Прошаркали шаги, прозвучало приглушенное «Сейчас!», и дверь открылась. Миссис Мок, как всегда, была в цветастом халате и розовых тапочках из искусственного меха. Седые волосы скрывала косынка.
— Лорен! — воскликнула она изумленно.
— Моя мама не справлялась обо мне? — Она услышала в своем голосе трогательные нотки надежды, и ей стало стыдно.
— Нет. Ты же на самом деле не думаешь, что она вернется, верно?
— Да, — почти шепотом ответила она.
— Я полагала, что ты уехала отсюда навсегда.
Лорен больно задело это «навсегда».
— Наверное, миссис Мок, для таких, как мы, это невозможно.
Глубокие морщины на лице пожилой дамы обозначились еще резче.
— Кто это?
— Мой сын. — Лорен улыбнулась, хотя ею владела величайшая грусть. — Джонни.
Миссис Мок вздохнула и привалилась к косяку. Лорен сразу узнала этот вздох. Он означал поражение. Точно так же вздыхала ее мать.
— Я приехала, чтобы узнать, есть ли у вас свободная квартира. Я хотела бы ее снять, у меня есть деньги.
— Все занято.
— Ох. — Лорен отказывалась поддаваться отчаянию. У нее на руках Джонни, и ей надо думать о нем. Слезами горю не поможешь.
Она уже собралась уйти, но тут услышала:
— Может, зайдешь? Вот-вот начнется дождь. Ты с малышом могла бы переночевать в свободной комнате.
У Лорен едва не подогнулись ноги — настолько велико было ее облегчение.
— Спасибо.
Миссис Мок провела ее в гостиную-столовую. На мгновение Лорен показалось, будто она перенеслась в прошлое. Квартира была такой же, как у них с матерью: тот же дешевый обеденный стол, тот же вытертый ковер, тот же диван с цветочной обивкой, а по обе стороны от него — два раскладных кресла. На экране маленького черно-белого телевизора шел очередной сериал.
Миссис Мок сразу отправилась на кухню, а Лорен вытащила Джонни из «кенгуру». Он тут же расплакался. Лорен поменяла ему подгузник и снова запеленала, но он продолжал плакать. Его пронзительные вопли звучали оглушающе в этой маленькой квартирке.
— Прошу тебя, замолчи, — прошептала она, укачивая его и гладя по спинке. — Я же знаю, что ты не голоден.
Только когда миссис Мок вошла в комнату, поставила на стол две чашки кофе и задала вопрос: «Как ты?» — Лорен поняла, что плачет. Она вытерла слезы и виновато улыбнулась.
— Я просто очень устала, вот и все.
Миссис Мок села в кресло.
— Какой же он крохотный.
— Ему всего два дня от роду.
— И ты пришла сюда в поисках матери или жилья? Эх, детка! — Она окинула Лорен так хорошо знакомым взглядом, который говорил: «Бедняжка».
Они смотрели друг на друга и молчали. Тишину нарушал доносившийся из телевизора смех героев сериала.
— Что собираешься делать?
Лорен перевела взгляд на Джонни.
— Не знаю. Я собиралась отдать его на усыновление, но не смогла.
— Видно, ты сильно его любишь, — сказала миссис Мок. — А что отец?
— Я и его люблю. Вот поэтому-то я здесь.
— Одна-одинешенька.
Лорен подняла голову. У нее задрожали губы, а глаза наполнились слезами.
— Простите, это гормоны. Я постоянно плачу.
— Лорен, а где ты была все это время?
— В каком смысле?
— Я помню ту женщину, которая приехала за тобой в тот день. Я стояла у окна на кухне и видела, как ты села к ней в машину и вы уехали. Я тогда еще подумала: «Вот и тебе повезло, Лорен Рибидо».
— Это Энджи Малоун. — Лорен стоило большого труда произнести это имя.
— Я понимаю: я старая тетка, которая весь день сидит дома, разговаривает со своими кошками и смотрит старые фильмы, но мне тогда показалось, что она всем сердцем любит тебя.
— Я сама все испортила.
— Как?
— Я пообещала ей отдать ребенка, а потом сбежала. Теперь она меня ненавидит.
— Значит, ты с ней даже не поговорила? Просто взяла и сбежала?
— Мне было страшно смотреть ей в глаза.
Миссис Мок помолчала и прищурилась, изучая Лорен. Наконец она сказала:
— Закрой глаза.
— Но…
— Закрой! — строго повторила миссис Мок.
