Николас Спаркс - Выбор

Тревис помедлил, пытаясь понять, на что она намекает.

– Делать – по поводу чего?

– По поводу щенков!

Он услышал, как в ее голосе вновь нарастает гнев, и вскинул руки, надеясь успокоить гостью.

– Давайте начнем сначала. Вы уверены, что Молли беременна?

– Конечно! Вы что, совсем меня не слушали?

– Ее осмотрел ветеринар?

– Я фельдшер. Два с половиной года училась в медицинском колледже и прошла стажировку. Я сумею распознать беременность.

– Не сомневаюсь – если дело касается людей. Но у собак все по-другому.

– Откуда вам знать?

– Я хорошо разбираюсь в собаках. Я…

«Ну да, разумеется», – подумала Габи, жестом заставляя его замолчать.

– Она двигается медленнее, странно себя ведет, у нее набухли соски. Что еще это может быть?

Честное слово, каждый мужчина, у которого в детстве был щенок, считает себя специалистом по собакам.

– А вдруг у Молли инфекция? Вдруг соски отекли из-за этого? Странное поведение может объясняться тем, что собака испытывает боль, если заболевание достаточно серьезное.

Габи открыла рот и тут же осознала, что даже не подумала об этом. Соски действительно могли набухнуть от инфекции – например от мастита, – и на мгновение она ощутила прилив облегчения. Но когда Габи хорошенько подумала, иллюзии развеялись. Речь шла не об одном-двух сосках. Все набухли. Она скрутила салфетку и мысленно приказала Тревису слушать молча.

– Молли беременна, и у нее будут щенки. И вы поможете мне их пристроить, поскольку я не собираюсь топить бедняжек!

– Я уверен, что Моби не виноват.

– Я знала, что вы это скажете.

– Но…

Она в ярости тряхнула головой. Как это типично. Беременность – всегда проблема женщины. Габи встала.

– Вам придется нести некоторую ответственность. И я надеюсь, вы прекрасно понимаете, что пристроить щенков будет непросто.

– Но…

– Господи, что это было? – поинтересовалась Стефани.

Габи исчезла по ту сторону изгороди; через несколько секунд Тревис увидел, как она закрывает за собой входную дверь. Он по-прежнему сидел за столом, чувствуя себя слегка ошеломленным, когда заметил сестру.

– И долго ты здесь была?

– Достаточно долго, – ответила она, направилась к холодильнику и взяла себе пива. – Сначала я думала, что она тебе врежет. Потом мне показалось, что она сейчас заплачет. А потом она как будто снова собралась тебе врезать.

– В общем, ты права, – признал Тревис и потер лоб, все еще обдумывая случившееся.

– Как всегда, твои подружки от тебя без ума.

– Это не подружка. Это моя соседка.

– Еще лучше. – Стефани села. – И давно встречаетесь?

– Мы не встречаемся. Сегодня вообще увиделись впервые.

– Впечатляет, – заметила сестра. – Я и не подозревала, что у тебя такой талант.

– Какой?

– Внушать людям ненависть с первого взгляда. Это редкий дар. Обычно требуется какое-то время, чтобы человек узнал тебя получше.

– Очень смешно.

– А ты, Моби… – обернулась она к псу и погрозила пальцем, – мог бы быть и повнимательнее.

Моби завилял хвостом, встал, подошел к Стефани и ткнулся носом ей в колени. Она оттолкнула его, лишь вынудив пса повторить свою попытку.

– Полегче, ты, старый прохвост.

– Моби не виноват.

– Я в курсе. Впрочем, не то чтобы твоей соседке было приятно это слышать.

– Она просто расстроена.

– Ясное дело. Я далеко не сразу поняла, о чем вообще речь. Но должна сказать, было увлекательно.

– Эй, полюбезнее.

– Я и так любезна. – Стефани откинулась на спинку кресла и оценивающе взглянула на брата. – А она хорошенькая, правда?

– Не заметил.

– Ну да, разумеется… Я видела, как ты строил ей глазки.

– Эй, эй. Что-то ты сегодня разошлась.

– А как же иначе? У меня был убийственно трудный экзамен.

– Ты не ответила на какой-то вопрос?

– Ответила на все. Но над некоторыми пришлось поломать голову.

– Не хотел бы я оказаться в твоей шкуре.

– Охотно верю. На следующей неделе у меня еще три экзамена.

– Бедняжка. Жизнь вечного студента куда тяжелее, чем жизнь человека, который сам зарабатывает себе на пропитание.

– Кто бы говорил! Ты учился дольше, чем я. Интересно, что скажут родители, когда узнают, что я хочу потратить еще пару лет на то, чтобы получить докторскую степень?

На кухне у Габи зажегся свет. Тревис отвлекся и ответил не сразу.

– Думаю, они не будут против. Ты же знаешь их.

