— Пошел к черту от меня, придурок! — она начала извиваться в моей хватке.
— Нет, я не отпущу, пока ты не научишься, как правильно себя вести.
— А как насчет того, чтобы научить тебя как себя вести, ты-бессердечный-свихнувшийся-мудак!
Я замер.
— Аккуратнее, мисс Уивер.
Она ткнула меня в грудь пальцем, маниакальный смех сорвался с ее восхитительных губ.
— Боже, ты… Я не знаю, кто ты на самом деле. Мне кажется твое глупое правило, запрещающее называть тебя сумасшедшим или ненормальным, исходит из того, что это не только оскорбительное замечание в твой адрес, но и просто потому, что это правда. Ты сумасшедший, Джетро Хоук. И ты можешь меня ударить за такие слова, но пришло время, чтобы кто-то сказал тебе очевидное. — Ее голос сменился тихим бормотанием: — Ты придурок. Абсолютно чокнутый.
Я никогда еще не воспринимал огневую ярость слов настолько болезненно.
Схватив ее за бриллиантовый воротник, я оттеснил ее назад, пока ее спина не прижалась к стене. Опустив голову, чтобы мой рот на мгновение задержался у ее, я прошептал:
— А ты Уивер, которая позволила чокнутому Хоук побывать между своих ног. Ты та, кого нужно проклинать, но никак не меня. У меня есть оправдание за то, кем я являюсь. А у тебя? У тебя нет оправдания тому, что ты всегда становишься влажной рядом со мной, — как ты там меня назвала, — сумасшедшим Хоук.
Ее губы искривились в злой усмешке. Я напрягся, ожидая ее огненного гнева.
Наши глаза встретились, излучая ярость.
Затем что-то произошло.
Что-то щелкнуло.
Гнев сменился желанием.
Желание стало сумасшествием.
Я не мог устоять перед безумной силой влечения.
— Пошло все на хрен.
Я поцеловал ее
Она вскрикнула, когда мои губы приникли к ее. Без какого-либо сопротивления, я вжался всем своим телом в извивающееся тело Нилы, неумолимо прижимая ее к стене. Моя нога протиснулась между ее сжатых ног, раздвигая их широко в стороны, прижимаясь бедром к ее клитору.
Ее рот на мгновение оставался безучастным к моему агрессивному натиску, пока ее бедра невольно толкались у моей ноги. Мой живот сжался, и все, что я пытался спрятать, утаить ранее, вырвалось наружу неконтролируемым потоком.
Жар.
Влажность.
Твердость.
Боль настолько жестко отдавалась у меня в груди, что слезы практически выступали на моих глазах.
Затем боль.
Я отпрянул назад, когда острые зубы Нилы вонзились в мою нижнюю губу. Я прошелся языком по нежной израненной плоти. Она прокусила кожу.
Кровь.
Металлический привкус.
Жизнь.
Ее грудь приподнималась и опадала; ее глаза источали дикость и посылали предупреждения, которые сбивали с толку и противоречили друг другу. Она чувствовала все то же, что и я. Но она испытывала ненависть по отношению ко мне за это.
Слишком плохо. Мне было необходимо больше.
Я схватил ее, впечатался в ее тело и завладел ее ртом. Предлагая ей свою кровь, принуждая ее наслаждаться моей раной и приглашая ее разделить мою глубокую боль.
Она неистово извивалась и боролась, но под всепоглощающей яростью скрывалось все тоже обезображенное желание, которое превращало нас из врагов в нечто большее.
— Прекрати...— простонала она мне в рот, перед тем, когда мой язык закружился в всепоглощающем танце страсти, скрадывая ее гневные ругательства. В ее руках, чувствуя только жар и страсть, я мог притвориться, что жизнь была намного проще. Не было ни долгов, ни ссор, ни гребаных семей, ни ненависти, что испепеляла нас, сводя с ума от вожделения.
«Только мы.
Только это».
Наконец, Нила прекратила противостоять и поцеловала меня в ответ. Она дрожала всем телом в моих руках, ее руки одновременно отталкивали и притягивали меня ближе. Ее губы приоткрылись, чтобы вскрикнуть или умолять, но я заставил ее замолчать, сплетаясь сильнее с ее языком и углубляя поцелуй, который нес разрушение и жизнь одновременно.
Она боролась со мной.
Она поощряла меня.
Она чертовки ввела меня в замешательство.
Мой разум взревел, и инстинкт взял верх над здравым смыслом. Я вновь толкнулся, потираясь, изнывающим от желания ласк, членом, в поисках разрядки от уничтожающей жадности поглотить ее.
