Дина Удалец - Второй этаж

«Правильно. Все правильно», — внушает мне Миа-2. Я всхлипываю.

Просыпаюсь от звонка мобильного. Почему все так против, чтобы я высыпалась в этом проклятом городе?

— Алло, — сдавленно говорю я.

— Ты спишь, любимая?

— Валера, зачем ты звонишь в такую рань?

— Уже шесть утра, милая.

— Только шесть.

— Вы там в командировке расслабились немного.

— Кто вы?

— Ладно, не злись. Я хотел сказать, что люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — на автомате произношу я, как в голове всплывают Его поцелуи. Я резко отрываю голову от подушки.

— Слышу, ты встала?

— Да, спасибо, что разбудил.

Черт! Черт! Черт!

— Позвони мне вечером, ладно?

— Хорошо.

— Целую.

— Целую.

Я безвольно опускаю руку с телефоном себе на колени и смотрю в одну точку. Это был не сон. Он поцеловал меня снова.

«Конечно, ты же пошла к нему в номер. Зачем еще, как не за этим?» — констатирует Миа-2.

Я сдавливаю голову руками и утыкаюсь лицом в подушку, жалобно поскуливая. Что я наделала? Валера никогда меня не простит.

«Он и не узнает», — усмехается моя внутренняя копия.

Такое невозможно скрыть. Чем же зацепил меня Громов?

Я кричу в подушку, а затем принимаюсь ее колотить, пока не вылетают первые перья. — Идиотка! — Я швыряю перьевую в стену. По всей комнате тут же разлетается пух.

Мне хочется выдрать себе волосы, удариться головой об острый угол стола, сжечь дотла! Там в лифте, когда он закрыл «мир», я думала, что это конец… Я не могу избавиться от наваждения. Я хочу вернуться в этот номер и продолжить начатое! Как мне подавить это? Как выкрутить его? Зачем он встретился мне?!

Выхожу из номера. Подхожу к его двери, прислушиваюсь. Тишина. Постучать?

— Не повторяй ошибок, Миа, — говорю сама себе и иду к лифту.

Нервы ни к черту. Переминаюсь с ноги на ногу и часто жму на кнопку вызова. Поскорей бы этот лифт приехал.

— Миа, подожди, — вдруг Он окликает меня.

Я оборачиваюсь. Громов слегка помят, но, тем не менее, от него веет свежестью и уверенностью. Он достигает меня в три размашистых шага и дарит широкую улыбку.

— Доброе утро.

— Доброе, — вторю ему. Наконец, двери открываются, и мы входим в кабину, не прерывая зрительного контакта.

— Ты ушла, — заявляет Константин.

— Продолжаешь? — усмехаюсь я, стараюсь подавить волнение.

— Не стоит?

— Кажется, мы все обсудили.

— Но не перестали чувствовать.

— А это возможно?

— Хочешь проверить? — Серьезность сменяет игривая настойчивость. Хорошо, что Громов удерживает себя на месте.

Лифт останавливается, предоставляя, нам возможность выйти. Я думаю, что сказать. Мне до смерти хочется забыть обо всем, что есть в моей жизни. Быть только собой, без мужа, без прошлого. Той Миа, которая просыпается, когда Константин рядом. Но разве так может быть?

— Ты не ответила, — подмечает Костя перед входом в кафе.

— Тебе недостаточно?

— А тебе?

— Закончилось, — отрезаю я. Вопреки всему я заставляю себя отказаться, пытаясь убедить свое сердце в правильности этих действий. Хотя я безумно хочу, чтобы он настаивал и добивался — ненавижу себя за это.

— Невозможно. — Он вполне серьезен.

— Костя. — Я пытаюсь его остановить, сверлю взглядом.

— Миа. — Громов пытает меня потопить.

Со стороны мы, должно быть, выглядим как два боксера на ринге или как две женщины, столкнувшиеся на перекрестке, или как дети, не поделившие игрушку. И тут нет компромисса, я хочу закончить, а он продолжить. Одно общее, оба хотим победить, только у каждого своя победа. Я думаю головой, а он нет. Если бы не было Валеры, я бы отдалась этому моменту, этому чувству. Никогда еще я не испытывала подобного. Но у меня есть муж. А у него жена. Скоро и дети будут. Почему он так поступает со мной? Неужели ему не страшно? Неужели он готов все перечеркнуть? С другой стороны, он ничем не рискует. Мужчинам всегда прощали их «ошибки».

