Бен, между тем, расстегнул верхнюю пуговицу на тончайшей дорогой рубашке.

— Как ты думаешь, тебе здесь будет удобно?

Сьюзен окинула взглядом массивную кровать с пологом и бесчисленными подушками. На окнах висели легкие шелковые занавески. Небольшая кушетка, стоявшая в углу, была обита тем же бледно-голубым шелком. Сьюзен невольно провела рукой по мягкой обивке, чувствуя, как та подается под ее пальцами. Ее комната в доме дяди была обставлена гораздо скромнее.

— Да.

Бен продолжал одну за другой расстегивать пуговицы, и вскоре обнажилась его мускулистая смуглая грудь, покрытая жесткими курчавыми волосами. Зрелище было настолько интимным, что Сьюзен невольно вздрогнула. Однако она поймала себя на том, что неотрывно следила за игрой его мускулов, пока он спускал рубашку сначала с одного плеча, потом с другого.

— Твоя одежда висит в шкафу, — заметил Бен. — Переоденься во что-нибудь более удобное. Мы сейчас слегка перекусим, а ужинать будем позже, после девяти.

Что ж, ужин в обычное для жарких стран время. Вот только мужчина, с которым ей предстояло ужинать, был вовсе не обычным… И тут до Сьюзен внезапно дошел смысл его слов.

— Мы что, будем жить в этой каюте вдвоем?

— Разумеется, — спокойно отозвался Бен.

Сьюзен невольно попятилась и наткнулась бедром на край письменного стола. Невольно бросив взгляд на его отполированную поверхность, она машинально отметила стоявший на столе элегантный письменный прибор и лежавшую рядом стопку каких-то деловых бумаг.

— По-моему, господин Асади, вам известны условия нашей сделки.

— Спать на одной кровати не значит заниматься сексом, госпожа Асади.

— Это почти одно и то же.

— Ну что ж, тебе ведь уже приходилось делить постель с мужчиной.

Вот свинья, намекает на ее первый брак!

— Я бы предпочла иметь отдельную комнату, — упрямо заявила Сьюзен.

Бен подошел к ней, и она попятилась, вжавшись в стол. Бен резко схватил ее в объятия, и его губы накрыли ее рот. Тело Сьюзен мгновенно занялось жаром, который волной прокатился по телу, отдаваясь в самых интимных его уголках. Она уже не могла сопротивляться. Раскрыв губы навстречу его губам, она выгнулась дугой, словно стремясь заполнить пустоту, возникшую в ее жизни после всех трагических событий.

Ладонь Бена нашла ее бедро и притянула Сьюзен ближе. Она ощутила его возбуждение, и ее груди налились жаром. Он был слишком близко и все же недостаточно близко, ощущения были слишком острыми и все же какими-то приглушенными. Сьюзен заливало жаром и — стыдом. И вообще все это было неправильно!

Тем не менее она не отстранилась — просто не могла этого сделать в смятении чувств. Язык Бена скользнул меж ее губ и стал исследовать глубины рта, затем легко прихватил зубами нижнюю губу. Сьюзен приглушенно вскрикнула, но это прозвучало не как протест, а, скорее, как стон наслаждения, и с губ Бена сорвался ответный стон.

Он словно впитывал ее вкус, исследовал ее, зажигая в ней неведомые до того искры желания. Нет, для него этот брак не был фиктивным. Очень скоро он сорвет с нее одежду и… Ноги Сьюзен подгибались, пламя тут и там лизало все ее тело. Нет, ей не нужен этот жар страсти, всепоглощающий, лишающий сил к сопротивлению!..

Внезапно Бен резко оторвался от ее губ и пристально всмотрелся в лицо. Затем легко провел пальцем по ее щеке.

— Отдельные спальни, говоришь? — хрипло уточнил он. — Не думаю, что в этом будет необходимость. — И вышел из каюты, небрежно пояснив, что ему нужно переговорить с капитаном.

Сьюзен поспешно укрылась в душевой. В стеклянной кабинке, стоя под струями воды, она принялась яростно тереть лицо мылом, словно стараясь смыть с него следы поцелуя. Хороша же обещанная им свобода, если уже сейчас он позволяет себе целовать ее против воли, словно она — его собственность! Может, он и купил ее, но распоряжаться собой она не позволит. Нет, сэр, не позволит!


