нижнюю губу. Этот жест говорил о ее беспокойстве и был знаком Энджи так же хорошо, как шум океана.

— Папа говорит, что ждал двадцать лет, когда ты займешься его детищем, рестораном, и он не хочет, чтобы кто-то вставал у тебя на пути.

Энджи улыбнулась. Сказано абсолютно в духе папы. На мгновение она даже поверила, что он здесь, с ними, стоит в тени его любимых деревьев. Она вздохнула, сожалея, что в тишине, нарушаемой лишь рокотом океана и шорохом песка, не раздастся его голос. В памяти непроизвольно всплыла прошедшая ночь и пролитые слезы.

— Даже не знаю, хватит ли у меня сил помочь тебе.

— Он любил сидеть здесь и смотреть на океан, — сказала мама, прижимаясь к ней плечом. — «Мария, надо укрепить эту лестницу». Эти слова он говорил в первые дни каждого лета.

— Ты слышишь меня? Прошедшая ночь… нелегко она мне далась.

— Каждое лето мы что-то переделывали. Облик дома и участка менялся из года в год.

— Знаю, но…

— И все перемены начинались с одного. С укрепления лестницы.

— Одной только лестницы, да? — с улыбкой уточнила Энджи. — Самое длинное путешествие начинается с первого шага. Вообще, дорогу осилит идущий.

— Некоторые поговорки абсолютно правильны.

— А что, если я не знаю, с чего начать?

— Узнаешь.

Мама обняла ее. Они долго сидели так, прижавшись друг к другу, и смотрели на океан. Наконец Энджи нарушила молчание:

— Кстати, как ты узнала, что я здесь?

— Мистер Петерсон видел, как ты ехала через город.

— Началось, — рассмеялась Энджи, вспомнив, что все жители города связаны невидимой сетью.

Однажды на школьном балу она позволила Томми Матуччи положить руки ей на попу. Новость достигла мамы прежде, чем закончился танец. В детстве Энджи ужасно раздражало, что их городок такой маленький. Сейчас же ей было приятно сознавать, что люди заметили ее.

Она услышала звук подъехавшей машины. Оглянувшись на дом, она увидела перед крыльцом зеленый минивэн.

Из машины выбралась Мира. На ней были выцветший джинсовый комбинезон и футболка с изображением группы «Металлика». В руках она держала стопку бухгалтерских книг.

— Сейчас самое подходящее время, чтобы начать, — сказала она. — Советую тебе прочитать их побыстрее, пока Ливви не обнаружила, что я их увезла.

— Видишь? — произнесла мама, улыбаясь Энджи. — Семья всегда подскажет, с чего начать.

3

Дождь поливал мощеный плитами двор «Академии Фиркрест», отчего все строения блестели, словно покрытые лаком.

Стоявшая под флагштоком Лорен Рибидо посмотрела на часы по меньшей мере в десятый раз за последние несколько минут.

Было четверть седьмого.

Мама обещала приехать к половине шестого, чтобы успеть на встречу с представителями различных университетов.

Лорен корила себя за то, что опять купилась на сладкие обещания. Зря она это сделала. Счастливые часы в таверне «Прибой» заканчиваются только в половине седьмого.