— Нам нужно войти, — бормочу я, чувствуя на себе, прожигающий дыру взгляд. Константин соглашается и пропускает меня вперед.

Я сажусь напротив директора, стараясь не смотреть в его сторону. Виталий с интересом изучает нас. Напряжение за столом достигает критической отметки, «расплавляя» этот и три соседних стола.

— Утро недоброе, — нарушает тяготящую тишину директор. Я смотрю на него исподлобья. «Она мне нравится» — всплывает и маячит передо мной как на веревочке, и я принимаюсь за гипнотизацию перечницы. Не могу в это поверить. Как мужчины это чувствуют?

— Что-нибудь выбрали? — раздается слева. И почему именно сегодня он не заказал для нас завтрак по своему усмотрению.

— Я уже себе заказал, — говорит Виталий.

— Мне и девушке завтрак номер два, — говорит Константин. Вот уж спасибо!

— Хорошо, — доброжелательно отвечает официант и отходит от столика.

— За эту ночь что-то изменилось между вами? — директор задает прямой вопрос, я краснею и вжимаю голову в плечи. Разве можно быть таким бестактным?

— Просто ешь молча, — как всегда грубит его брат.

— Значит, я прав, — с самодовольством заявляет Виталий. — Рассказывайте.

Я молчу, надеясь, что за нас ответит Громов. И он отвечает.

— Мы переспали.

Что?!

Я вскидываю голову и ошарашенно на него смотрю. Виталий давится яичницей.

— Ты это хотел услышать? — добавляет Костя.

Фух!

— Ну и шутки у тебя, — откашлявшись, журит его директор.

— А ты не лезь, куда не просят, — жестит Константин.

— Как директор я имею право знать, какая кошка пробежала между моими подчиненными? — парирует Виталий, Громов хмурится. Слово «подчиненный» явно пришлось ему не по вкусу.

— Не забывайся, — цедит он.

— И все-таки, когда вы успели поссориться? — не унимается директор.

— Мы не ссорились, — отвечаем мы одновременно и переглядываемся.

— Да с вами невозможно рядом находится, искритесь как бенгальские огни.

— Можешь выйти, — предлагает ему Громов, складывая руки в замок.

— Пожалуй, — внезапно сдается Виталий, швыряет салфетку на стол, поднимается и уходит. Я завороженно смотрю ему вслед, не веря своим глазам. Константин впервые победил.

— Мне бы хотелось сказать: зачем ты так? Но спасибо. Его общество меня порядком напрягает, — честно признаюсь я, до сих пор глядя на удаляющуюся спину директора.

— Это ненадолго, — предостерегает меня от излишней радости Костя и принимается есть. Килограмм бекона, жаренная яичница, клюквенный пирог и кофе. Разве столько кушают люди?

Съедаем свой завтрак, я часть, Громов полностью, в абсолютной тишине. Виталий всегда выводит Костю из равновесия. На некоторое время он становится таким потерянным и подавленным. Что это как не чувство вины? Только зачем он себя загнал в эту клетку? Не понятно.

— Поела? — заботливо спрашивает Громов.

— Да, — ковыряя вилкой в тарелке, отвечаю я.

— Тогда пошли?

— Да.

— Продолжим начатое?

— Да. Подожди! Что?! — вскрикиваю я и прижимаю ладонь ко рту. — Ты меня подловил!

— Пошли, глупышка. — Костя смеется.

— Больше никогда так не делай. — Я выставляю перед ним указательный палец, когда мы выходим из отеля.

— Откуда мне знать, что ты задумалась.

— Все равно не делай, — с угрожающей твердостью требую я.

— Я подумаю, — усмехается он и открывает передо мной дверь автомобиля. Бездумно сажусь внутрь под его насмешливым взглядом, и до меня доходит, куда я села.

— Долго вы завтракали, — как ни в чем не бывало, говорит Виталий.

— Кажется, прошла вечность, — бурчу себе под нос, встречая его ледяной пронизывающий взгляд. Ох!

— Поехали, что пялишься, — обрубает его Константин. Иногда мне кажется, что директор не выдержит и врежет ему. Однако и в этот раз Виталий пропускает колкость и встраивается в поток.