Даниле вспомнился ещё один случай из детства.
В конце августа перед пахотой с пшеничных полей убирали солому в стога. После небольшие стога укладывали в две огромные, длинные скирды. Вот с них-то и любила кататься местная детвора. Дружной компанией они отправились прыгать со скирды. С трудом взобрались наверх, используя более пологую сторону. Высота оказалась приличная, и они немного струхнули. Лёнчик стал говорить Ивке, что она никогда не скатится с такой вышины. Внизу бегала Тося и уговаривала их не прыгать. Даня послушал перепалку друзей и сказал:
– Опасно сигать, можно разбиться, внизу мало соломы. Давайте спустимся с отлого склона.
Лёнчик, которому не хотелось рисковать, радостно согласился.
– Точняк, можно грохнуться так, что костей не соберём.
Ива окинула мальчишек презрительным взглядом.
– Можете сойти, где хотите. А я тут прыгну.
Данила увидел странные глаза девочки: они стали почти чёрными. Расширенный зрачок закрыл голубую радужку. Он не понял, но почувствовал: Ивке страшно, но она всё равно шагнёт вниз. Попытался её остановить.
– Ива, не надо, мы верим, что ты можешь это сделать. – Он схватил подругу за руку.
Она выдернула руку и повернулась к нему.
– А я не ради вас. Это мне надо. – Села на солому и оттолкнувшись, поехала вниз.
Они с Лёнчиком посмотрели друг на друга и, проклиная в душе упрямую подружку, отправились следом. Им повезло, большой кусок скирды съехал вместе с Ивой, и приземление оказалось мягким. После этого случая Лёнчик перестал дразнить Иву, опасаясь, что придётся повторять её подвиги. Таисию он никогда не трогал, почему-то ей позволялось быть слабой и боязливой. Лёня мог чуть ли не до драки спорить и соревноваться с Самошиной, но все её идеи принимал на ура. Когда Ива предлагала развлечение, она становилась мозгом предприятия, Ленчик же осуществлял идею технически.
Данила хмыкнул, вспоминая любимую забаву их четверки. Вечером пробирались к дому какой-нибудь бабульки и привешивали к деревянной раме окна картошку на нитке. Потом вся тёплая компания пряталась в кустах. Лёнчик дёргал нитку, картошка стучала в стекло. Бабушка выходила на крыльцо:
– Кто там? Заходите.
После нескольких появлений на крыльце пожилой женщины и её угроз надрать уши безобразникам. Они, прыская и зажимая рты руками, чтобы не рассмеяться вслух, убегали. Иногда их развлечения наносили материальный урон, и тогда шутникам доставалось от родителей по первое число. Как-то Лёнчик предложил намазать клеем лавочки у магазина. На несчастье четверки к скамейке прилипла тетя Галя, подруга матери Данилы. Разъярённая женщина принесла испорченную юбку Самошиным, справедливо полагая, что без Ивки тут не обошлось. Она требовала выдать остальных сообщников преступления. Ива держалась стойко. За испорченную вещь заплатила Елизавета Павловна. Она наказала дочь и не выпускала её на улицу целую неделю. Друзья, как заговорщики, пробирались вечером под окно подружки, чтобы поддержать её моральный дух.
У Лёнчика не было отца, вернее он умер до его рождения. Родители Лёни жили в военном городке во Владикавказе. Машину старшего лейтенанта Сергея Котова – отца Лёни – обстреляли недалеко от города ваххабиты. Лейтенант умер сразу, а шофер и двое солдат получили тяжёлые ранения. Жена лейтенанта – Анна – находилась на шестом месяце. Женщина вернулась в спокойное Потапово к родителям. Лёнька родился недоношенным, его долго выхаживали врачи в детском отделении больницы Излучинска. Мать с раннего детства рассказывала мальчику об отце, и Лёнька буквально с пелёнок мечтал стать военным. Он не понимал, что такое самоходные ракетные установки, которые обслуживал взвод лейтенанта Котова, мальчик представлял в своем воображении танки. Лёня рисовал их, лепил из пластилина, знал все марки и модели. О танках мог говорить часами. Так он и заработал кличку танкист. Чтобы утешить Ивку в недельном заключении, тем более что налить клей на лавочки его идея, Лёня подарил ей любимую модель танка. Ива оценила его жертву и благоговейно приняла подарок.
«Интересно, сохранился ли у неё подарок Лёнчика», – подумал Данила.
Их детство самая замечательная пора. Летом они купались в любимой Капиляпсе, ходили в лес за ягодами и грибами. Варили уху на костре, запекали на углях картошку. В зарослях ивняка дети построили шалаш, там хранили удочки, несколько помятых железных мисок, эмалированные кружки, закопченную кастрюльку, принесённую Ивкой из дому, и запас картошки. Встав взрослым, Данила пытался сварить уху на костре, пытаясь повторить вкус ухи детства – ничего не получалось.
