Вот дерьмо! И дело не только в тебе. У меня просто крышу сносит, когда я представляю тебя с ним. От одной мысли, что он тебя обнимает, мне хочется рвать и метать. Я стал плохо спать, потому что превратился в нелепого ревнивца, безуспешно старающегося заставить себя думать о другом. А ты ведь меня знаешь — я всегда спал как убитый.
Ты читаешь это и наверняка думаешь: и поделом тебе, кретин! Что ж, имеешь полное право.
Только не спеши, не бросайся в омут с головой, хорошо? Сперва удостоверься, что он тебя заслуживает. А лучше вообще не выходи за него.
На этот раз я выждала несколько дней. Я носила его письмо с собой и перечитывала во время затишья в «Магазине винтажной одежды» или когда заходила выпить кофе в закусочную, куда пускали с собаками, неподалеку от Коламбус-серкл. Я перечитывала его, когда вечером ложилась в кровать с продавленным матрасом, и думала об этом письме, когда отмокала в оранжево-розовой ванне Марго.
И вот наконец я написала ответ:
Дорогой Сэм!
Я рассталась с Джошем. Ты был прав. Оказалось, мы совершенно разные люди.
P. S. И хуже того, при мысли о нависающем надо мной во время еды скрипаче у меня мурашки ползут по спине.
Глава 31
Дорогая Луиза!
Впервые за долгое время я спокойно спал. Я нашел твое письмо, вернувшись после ночного дежурства в шесть утра, и, должен тебе сказать, так чертовски обрадовался, что мне хотелось вопить, как помешанному, и танцевать, но танцор из меня дерьмовый, а поговорить было не с кем, поэтому я пошел и выпустил кур из курятника, сел на ступеньку и все им рассказал. Моя речь их особо не впечатлила, но что они могут знать?
Итак, теперь мне можно тебе писать?
У меня куча всего, что я должен тебе рассказать. И вообще, я сейчас восемьдесят процентов своего рабочего времени улыбаюсь как последний дурак. Мой новый напарник (Дейв — ему сорок пять лет, и он явно не горит желанием подсовывать мне французские романы) говорит, что я пугаю пациентов.
Расскажи, что там у тебя слышно. Ты в порядке? Тебе грустно? Хотя, судя по письму, вроде бы нет. А может, мне просто не хочется, чтобы ты грустила.
Поговори со мной.
С любовью,
Письма приходили чуть ли не каждый день. Иногда длинные и бессвязные, иногда короткие — всего несколько торопливо накорябанных строчек или фото разных частей уже законченного дома. Или куриц. А иногда это были пространные, философские, страстные послания.
Луиза Кларк, мы с самого начала взяли слишком высокий темп. Возможно, нас подстегнуло мое ранение. Ведь глупо строить из себя крутого перед человеком, который в буквальном смысле держал голыми руками твои кишки. Так что, может, оно и к лучшему. Может, сейчас самое время нам по-настоящему поговорить.
После Рождества я был в полном раздрае. Теперь я могу в этом честно признаться. Мне хотелось думать, что я все сделал правильно. Но я все сделал неправильно. Я тебя обидел, и это меня мучило. И по ночам, когда мне было не уснуть, я просто вставал и шел строить свой дом. Так что очень рекомендую всем тем, кому нужно срочно закончить стройку, для начала свалять большого дурака.
Я много думаю о своей сестре. О том, что она сказала бы мне. Впрочем, совершенно необязательно ее хорошо знать, чтобы представить, какими словами она бы меня сейчас обложила.
Итак, письма продолжали приходить день за днем, иногда сразу два в день, иногда вместе с имейлом, но чаще всего это были самые настоящие, написанные от руки полноценные эссе — окно во внутренний мир Сэма. Иногда я не хотела читать его послания, мне было страшно восстанавливать доверительные отношения с человеком, вдребезги разбившим мое сердце. А иногда я сломя голову неслась вниз, Дин Мартин семенил за мной, и нетерпеливо пританцовывала перед Ашоком, не в силах дождаться, когда он разберет лежавшую на стойке корреспонденцию. В таких случаях Ашок обычно делал вид, будто для меня ничего нет, после чего вытаскивал из кармана куртки конверт и с улыбкой протягивал мне, а я пулей мчалась обратно наверх, чтобы насладиться им в одиночестве.
Я перечитывала письма Сэма снова и снова, каждый раз обнаруживая, как плохо мы знали друг друга до моего отъезда, и создавая для себя совершенно новый образ этого спокойного, но очень непростого человека. Иногда его письма заставляли меня грустить.
Прости. Сегодня совсем нет времени. Двое ребятишек погибли в ДТП. Мне срочно необходимо пойти спать.
P. S. Надеюсь, сегодня с тобой происходили только хорошие вещи.
Однако такое случалось не слишком часто. Сэм много писал о Джейке. Тот, оказывается, заявил, что Лили — единственный человек, который его понимает. А еще Сэм каждую неделю гуляет с отцом Джейка по дорожке вдоль канала или заставляет его красить стены в новом доме, чтобы помочь ему облегчить душу (и заставить перестать жрать печенье). Сэм рассказал о двух курицах, которых съела лисица, о моркови и свекле, растущих в его огороде. Рассказал, как со всей дури пнул глушитель своего мотоцикла, когда в Рождество ушел из дома моих родителей, а потом так и не выправил вмятину, поскольку та служила немым укором и вечным напоминанием о том, как плохо ему было, когда мы перестали общаться. Каждый день Сэм раскрывался чуть больше, а я с каждым днем понимала его чуть лучше.
Кстати, я тебе говорил, что сегодня к нам заезжала Лили? Короче, я признался ей, что мы снова в контакте, а она дико покраснела и едва не подавилась жвачкой. Серьезно. Я даже испугался, что придется оказывать ей экстренную медицинскую помощь.
Я писала ему в основном в свободное время, когда не работала и не выгуливала Дина Мартина. Кратко описывала свою жизнь, рассказывала о том, как систематизировала и чинила предметы гардероба Марго, и посылала фотографии ее вещей, которые были сшиты словно на меня. Сэм сообщил, что повесил мои фото на кухне. Я рассказала, что идея Марго основать свое агентство по прокату одежды полностью завоевала мое воображение и сделала меня буквально одержимой. Рассказала я и о другой своей корреспонденции: о написанных тонким кружевным почерком открытках от Марго, по-прежнему полных радости от воссоединения с сыном, и о слащавых открытках с цветами от ее невестки Лэйни, в которых та извещала об ухудшающемся состоянии здоровья Марго, благодарила меня за мужа, сумевшего восстановить близость с родным человеком, и сетовала на то, что все это произошло слишком поздно.
Я написала Сэму, что мы с Дином Мартином начали поиски нового жилья, в ходе которых я постепенно открывала для себя прежде незнакомые мне районы, такие как Джексон-Хайтс, Квинс, Парк-Слоуп, пытаясь при этом одним глазом определить риск быть убитой в собственной постели, а другим — оценить вопиющее несоответствие цены и площади помещения.
А еще я рассказала о том, что теперь каждую неделю обедаю с семьей Ашока. Их безобидные подначивания и в то же время страстная любовь друг к другу невольно заставляли меня грустить о своем одиночестве. Рассказала, как постоянно вспоминаю дедушку, причем гораздо чаще, чем тогда, когда он был жив, и что мама, даже освободившись от невыносимого бремени ухаживать за больным стариком, по-прежнему тяжело переживает его смерть. Рассказала, что теперь, когда я впервые в жизни стала сама себе хозяйкой и живу в огромной пустой квартире, я, как ни странно, не чувствую одиночества.