Виктория Уолтерс - Вторая любовь всей моей жизни

– Так что, он думал, что покупка твоих картин будет своего рода компенсацией или что-то в этом роде?

– Очевидно. Он сказал, что хотел мне помочь, но потом влюбился в меня и решил остаться и продолжать мне лгать.

– Не могу поверить. Мне казалось, он был таким искренним. Я думала, между вами что-то есть, понимаешь?

Я шмыгнула носом и вытерла слезы.

– Может, в этом моя вина. Может, я позволяла всему происходить слишком быстро. Может, прошло слишком мало времени после… – я взглянула на лучшую подругу. – Это мне в наказание?

– Нет, – твердо ответила она, сжимая мою руку. – Даже и не думай о таком. Ты ничего плохого не сделала. Он должен был быть честен с тобой.

– Я бы даже на него не посмотрела, – тихо произнесла я.

Минуту мы сидели молча, пока Эмма не сказала со вздохом:

– Мне так жаль, Роуз. Я думала, он… он хотел сделать тебя счастливой. Мне казалось, то, что возникло между вами, – настоящее.

– Ничего не было настоящим.

– Не знаю. Думаю, его чувства к тебе настоящие, – нерешительно произнесла она. – Не могу поверить, что он бы лгал о таком.

– Он лгал обо всем.

В дверь тихо постучали. Это был Джон.

– Вы двое, чаю не хотите? – предложил он, держа в руках по чашке. Его взгляд упал на меня: было ясно, что я плакала. – Ты ей сказала? – обратился он к Эмме.

– Что сказала? – переспросила я, в то время как Эмма яростно качала головой. – Что сказала? – повторила я, повернувшись к ней.

– Уже не важно.

Джон отошел, казалось, поняв, что наш разговор имел более серьезный характер, чем он сначала подумал.

– Я вас остав…

– Нет, – возразила я. – Скажите, что происходит.

Эмма взглянула на меня полным сочувствия взглядом.

– Я сделала тест – прямо перед тем, как ты пришла. Я беременна.

Все застыло. Эмма смотрела на меня так, как будто я могла разбиться на сотни кусочков. Хуже всего было то, что, боюсь, она права. Она не хотела рассказывать мне об этом, когда я ворвалась в ее дом, чтобы порыдать у нее на плече. Это должно было быть одним из счастливых мгновений для нее и для Джона – для них обоих. Я вспомнила об их портрете, который начала рисовать на пляже, о свете, который она излучала. Теперь я поняла, откуда он исходил. Он буквально прорывался наружу. Это ведь было то, чего ей всегда так хотелось. А я не могла радоваться за нее. Я почувствовала себя ужасно от этих мыслей. Я встала.

– Извините, мне пора. Вам двоим надо бы отпраздновать это событие, и я бы хотела к вам присоединиться, но не могу. Просто не могу, – я обошла Джона, который попытался ухватить меня за руку, но я вырвалась. Я слышала, как Эмма звала меня, умоляя вернуться, но я бы только испортила им настроение. Это был их счастливый момент, а я не могла думать ни о чем, кроме того, что произошло со мной.

Я выскочила на улицу. Дождь превратился в морось, носимую ветерком, и я жадно вдыхала свежий воздух, чувствуя себя потерянной и одинокой. Небо было серым, на душе было так же серо. Я подвела лучшую подругу. Меня предал человек, в которого я начала влюбляться. Мне так сильно не хватало моего мужа, что от этого я испытывала боль. Я не знала, что мне делать. Оглянувшись на это место, где я прожила всю свою жизнь, я почувствовала, будто увязаю в своих воспоминаниях и боли. Мне нужно выбраться отсюда куда-то подальше. Нужно снова научиться дышать полной грудью. А здесь я бы это сделать не смогла, не сейчас.

Возвращаясь к себе, я заметила далеко впереди какие-то огоньки.

Нахмурившись, я подалась вперед, пытаясь понять, что это, но я смогла это сделать, только когда добралась до дома и остановилась. На дереве перед моим домом висели китайские фонарики. Кто-то включил их, и теперь они светили прямо на меня. Я уставилась на них в недоумении, откуда они здесь взялись.

А потом я вспомнила, как Роберт упоминал, как темно на этой дороге ночью, и задалась вопросом, не его ли рук это дело. И зачем он так поступил? Как будто ему не все равно. Как будто он хотел мне счастья.

Зачем тогда он лгал мне?

Мне вдруг захотелось, чтобы эти фонарики, которые он оставил, осветили мне не только дорогу домой.

