Кроповницкий даже дышать перестал, обмякнув и с жутковатым видом вытаращив на Сережу глаза, а потом он медленно, хрипло рассмеялся и проговорил:
- А если я налоговой шепну о твоих махинациях со счетами ЗАО и ОАО? А если судье подскажу, что бухгалтерская отчетность, предоставленная тобой сегодня – фальшивка?? Будешь ты еще шантажировать меня, сосунок??? Я ведь могу и на твой «Полюс» людей наслать… Ревизию какую-нибудь… Или страховщиков… М-м-м?? Что притих, ублюдыш??
- А ну, заткнись, Альберт! Заткнись, или я тебе зубы пересчитаю, клянусь, урод! – воинствующе завопил Виктор Петрович, а Сергей остановил его взмахом руки, не сводя пристальных, вызывающих глаз с Кроповницкого.
- Отец, тихо! Ну так я ведь тоже так могу, Альберт Иванович! Что-то сомневаюсь я, что за предоставление поддельной справки Ксюше кто-то предъявит обвинение… Я легко это исправлю. А еще могу натолкнуть суд на мысль, что если мама Насти водит в дом непонятно кого и непонятно что с ними делает, при живом-то муже, то, наверное, девочке лучше жить с папой… Ну и до кучи… Журналисты же все еще там? Думаю, им интересно будет послушать историю беременности вашей дочери.
Ксюша с тяжелым вздохом осела на скамью, а Альберт Иванович зарычал, яростно сжимая кулаки и с сильнейшим отвращением глядя на Сережу, видимо, мысленно желая убивать и убивать его, пока ни одного объемного места не останется у этой лепешки, бывшей когда-то генеральным директором ЗАО «Черный полюс».
- Альберт Иванович. – спокойно проговорил Сережа, сложив руки на груди. – Мне ничего не нужно. Забирайте квартиру, дом, машину, остальной бизнес! У меня неплохие доли на авторынке и в сети магазинов автозапчастей… Я даже согласен видеть Настю лишь два раза в неделю! Отдайте мне «Черный полюс». Я бы все равно его получил, если бы развелся через полгода! И давайте уже, в конце концов, разойдемся по домам, к чему эти упрямства?
- Папа… - тихо и устало проговорила Ксюша, глядя в пол и как-то обессиленно положив локти на колени. – Отдай ты ему этот «Полюс»… Ну зачем тебе эти деньги?.. Как же мне надоело все…
- Цыц. – рыкнул на нее Кроповницкий, видимо, ничего совсем не понимая, но его взгляд вдруг потух…
И он посмотрел на Сережу уже будучи простым стариком шестидесяти с лишним лет, которому впору сидеть перед телевизором и пить чай… Весь апломб, вся воинственность, злость, буйство, раздражение – все потухло, утонув в реке усталости… Большие деньги, большие дела… Успех и репутация… А дочь его сейчас сидит в глухом опустошении, попавшая в трудную ситуацию, угодившая в ловушку собственной мести, растерянная, разбитая, беспомощная… И нет здесь той Ксюши, что злобно и яростно кусается, что язвит без остановки и насмехается над всеми и вся, считая себя несравненной, считая себя лучше других… Ее пьедестал рухнул, она потеряла все… А отец, который должен был всеми силами защищать ее, что бы ни случилось, смотрит на нее, как на чужую, как на опасного врага своей идеальной жизни, смотрит пусто, без любви, без сострадания… И стоит ли его «идеальная жизнь» ее поникших плечей, ее обреченного взгляда??
Сережа удивлялся себе, понимая, что раньше, до встречи с Женей, ему никогда не открывались подобные прозрения истины… Он бы безжалостно пошел и рассказал тем журналистам весь позор его жены в подробностях, он был бы чужд к ее эмоциям, он был бы холоден и циничен… Но он больше не мог быть таким. Женя была его фарватером, она вела его за собой, даже без ее физического присутствия, она тянула его вверх, направляла по нужной дороге и научила думать о чувствах и эмоциях других… А потому Сережа лишь раздраженно поторопил Кроповницкого, гневно проговорив:
- Ну же! Решайтесь, Альберт Иванович! Сколько можно таращиться на меня, сочиняя новые безумные варианты решения проблемы??
