Джери Уэстерсон - Вуаль лжи

Дверная створка покачивалась, и он еще долго смотрел в проем — ни о чем не думая и ничего не чувствуя, — пока Джек не сунул внутрь голову:

— Хозяин, войти-то можно?

Криспин не ответил, лишь тяжело плюхнулся в кресло и уронил руку на столешницу. Уставился на денежный мешочек невидящим взглядом.

Джек скользнул в комнату и закрыл за собой дверь. Постоял некоторое время в проеме, затем шагнул к огню. Поигрывая каким-то куском пергамента в руках, он взглянул на Криспина и вручил записку.

— Пришел посыльный и велел передать вам вот это.

Криспин перевернул письмо, взглянул на восковую печать, однако на ней не было герба. Он опустил пергамент на колено.

— Там снаружи все так хорошо слышно, вот я и…

Криспин повернул лицо к денежному мешочку, покатал желваки на челюсти.

— Хозяин… А почему вы за ней не пошли?

Криспин расслабился и тяжко вздохнул, подумав о своем возрасте. Протянул руку вперед, коснулся мешочка.

— Потому что не могу поспорить ни с единым ее словом.

— Но вы же сейчас не вельможа. Какая теперь разница, на ком жениться?

— Есть разница, Джек. Филиппа права. Для меня есть и всегда будет разница. Вуаль откинули, и я был вынужден заглянуть в самого себя. Не уверен, что увиденное радует.

— Разве человек не может измениться?

— Нет, Или… по меньшей мере на это уйдет очень много времени.

Наступило молчание. Криспин вспомнил про пергамент, поднялся, подошел к огню и, подцепив восковую печать ногтем, развернул письмо.

Его величество выразил удовлетворение, что его налоги вновь в сохранности. Имейте также в виду, что он в точности знает, кому обязан этим успехом. Не исключено, что король со временем перестанет гневаться. Наберитесь терпения, Криспин. В то же время советую вам пока что воздержаться от посещения двора. Храни вас Бог.

Подписи не имелось, однако Криспин узнал почерк Ланкастера. Он перечитал письмо еще раз.

Свободной рукой он извлек портрет Филиппы из кошеля. Положил его в ладонь, внимательно посмотрел на изображение. Затем перевел взгляд на очаг. На секунду в голову пришла мысль швырнуть миниатюру в огонь. Пусть канет в пламя, как и мандилион. Он-то думал, что, бросив ткань в огонь, сможет избавиться от всей правды. Однако, как выясняется, рано или поздно она тебя все равно настигнет.

Криспин взглянул на письмо, затем вновь на миниатюру, провел пальцем по золоченой рамке — и неторопливо убрал портрет обратно.

Почему я выбрала этот жанр: средневековый нуар?

Потому что речь здесь идет о темной, изнаночной стороне вещей, которая всегда меня привлекала. Повествование выполнено рубленой прозой и отрывистыми диалогами, то есть в стиле, характерном для таких мастеров, как Реймонд Чандлер, Дэшилл Хэммет и Дороти Хьюз. Их произведения обращены к иному срезу реальности, где царствуют ярко выраженные контрасты, резкий свет и глубокие тени, мужественные люди со своим кодексом чести. Разумеется, и женщины тоже. Вечно в опасности или вечно опасны.

Мне пришло в голову, что было бы неплохо поместить «крутого» детектива в средневековую среду, пусть даже до идеи, «частного сыска» оставались целые века. В то время как в области средневековой мистерии мы привыкли видеть множество монахов и монахинь, передо мной стояла задача предложить нечто иное. Мне хотелось привнести в этот жанр нечто более темное и колючее. В конце концов, речь идет о периоде истории, изобилующем интригами, пронизанном кодексом чести, таинственными делами и тусклым, мутноватым светом. Этот период словно взывает о детективе в духе скорее Сэма Спейда, нежели брата Кадфаэля.

К вопросу о реалиях: шериф Саймон Уинком действительно существовал в то время в Лондоне (да и разве можно выдумать такое имя?). Кроме того, я вовлекла злосчастного Криспина в политические неурядицы эпохи Ричарда II. Хотя история свидетельствует о нескольких — весьма немногочисленных — случаях реституции и лишения состояния людей рыцарского сословия, их отправляли либо на эшафот, либо в ссылку, а вовсе не ввергали в нищету, как это случилось с Криспином. Тот самый факт, что он лишился всего, что давало ему определение — я имею в виду богатство и общественный статус, — делает его любопытным и вызывающим сочувствие персонажем: король Ричард, по сути дела, его убивает, не прибегая к услугам палача. Ирония судьбы — добавлю я специально для интересующихся историей Англии — состоит в том, что в конечном итоге та же участь постигла и самого Ричарда. Семнадцать лет спустя его вынудили отречься от престола и впоследствии умертвили.