В седьмом классе мальчишки ещё оставались голенастыми нескладными подростками, а девочки на глазах стали превращаться в барышень. Тая опережала Иванну, у неё рано сформировалась грудь, бедра стали крутыми, талия тонкой. Глядя на девочку, Данька стал испытывать какую-то неловкость. Она перестала целыми днями носиться с ними по селу, ища приключений. Ивка немного отставала в развитии от подруги, но и у неё появилась маленькая грудь, в фигуре начала исчезать угловатость. В тот жаркий июль, поставивший крест на их безмятежных отношениях, они вчетвером купались в реке. Тая и Лёнчик, переплыв реку, отдыхали на другом берегу. Данька вылез из воды и прыгал на одной ноге, пытаясь вылить воду из уха. Весь день Ива была невеселая, держалась за живот, но все-таки решила искупаться. В воде ей стало немного легче. Она вышла из воды и направилась к однокласснику. Данька странно и смущённо смотрел на неё.
– Ты чего на меня так таращишься? Что случилось?
Он, с трудом выталкивая из себя слова и, краснея как рак, протянул ей полотенце.
– Ты или ушиблась, или у тебя месячные.
Ивка в ужасе опустила глаза. С купальника, смешиваясь с водой, по ногам стекала кровь. Девочка остолбенела от стыда. Она не догадалась, почему весь день болел живот – это были её первые месячные. Он сообразил, о чём она думает.
– Я не буду смеяться и никому не скажу. Ты иди, переодевайся. – Данила, отводя глаза, подал ей носовой платок.
Ивка наконец очнулась и пошла в кусты переодеваться. Когда она вышла, неся в пакете мокрые вещи, уже приплыли Лёнчик и Тая.
– Ты уже собралась, так рано, давай ещё посидим, – попросил Леня.
– Ребята, мне тоже пора, мать просила прийти пораньше, – сообщил Данька, вставая с песка.
После этого случая он не видел Ивку почти две недели. Тая сказала друзьям, что подруга занята. А потом она появилась на речке с синяком на скуле. На расспросы друзей угрюмо ответила:
– Ударилась о притолоку.
Лёнька возмутился:
– Ну что ты врёшь, опять отец звезданул!
– Не лезь не в своё дело, – зашипела Ивка, сняла платье и пошла купаться.
– Она думает, мы не знаем, какой козел её папаша? – пробормотал Лёня.
– А тебе бы понравилось, если бы Ивка говорила плохо о твоём отце? – спросила Тая
– Он не был алкашом, как дядь Лёха. Мне противно, что у меня такой тёзка.
– Всё равно Иве досадно это слышать, – согласился с подружкой Данила.
– Да она сама о нём хуже говорит! – вскипел Леня.
Вечером Даниле пришло в голову сделать Ивке сюрприз. Он сорвал в палисаднике любимые розы мамы. Дарить цветы девочкам ему ещё не приходилось – подросток спрятал букет в полиэтиленовый пакет и отправился к Самошиным. Ивка жила на другом конце деревни. Обычно друзья собирались у реки, и поэтому он редко бывал у её дома. Возле калитки Данила задержался, не зная, как позвать девочку. Дверь дома с треском распахнулась, на пороге показался отец Иванны.
– Раз не даёшь деньги, выметайся на улицу и забирай с собой эту малолетнюю сволочь. Вырастил доченьку на свою голову, огрызается, зараза.
Мужчина вытолкал на порог Елизавету Павловну. Затем послышалась какая-то возня, из коридора на улицу вылетела Ивка. Она не удержалась на ногах, рухнула со ступенек вниз.
– Что ты делаешь? Ты мог её убить, – запричитала женщина, поднимая дочь.
– В следующий раз так и сделаю. Пусть научится держать язык за зубами, – Леонид пьяно захихикал, а потом грязно выругался. – А ты, корова, гони деньги!
– Нет у меня денег, ты всё вытащил и пропил. На что жить будем?
– Заткнись! Я вас лет десять кормил, теперь ваша очередь!
Ивка, морщась от боли, отряхнула содранные колени.
– Мам, пошли. Я ещё днём отнесла в сарай одеяло и подушки. Чувствовала, что папенька закатит концерт.
Данька слушал, прижавшись к кустам сирени у калитки. Он видел, как, прихрамывая, Ивка пошла вглубь двора. Даня постоял немного, положил розы на лавочку и отправился домой. Он испытывал гнев и ненависть к мужчине, потерявшему совесть и человеческий облик. Самому Данилу пришлось рано повзрослеть. Его родители инвалиды первой группы. Он с малолетства помогал и отцу, и матери. Как однажды в сердцах высказалась бабушка: «Вы родили себе ребенка, чтобы он нянчил вас опосля». Как бы то ни было, но с восьми лет Данька с бабушкой сажал огород, а потом полол его. Вся работа по дому постепенно легла на его плечи. Отец – Сергей Иванович – пока имелись силы, работал в пристройке к дому. Он шил и ремонтировал обувь. Когда сыну исполнилось четырнадцать, Сергей уже не мог трудиться, руки скрутило артритом. Даня уважал отца за большую силу воли. Тот постоянно испытывал сильные боли, но мужественно терпел и никогда не унывал. Поддерживал жену, не позволяя ей жаловаться на судьбу. Для своей Маруси Сергей Иванович умел каждый день сделать подарок. Иногда это был первый подснежник, ароматная травка, первый огурчик с грядки или просто новый анекдот. Единственное из-за чего ссорились родители – это пристрастие и любовь матери к пересудам. Мария Савеловна обожала ходить в гости к подругам – общаться. Она знала подробности личной жизни чуть ли не всех селян.