– Да. Но в последнее время мне кажется, что они мечтают наконец увидеть свою дочь в кругу детей.

– Добро пожаловать в клуб, это ощущение не покидает меня уже много лет.

– В моем случае все иначе. Я женщина. Нам отпущено не так уж много времени.

Свет в соседнем доме погас; через несколько мгновений он зажегся в спальне. Тревис невольно задумался, чем сейчас занята Габи.

– Не забывай, мама вышла замуж в двадцать один год, – продолжала Стефани. – В двадцать три у нее уже родился ты. – Она подождала ответа, но брат молчал. – Хотя, если подумать, во что ты превратился… Веский аргумент, по-моему.

До Тревиса наконец дошло, и он нахмурился:

– Это оскорбление?

– Я честно попыталась, – ухмыльнулась Стефани. – Просто хотела проверить, слушаешь ты меня или думаешь о своей новой подружке.

– Она мне не подружка, – возразил он. Тревис понимал, что это звучит беспомощно, но ничего не мог поделать.

– Пока – нет, – согласилась Стефани. – Но у меня забавное предчувствие, что этого не долго ждать.

Габи не смогла бы определить, как она себя чувствует после ухода от Тревиса. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней и попыталась обрести равновесие.

Может, не следовало туда ходить, подумала она. Толку все равно никакого. Он не только не извинился, но еще и принялся отрицать, что его пес виноват. Наконец, отлепившись от двери, Габи невольно улыбнулась. По крайней мере она это сделала. Постояла за себя и объяснила, каков ее взгляд на ситуацию. Потребовалось немало смелости, подумала Габи. Обычно ей с трудом удавалось выразить собственное мнение. Например, Кевину – по поводу того, что его планы на их совместное будущее не простираются дальше предстоящих выходных. Или доктору Мелтону – о том, что ей неприятно, когда он до нее дотрагивается. Или даже маме, у которой всегда особый взгляд на то, каким образом Габи должна улаживать свои дела.

Она перестала улыбаться, увидев спящую в уголке Молли. Беглого взгляда было достаточно, чтобы вспомнить: конечный результат не достигнут. Возможно, следовало постараться получше убедить соседа в том, что его долг – помочь ей. Вспоминая случившееся, Габи ощутила приступ замешательства. Она говорила бессвязно, но ведь ее сбили с ног и она растерялась, а потом от злости вообще утратила самообладание. Уж мама бы ни за что не упустила своего. Габи любила мать, но та принадлежала к числу женщин, у которых все под контролем. Это сводило Габи с ума; когда она была подростком, ей часто хотелось схватить мать за руки и потрясти, чтобы получить какую-нибудь естественную реакцию. Разумеется, она бы ждала напрасно. Мать спокойно позволила бы дочери трясти ее, а потом поправила бы прическу и произнесла с невыносимым хладнокровием: «Ну что ж, Габриэль, теперь ты успокоилась – может, побеседуем как приличные люди?»

Приличные люди. Габи не переносила этих слов. Когда мама так говорила, она неизменно чувствовала себя неудачницей. Габи казалось, что ей предстоит долгий путь к цели, и притом без единого указателя.

Разумеется, мама не могла себя переделать. Она была олицетворением всех южанок, носивших платья с оборками и танцевавших в присутствии сливок общества на рождественском балу в Саванне – одном из самых изысканных балов на Юге. Еще она занимала пост казначея женской организации в университете Джорджии (тоже семейная традиция) и во время учебы, судя по всему, придерживалась того мнения, что академические достижения куда менее важны, чем гордое звание «миссис». Она считала замужество единственным возможным выбором для приличной женщины. Разумеется, на другом конце уравнения должен был находиться «мистер». Желательно – богатый.

Например, как отец Габи. Преуспевающий застройщик и подрядчик, на двенадцать лет старше жены, пусть не Рокфеллер, но, несомненно, человек состоятельный. Порой Габи рассматривала свадебные фотографии родителей, на которых те стояли у входа в церковь, и гадала, каким образом столь непохожие люди могли полюбить друг друга. Мама предпочитала фазана в загородном клубе, а папа – печенье и мясо с подливкой в местной закусочной. Мама даже к почтовому ящику не выходила без макияжа, а папа всюду разгуливал в джинсах и слегка растрепанный. Но они действительно любили друг друга – в этом Габи не сомневалась. По утрам она порой заставала их в нежных объятиях и ни разу не слышала, чтобы родители ссорились. А еще они никогда не спали порознь, как родители многих ее подруг, более напоминавшие деловых партнеров, нежели любящих людей. Даже теперь, когда Габи навещала родителей, она нередко видела, как те сидят на кушетке обнявшись. Когда друзья удивлялись, Габи просто качала головой и признавала, что, как бы то ни было, отец и мать идеально подходят друг другу.