— Миссис Томпсон явно убеждена, что мы должны получать от медового месяца удовольствие в полном объеме.
От Сьюзен не ускользнули саркастические нотки, звучавшие в голосе Бена, но она решила не поддаваться на провокацию.
— Хочешь вина? Я откупорила бутылку. Миссис Томпсон сказала, что ты всегда пьешь вино за ужином.
— Давай, — без особого энтузиазма кивнул Бен.
Сьюзен наполнила бокал и протянула его Бену, отметив при этом, что, принимая бокал, он постарался не коснуться ее пальцев.
Потягивая вино, Бен обошел вокруг стола, внимательно оглядывая элегантную сервировку, белоснежную льняную скатерть и салфетки.
— Мы что-то празднуем?
— Нет. — Сьюзен почувствовала, что ее лицо заливает краска смущения. Она ведь хотела его порадовать. — Тебе не нравится стол?
— Похоже, с ним пришлось изрядно повозиться.
— Вовсе нет. Дома мы всегда накрывали стол к ужину по полной программе. Со свечами, цветами и свежей скатертью.
— Ах, да, как все богатые и знаменитые.
Сьюзен больно задело это колкое замечание, и она не удержалась:
— Я такая, как есть, и не могу измениться.
— Я тоже. — Бен отпил глоток вина.
— Могу тебя заверить, жизнь единственной дочери богатого человека тоже не сахар.
— Ну конечно. И вообще, быть богатой — это так ужасно.
— Да уж. Меня ужасно баловали. Каждый день ужин со свечами. — Непринужденная улыбка далась Сьюзен с таким трудом, что у нее даже свело челюсть.
— Мы вот не могли себе позволить хрусталя. И свечи были непозволительной роскошью.
Сьюзен уже была напряжена до такой степени, что, казалось, вот-вот взорвется. Рывком наклонившись вперед, она решительно задула только что зажженные свечи.
— Так лучше?
— Тебе было вовсе не обязательно это делать.
— Мне — нет, а вот тебе этого очень хотелось. Ты ведь теперь при каждом удобном случае станешь меня наказывать. И всякий раз будешь подчеркивать, каким тяжелым было твое детство, в то время как я купалась в богатстве. Ты — великий труженик, своими силами выбившийся в люди, а я всего лишь испорченная бедная богатая девочка, которой пришлось пройти через специальный санаторий, чтобы исправить завышенную самооценку.
— Стало быть, ты только из-за этого лечилась? Из-за того, что у тебя была завышенная самооценка?
Сьюзен рассмеялась, хотя в груди у нее все сжималось от боли.
— Ты ведь хочешь это узнать, да?
— Хочу.
— Как ты думаешь, почему Джамал держал меня у себя полтора года и не избавился от меня, выдав замуж за человека нашего круга? — Сьюзен отметила, как Бен стиснул зубы, а глаза его сузились и потемнели от гнева. Подстегиваемая его холодностью и жутким ощущением одиночества, девушка поспешно продолжила: — Ты считаешь, что совершил удачную сделку и выиграл, да? Так вот, могу тебе сообщить, что это не совсем так. Тебя тоже купили, Бен, причем очень легко, потому что ты сам шел в сети. Ни один уважающий себя иранец нашего круга не женился бы на мне. Он скорее дал бы выколоть себе глаз, чем хотя бы посмотрел на меня. Но ты, ты рвался к деньгам и жаждал мести. Потому и пошел на сделку с Джамалом. А теперь тебе вдруг стало интересно, почему он так долго держал меня при себе.
— У меня действительно есть кое-какие вопросы.
— Еще бы! — Сьюзен была в ярости. — Ты, Бижан Асади, так же, как и мой дядя, обожаешь разыгрывать из себя Господа Бога.
Бен не ответил, но его рот плотно сжался, а спина напряглась.
— Я устала от тебя и моего дяди. И оттого, что всю жизнь кто-то решает за меня, что делать и как мне думать. Даже папа, хотя и любил меня безмерно и с виду ничего особо не запрещал, но и он видел во мне лишь будущую жену и мать, живущую только ради мужа, дома и детей. Мое решение жить самостоятельно повергло его в шок, и, если бы не мама, он бы меня не отпустил учиться. Двадцать четыре года мужчины только и делали, что решали все за меня, но больше я этого терпеть не намерена.
— Ты делаешь из меня какое-то чудовище.