Ее спина выгнулась, когда я все сильнее и сильнее пригвождал ее телом к стене. Я хотел скользнуть в нее. Я хотел обладать каждой ее мыслью.
Боль взорвалась в моих яйцах
— Бл*дь! — мой желудок ухнул вниз, и мои внутренности скрутило, как если бы я испытывал желание вырвать. Отстранившись, я схватился за изнывающий от боли член, в попытке немного ослабить жгучую боль.
Она ударила меня коленом.
Сквозь оглушительную боль, я еле заметил, что Нила пресекла все дозволенные границы. Ее дыхание было рваным, щеки раскраснелись, и ее глаза мерцали странной смесью вожделения и ненависти.
— Не смей прикасаться ко мне, Джетро Хоук. Может, ты и был между моих ног. Может, ты и был в моем теле, но я никогда не позволю тебе пробраться в мою душу. Не сейчас.
Я издал шипение сквозь стиснутые зубы, покачиваясь на волнах жгучих мук. Я не мог стоять прямо.
Нила склонилась и прошептала мне на ухо.
— Может, у меня нет острых клыков, но у меня есть острое колено. — С бесконечной нежностью она откинула волосы с моего лба. Ее прикосновение было нежным, любящим, но под этим всем скрывалось уродливая правда.
Что-то было утрачено в ней.
Что-то, что привлекало меня в ней и внушало веру.
И снова моя проклятая семья уничтожила любую надежду найти спасение от разрушения с единственной женщиной, которая могла быть достаточно сильной, чтобы помочь мне.
Нила проговорила:
— Я не целую мужчин, которых нахожу омерзительными. Что бы ни произошло между нами ранее, все кончено.
Стискивая зубы, я вскрикнул:
— Молчать!
Она замерла.
Моя вспышка гнева прогремела сквозь нашу непрекращающуюся ругань, внося немного ясности.
— Не смей лгать мне. Ты позволишь мне войти в тебя. И ко всему прочему, ты позволишь мне обладать тобой. — Хватая ее запястье, я подтянул ее ближе к себе. — Ты сделаешь это, потому что у нас нет другого выбора. Ты уже находишься во мне. Ты что не понимаешь этого? Ты во мне. И будет достаточно честно, если я окажусь в тебе.
Тишина.
Тяжело дыша, я прорычал:
— Тебе прекрасно известно, насколько опасную игру мы ведем. Я не собираюсь принимать ответных мер на то, что ты сделала, но не смей провоцировать еще больше. И не смей говорить мне больше, что все кончено. — Прижимаясь носом к ее, я прошипел: — Потому что ничего не кончено.
Ее глаза вспыхнули.
— Поверь мне, все кончено. У меня нет совершенно никакого желания прикасаться к тебе, когда бы то ни было.
Мой гнев вспыхнул с новой силой от мысли, что она смеет отвергать меня еще больше из-за этого — чем бы это ни было. Я испробовал ее, я отказывался верить, что у нас все кончено.
Накрывая ладонью ее щеку, я пробормотал:
— Что имело место этим утром уже прошло, я покажу тебе, насколько ты ошибаешься. Я покажу тебе, насколько глубоко я пробрался тебе под кожу. Насколько мы вдвоем извращены. — Я прижался губами к ее скуле. — Ты хочешь одержать победу? А если я тебе скажу, что лучше будет проиграть? Что нам двоим лучше подчиниться и прекратить бороться за первенство.
Она заносчиво рассмеялась.
— Прекратить бороться? Это все, что нам остается. Разве ты не видишь этого? Если я не буду бороться с тобой — что же тогда мне остается делать? Мне что, смириться со всем этим, считая это нормальным?
— Да.
Она фыркнула, гнев отпечатался в ее чертах лица.
— Неадекватный, к тому же еще и сумасшедший, — толкнув меня, она буквально приказала. — Расскажи мне, зачем ты здесь, прежде чем я вновь ударю тебя по яйцам.
Боже, я хотел отхлестать ее.
Я хотел довести ее до точки, когда она сдастся, чтобы я мог трахнуть ее вновь. Моя кровь была словно лава, мой член был твердый как камень.
Пытаясь взять себя под контроль, я выплюнул:
— Я забыл закончить Первый Долг. Мой отец только что напомнил это.
Она вздрогнула.
— Разве я недостаточно заплатила его, монстр? Двадцать один удар плетью, в комплекте со шрамами, которые останутся на всю жизнь. Или он узнал, что ты не облил меня ледяной водой, прежде чем выпороть?