В самом ли деле Ричард был столь кровожаден в начале своего правления? История говорит нам «нет»; напротив, его считали хитроумным молодым человеком, который умело справился с восстанием Уота Тайлера. Лишь много позже он уступил голосу тщеславия и своих многочисленных фаворитов, которые склоняли его к пагубным решениям. Криспин, разумеется, видит мир глазами Ланкастер л, который оказал на его жизнь огромное влияние и был ему как отец. И, подобно недавним политическим событиям, когда за теми, кто держит бразды власти, слепо идут люди, невзирая на законы или мораль, мы видим, как лояльность в своей крайней форме способна сделать глупцом даже такого здравомыслящего человека, как Криспин. У меня нет сомнений, что по мере появления новых книг этого цикла Криспин осознает ошибочность своих воззрений, однако к тому моменту Ричард докажет, что наш герой во многом был все-таки прав.

Но вернемся к этой истории. Разумеется, в четырнадцатом столетии еще не существовало организации, которая известна нам под названием «коза ностра», однако в городах-государствах Италии властвовали герцоги и принцы, которые вполне подпадают под понятие «мафиозного главаря». Бернабо Висконти был безжалостным человеком, таким же жестоким, как и любой «крестный отец», постоянно враждуя с папой римским и такими городами-государствами, как Флоренция, Венеция и Савойя. Вместе с тем жестоких людей, как правило, все же настигает заслуженное возмездие, и Висконти получил свое… от собственного семейства. Он был брошен в темницу по приказу племянника и умер в заточении. Но своей ли смертью? Кто знает?

Впрочем, я отвлеклась. Разве наше повествование не касается также священного плата?

Мандилион или судариум (личной плат или полотенце) представляет собой довольно загадочный объект, который практически невозможно дифференцировать от известных нам реликвий, которые предположительно несут на себе образ Христа. Впервые эти так называемые «вероники» упоминаются в апокрифических евангелиях и манускриптах, в первую очередь в «Curia Sanitatis Tiberii и Acta Pilati». Ссылка на «веронику» встречается уже во втором столетии, однако знакомая нам легенда о плате Вероники, ассоциированная со Страстями Христовыми, родилась из средневековой потребности связать воедино миф и артефакт.

В этом романе изложена почти вся сага о мандилионе. Свое происхождение она берет в «Церковной истории», написанной в четвертом веке Евсевием Кесарийским, а также в более поздних трудах Евагрия Схоласта (шестой век). Многие исследователи реликвий полагают, что речь идет о той же самой «веронике», которая в свое время находилась в ватиканской часовне, посвященной Святой Веронике. Впрочем, историки отмечают, что «вероника» могла быть оттуда похищена в 1600 году во время перестройки собора Святого Павла или каким-то иным образом «затерялась». Сама же часовня, в которой она хранилась, была разрушена в 1608 году. Была ли она похищена в это время? В 1616-м папа Павел V запретил изготовлять копии «вероники». Не потому ли, что оригинал был утрачен? До этого глаза на лике были открыты, однако после событий 1608 года все прочие копии изображали Христа с опущенными веками. С другой стороны, имеется «вероника», которая выставляется в базилике Святого Петра в Страстное воскресенье, то есть пятое воскресенье Великого поста. Оригинал ли это — или же очередная копия? Ряд исследователей полагают, что исходный ватиканский плат в конечном итоге очутился в мужском монастыре капуцинов в итальянском Маноппелло; и действительно, священный плат цоявился там примерно в то же время, когда реликвия пропала из Ватикана. Не так давно папа Бенедикт XVI посетил этот монастырь и лицезрел тот артефакт, который, по мнению многих католиков, и представляет собой плат Вероники. Впрочем, кое-кто уверен, что даже ткань в Маноппелло является копией. Наконец, имеются и такие, кто считает, будто мандилион есть не что иное, как сложенная Туринская плащаница… Так ли оно на самом деле? Существовал ли вообще мандилион? Кто знает?..