— А ты и есть чудовище. Как и мой дядюшка. Вы и любить не умеете по-настоящему, а главное — не умеете прощать. Ты, если разобраться, ничем не лучше дяди Джамала: вы оба устанавливаете лично для себя особые правила и ведете нечестную игру. Вопрос лишь в том, кто Кого переиграет. Так что твои разговоры о справедливом возмездии — пустые слова. Ты ничем не лучше его.
Бен не ответил. Он стоял так прямо, так напряженно, что Сьюзен даже подумала: сейчас он сорвется и влепит мне пощечину. Однако Бен не двинулся с места. Даже пальцем не пошевелил.
Гнев Сьюзен внезапно остыл. Она уже сама не понимала, почему накинулась на него и чего хотела этим добиться. Единственное, что она знала, — то был не лучший путь к сердцу Бена.
Впрочем, какая разница. Его сердце она все равно никогда не завоюет. И уважение тоже. Борясь со слезами, Сьюзен выбежала из столовой.
В спальне, не в силах сидеть спокойно, она принялась распаковывать чемоданы, завершая работу, начатую миссис Томпсон. Она все еще распихивала вещи по ящикам, когда дверь отворилась и вошел Бен.
Сьюзен не стала оборачиваться. Веки жгло, и она изо всех сил заморгала, стараясь сдержать слезы. Она ведь наговорила Бену жутких вещей, обозвала его Бог знает как, хотя он этого и не заслуживал. И злилась она на него из-за того, что хотела от него много больше, чем он просто может дать…
— Я положил нам ужин в тарелки, — спокойно сказал Бен.
— Я не хочу есть.
— Тебе надо как следует питаться. Да и жаль трудов миссис Томпсон. Пошли. — Бен протянул ей руку.
У Сьюзен уже не было сил с ним сражаться, тем более что она действительно проголодалась, устала и буквально валилась с ног — сказывалась разница во времени. И она покорно последовала за Беном.
В столовой ровно горели свечи. Лампы в хрустальной, обрамленной серебром люстре были притушены. Комната мерцала бледно-золотым светом. На тарелках красовались золотистые жареные цыплята и молодой картофель, сочащийся маслом.
Молодые люди ели молча, намеренно избегая разговора. Наконец Бен отставил тарелку.
— Пятнадцать лет назад я сделал выбор, — спокойно произнес он, не глядя на Сьюзен. Его взгляд был устремлен в пустую тарелку. — Это был трудный выбор. Мне пришлось выбирать между спортом и учебой. Я ведь попал в Йель, выиграв спортивную стипендию.
— Бейсбол, — отчего-то сразу догадалась Сьюзен.
— Да, — ничуть не удивившись, кивнул Бен. — Я любил играть, двигаться на свежем воздухе, чувствовать себя частью команды. Выдающимся игроком меня не назовешь, но я был достаточно хорош и, если бы очень постарался, мог бы, наверное, пробиться в профессионалы. — Подняв бокал с вином, он сделал глоток, затем снова отставил бокал. — Однако пробиваться наверх мне пришлось бы долгие годы. А главное — я не смог бы заботиться о родителях, которые без моей помощи так бы и прозябали в нищете. Этого я перенести не мог. Так что пришлось сосредоточиться на учебе и закончить ее поскорее.
— А потом ты стал заниматься бизнесом.
— Я стал преследовать твоего дядю, — с мягкой насмешкой над самим собой признался Бен. — Каждое принятое мною решение, каждый подписанный контракт, каждое капиталовложение отвечали одной задаче — приблизить тот день, когда я смогу сокрушить Джамала Наримана.
— Ты так сильно его ненавидел?
— Не любить же мне его после того, что он сделал с моим отцом. Как ты правильно подметила, я не склонен к всепрощению.
— Но и совсем безжалостным ты не кажешься.
— Я не всегда был таким, как сейчас.
Неужели когда-то был другой Бен — моложе, добрее и, может быть, способный любить?
— Наверное, в то время ты бы мне понравился.
Темноволосая голова Бена приподнялась, он взглянул на жену из-под нахмуренных бровей. На его щеках ходили желваки, и Сьюзен показалось, что он смотрит куда-то сквозь нее — в свое прошлое.
— Может быть, — произнес он наконец, и голос его прозвучал как-то сдавленно. — Может быть.
Сьюзен поднялась со стула, движимая порывом подойти к нему, но на полпути спохватилась. Она ведь ему не нужна. Во всяком случае, в качестве друга и утешительницы. Раздираемая противоречивыми чувствами, она принялась собирать тарелки, нервозно нагромождая их друг на друга.