Я отвернулась, не в силах больше задерживать на них взгляд. Я не хотела, чтобы мне что-то напоминало о нем. Мне хотелось забыть его, а он опять вызвал во мне какие-то чувства. Но, казалось, это невозможно.

В телефоне раздался сигнал входящего сообщения. Я взглянула на экран: это была Аманда. У меня замерло сердце: не знаю, от разочарования или облегчения.

«Я получила высший балл за проект по рисованию в школе! Спасибо за совет! Целую».

Я почувствовала искорку гордости за нее и за себя.

Подойдя к двери, я заметила свои принадлежности для рисования, сложенные у входа. Начатый портрет Эммы и Джона. Должно быть, Роберт оставил все это здесь, чтобы я забрала.

Я настолько стремительно сбежала из гостиницы, что все это забыла. Интересно, послушал ли он меня и уехал ли из Толтинга. Хотя выяснять не было желания.

Внезапно я ощутила импульс вдохновения и поняла, как могу избавиться от всей этой боли. Я отчетливо поняла, где хотела бы сейчас оказаться.

Открыв дверь, я позвала Тейлора. Он лежал на диване, свернувшись калачиком, и сразу же поднял голову. Подойдя к нему, я присела рядом, сжимая в руке телефон и собираясь с духом, чтобы позвонить. Пролистав список контактов, я нашла имя Хэзер и мысленно взмолилась, чтобы еще не было слишком поздно.

Пару дней спустя я ехала в поезде в Шотландию на пленэр. В окне мелькали корнуэльские пейзажи, и я откинулась на сиденье, довольная тем, что отправилась в путь.

Хэзер была удивлена моему звонку. Она было решила, что я сочла идею неподходящей, но согласилась поговорить с Дэниэлом Смитом и убедить его согласиться на мое участие. Я отправилась навестить Аманду и миссис Моррис и попросила их присмотреть за Тейлором весь месяц, что меня не будет. По правде говоря, мне было мучительно расставаться с ним, хотя я была уверена, что они его ужасно избалуют.

Я остановилась у паба поболтать с Джо. Он велел мне не беспокоиться о баре и пообещал присматривать за домом, а также спросил, собиралась ли я попрощаться с Эммой: она выглядела сильно расстроенной на последней смене и пожаловалась ему, что ее сообщения мне остались без ответа. Я почувствовала всю тяжесть вины за то, что в данный момент не в состоянии разделить их с Джоном радость. Просто было слишком много всего. Наконец я просто написала ей сообщение о том, что еду на пленэр. Ответ до сих пор не пришел; не могу сказать, что винила ее в этом. Все, чего ей хотелось, – поделиться с лучшей подругой замечательной новостью, а я подвела ее.

Была еще одна вещь, которую мне нужно было сделать до побега из Толтинга. Роберт рассказал Мику правду о себе перед тем, как покинул гостиницу; я знала, что новость быстро разлетится по всему городу и будет лучше, если Глория и Грэхем услышат ее от меня. Они заслуживали этого.

Было гораздо легче представлять себе пьяного водителя, врезавшегося в Лукаса, неким абстрактным злобным существом, на которое я могла изливать свою ненависть. Я ничего о нем не знала – но теперь знала все. И это было тяжело вынести. Теперь я точно знала, кто он и откуда. Я знала его брата. Знала, почему его признали невиновным, почему он гуляет на свободе, живой и здоровый, в отличие от Лукаса.

Грэхем открыл дверь и впустил меня внутрь, не спуская с меня глаз, пока мы шли в гостиную, где сидела Глория. Я задалась вопросом, о чем им говорило выражение моего лица. Я не могла сесть рядом с ними: я была слишком беспокойна, слишком взвинчена. Шагая перед ними взад-вперед, я рассказывала им услышанное от Роберта. Мне едва удавалось сдерживать слезы, видя, как они воспринимают то, о чем я говорю. В какой-то миг они взялись за руки, и это почти добило меня.

– Я знала, что было что-то большее, чем то, что ты хотела, чтоб мы знали, – сказала Глория, тихо роняя слезы.

– Простите, я должна была вам рассказать. Но мне не хотелось разрушать наши отношения. Вы оба для меня так много значите.

– Могу представить, каково было тебе узнать, кто он, – произнес Грэхем.

– Каково? – Глория повернулась к мужу. – Да его бы здесь вообще не было, если бы не… – Она взглянула на меня, и мне стало страшно стыдно. Она винила меня за то, что он приехал в Толтинг, и была права.

– Глория, вины Роуз здесь нет. Она просто пыталась жить дальше. Ты знаешь, как ей тяжело с этим справляться.