Выйдя из душа, Сьюзен устало опустилась на кровать и зарылась лицом в шелковое голубое покрывало. Столько событий, столько неожиданных ощущений! Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она покинула дом дяди и рассталась с привычным уныло-спокойным существованием. Ей вспомнился прощальный поцелуй тети Лале, ее нежное пожатие, и на глаза Сьюзен навернулись слезы. Воспоминания навалились на нее с новой силой. Лечебница, гибель родителей, ужасный брак с Фрэнком, малыш…

Малыш…

Рука Сьюзен конвульсивно смяла шелковое покрывало. Застонав, она крепко прижала кулаки к глазам, но видение не отступало. Боль была так сильна, что, казалось, сердце вот-вот разорвется. С полузадушенным рыданием Сьюзен приподнялась, села и стала раскачиваться взад-вперед, снедаемая тоской, которую ничто не могло заглушить.

Джимми, как же мне плохо без тебя!

Нет, надо взять себя в руки, нельзя снова поддаться своему безутешному горю. Врачи в клинике научили ее бороться, прятать в глубинах сознания ужасные воспоминания.

Мало-помалу она успокоилась, продолжая раскачиваться на кровати, бессознательно имитируя те движения, которыми успокаивала Джимми, когда тот не мог заснуть или ему было плохо. Вперед-назад, вперед-назад, пока чудовище, дремавшее в ее душе, не погрузилось в сон.

Сьюзен легла и долго лежала неподвижно. Наконец, судорожно вздохнув, она медленно подняла голову и встретилась глазами со своим отражением в зеркале, висевшем над старинным комодом.

В глазах — ужас и ненависть. Она совершила кошмарный проступок, которому нет прощения, и больше всех на свете ненавидела себя.


Бен следил за тем, как Сьюзен поднималась на палубу, — настоящее видение в бледно-розовом. Ее длинное платье без рукавов обрисовывало грудь и, спадая с бедер, легко колыхалось вокруг лодыжек. Длинные медово-золотистые кудри она стянула в тяжелый узел на затылке, и сейчас казалась такой невероятно хрупкой и женственной, что у Бена невольно сжалось сердце. Ему захотелось простереть крылья над ней и защитить эту женщину. Но одновременно в душе возникло собственническое чувство: эта удивительная женщина теперь принадлежит ему.

Бен уже однажды видел Сьюзен. Это было много лет назад, в Париже, когда она была совсем девчонкой, а он — начинающим, но уже преуспевающим предпринимателем. Сьюзен тогда довольно бесцеремонно ворвалась на совещание, которое проводил ее отец, и стала что-то жарко шептать ему на ухо.

Все присутствующие в кабинете смолкли. Мужчины не привыкли к тому, чтобы их совещания прерывались, да еще таким скандальным образом. Однако отец Сьюзен лишь бросил на присутствующих извиняющийся взгляд и, выслушав дочь, мягко потрепал ее по щеке и покачал головой. Сьюзен обиженно надула губки и, тряхнув головой, убежала. После этого совещание возобновилось как ни в чем не бывало.

Бену тогда было двадцать восемь лет. Он был самым молодым и к тому же единственным американцем из присутствующих, так что скромно сидел где-то на задворках. Однако к тому времени с ним уже начали считаться, и Бен твердо знал, что годы бедности и унижений для него позади. Он был полон решимости занять подобающее место в обществе магнатов.

Сьюзен появилась и исчезла так внезапно, что на мгновение Бен решил: ему все это померещилось. Однако этот миг перевернул его жизнь. Лицо девушки было таким безмятежно спокойным, а ясные голубые глаза смотрели на мир так открыто и доверчиво, что сразу становилось ясно: в жизни этого создания никогда не было потрясений. Даже отказ отца — хотя Бен так и не понял, о чем она его просила, — похоже, не слишком огорчил Сьюзен. Алиреза Нариман явно любил дочь, их отношения были теплыми и доверительными. Бен заметил осуждающие взгляды кое-кого из присутствующих и понял, что они не одобряют снисходительность Алирезы. Их собственные дочери, если таковые имелись, воспитывались в куда более строгих семейных традициях.

Образ Сьюзен навеки врезался в память Бена, и теперь ему было нестерпимо больно видеть, как она изменилась: черты лица заострились, хотя она была по-прежнему ослепительно красива, в глазах появилось затравленное выражение. И сейчас она приближалась к нему как-то неуверенно, всем своим видом выражая настороженность. Молча протянув ей бокал шампанского, Бен заметил слегка припухшие веки и чуть влажные ресницы: Сьюзен недавно плакала.

— Тревожные мысли не дают покоя? — негромко спросил он.