Лорен послушно закрыла глаза.
— А теперь представь свою мамашу.
Перед Лорен тут же предстал образ матери — с платиновыми волосами она сидит на продавленном диване. Она одета в потертую джинсовую мини-юбочку и коротенькую футболку. Ее некогда красивое лицо осунулось и покрылось сеточкой морщин. В правой руке она держит сигарету, над которой вьется дымок.
— Представила.
— Вот что происходит с женщиной, когда она сбегает;
Лорен медленно открыла глаза и посмотрела на миссис Мок.
— Лорен, я видела, как ты старалась пробиться в этой жизни. Ты таскала домой горы книг, работала на двух работах и получила стипендию в «Фиркресте». Ты платила за квартиру, когда твоя непутевая мать спускала все заработанное в «Прибое». Ты подавала надежды, Лорен, я видела это. Ты знаешь, как редко среди жильцов этого дома проявляются такие качества?
Надежды. Лорен снова закрыла глаза, но на этот раз представила Энджи, стоящей на террасе и глядящей на океан. Ее темные волосы трепал ветер. Она повернулась, увидела Лорен и улыбнулась: «А вот и ты. Как спалось?» Это было даже не воспоминанием, а зарисовкой одного обычного утра.
— Тебе же есть куда пойти, верно? — сказала миссис Мок.
— Я боюсь.
— Нет, нельзя идти по жизни с такими мыслями. Я знаю, чем заканчивается путь, когда человека ведет по нему трусость. Ты тоже это знаешь. В квартирке вроде той, что наверху, и с горой неоплаченных счетов.
— А что, если она не сможет простить меня?
— Прекрати, Лорен, не строй из себя дурочку, — отмахнулась миссис Мок. — А что, если сможет?
— Ты же репортер, как-никак. Найди ее.
— Энджи, мы уже сто раз обсуждали это. Я просто не знаю, с чего начать. Дэвид обзвонил всех ее подружек. Никто ничего не знает о ней. Парень на автовокзале не помнит, чтобы продавал ей билет. Ее прежняя квартира сдана другим людям, управляющая практически бросила трубку, когда я стал расспрашивать о Лорен. В приемной комиссии университета сказали, что она отказалась от стипендии. Я не представляю, куда она могла поехать.
Энджи нажала кнопку кухонного комбайна, и кухню наполнил громкий воющий звук. Она смотрела, как ягоды черники превращаются в однородную массу, и размышляла над тем, что еще можно предложить.
Но предлагать было нечего. За последние сутки они с Конланом обсудили эту тему со всех сторон. Лорен просто исчезла, что было несложно в этом огромном суетливом мире.
Энджи остановила комбайн, сняла крышку и всыпала в содержимое сахар. Ее сестры всегда утверждали, что готовка имеет терапевтический эффект. Это ее третий ягодный пирог. Еще немного такой терапии, и она взвоет.
Конлан подошел, обнял ее и поцеловал в затылок. Энджи вздохнула и прижалась к нему спиной.
— Мне страшно от мысли, что она совершенно одна. Только не говори, что она не одна. Она же совсем ребенок, о ней самой надо заботиться.
— Она теперь мать, — ласково напомнил Конлан. — В своем беспокойстве ты совершенно забываешь о малыше.
Энджи повернулась к нему лицом и положила руки ему на грудь. Она ощутила, как под ладонями бьется его сердце, ровно и сильно. Каждый раз, когда за последние сутки ее охватывала растерянность, или безнадежность, или отчаяние, она подходила к нему, прижималась и успокаивалась. Он удерживал ее, как якорь.
Конлан поцеловал ее и, не отрываясь от ее губ, прошептал:
— Она знает, что ты любишь ее. Она вернется.
Энджи знала, как ему хочется верить в это.
— Нет, — возразила она, — не вернется. И знаешь почему?
— Почему?
— Она думает, что я никогда не прощу ее. Мать не научила ее самому важному. Она не осознает, что сама простила свою мать — или простит, как только та объявится. Она еще не знает, какой прочной может быть любовь, она уверена, что любовь может только разрушаться.
— Странно, Энджи, ты тревожишься о Лорен, но ни разу не заговорила о ребенке.
— В глубине души я знала, что она не сможет отдать его. — Энджи вздохнула. — Жаль, что я ей этого не сказала. Может, тогда она не сбежала бы.
— Но ты объясняла ей, что главное в жизни. И она слышала тебя. В этом я не сомневаюсь.