Кроповницкий выдохнул, покосившись сначала на Виктора, затем на дочь… И в его взгляде на мгновение что-то мелькнуло… Какое-то чувство… Или понимание… Сумерки опускались, в кабинете или зале, не важно, становилось темно, но никто из четверки этого не замечал…
- Ладно, черт с тобой. – тихо проговорил Альберт Иванович, вытащив новую сигарету. – Забирай свой «Полюс». Но о моей дочери – ни слова! Если хоть что-то просочится в СМИ…
- Да прекрати уже, Альберт. – тоже устало и тихо проскрежетал отец Сергея. – Мой сын никогда не нарушал обещаний. Значит, на этом и остановимся. Я пойду, позову адвокатов. Надеюсь, через час уже можно будет уехать из этого дурдома…
И, гордо задрав седую голову, Виктор Петрович деловито зашагал прочь, а Сережа вздохнул с облегчением. Наконец-то. Наконец-то все.
Эпилог. «Минус»
Время близилось уже к семи часам вечера, на улице мелкими хлопьями валил снег, исчезая в черных, замерзших на безветрии лужах… Старое здание суда освещали, пока что, лишь несколько окон, льющих желтый свет на тротуары, да лампочка над входом, под абажуром которой накопилось несчетное количество то ли замерзших и уснувших, то ли умерших мух. Ветра нет… Снег падал беззвучно и прямо, белый, свежий, первый… Очередная зима близится, еще один год из жизни позади… Но что это был за год?
Виктор Петрович и Тамара Николаевна попрощались с сыном сразу после заседания, кто с помощью крепкого рукопожатия, кто – теплым поцелуем, и их силуэты уже растворились в сумерках, скрывшись за белоснежной, полупрозрачной стеной снега. Отец был доволен им… Он в кои-то веки ни в чем не упрекал его и ухмылялся, радуясь тому, что рисковая и такая сумасшедшая, или дурацкая, затея его сына оказалась столь успешной… Но считал ли сам Сергей успешным завершение этого процесса??
Родители Ксюши, угрюмые, расстроенные, постаревшие еще на пару-тройку лет, тоже уже уехали, пройдя мимо семьи Минаевых с гордо поднятыми головами… Остались лишь Сережа, Ксеня и Вадим, выходящие из здания суда на холодный ноябрьский воздух последними.
Все свершилось: фирма осталась в семье, законные два дня в неделю с Настей – в кармане, свобода и новый путь… Новая жизнь… Но Сережа не ощущал радости, лишь облегчение может, лишь какое-то сожаление о прошлом… Он тоже, как и Ксюша, молча идущая рядом и глядящая себе под ноги, был слегка растерян и тоже тонул среди этих мягких, узорчатых снежинок, растворяясь в ледяном сумраке… Вот и закрылась последняя страница их семейной книги. Нет больше брачного контракта, нет войны, нет дурацких шпионажей… Нет больше ничего в этом дне. Его осталось только перешагнуть. Лишь сделать шаг к тому, чего люди боятся на уровне подсознания, инстинктивно стремясь цепляться за старое, защититься, закрыться в старом панцире. Лишь сделать шаг к переменам.
Они остановились посреди улицы – два теперь уже чужих друг другу человека… Вадим куда-то исчез, улица была пустынна, и только снег, снег повсюду, тихий, неслышный, холодный… Как год назад. В прошлом ноябре. Он тогда с Берсом насчет станков чертовски влетел… А Женя его вытащила… Женя – его будущее, его все. Это и есть та самая точка невозврата из мечты… И все, что произошло сегодня, было сделано ради нее, ради той, которая простила его, которая согласилась быть с ним, несмотря на всю сложность ситуации, которая пошла против себя ради любви к нему…
Ксюша не смотрела на Сережу, кутаясь в свое черное пальто с мехом. Ее лицо было бледным, на нем играло темно-желтое свечение из здания суда, выделяя ее опущенные вниз наращенные ресницы, ее пухлые губы, откорректированные умелой рукой… И сердце снова сдавило жалостью и сожалением. Он ведь знал, что она делала все это со своим телом ради него. Он осознавал, что Ксюша, обиженная и уязвленная его бесконечными изменами, старалась создать из себя идеал женщины, чтобы стать единственной для него, но только… Вот эта сторона ее сущности волновала его меньше всего. Он не любил ее, он носил в себе обиду за то, что она так жестко и бескомпромиссно привязала его к себе этим браком и ребенком, и теперь… Всему пришел конец.
- Ксюша. – позвал он ее, стараясь не быть строгим, как он привык, но, все же, ничего не сумев поделать со своим командным голосом. – Ксюш. Посмотри на меня.
Она не хотела. Она боялась встретиться с ним взглядом. Боялась того, что ее сердце не выдержит этой минуты, минуты самого настоящего разрыва, боялась показать слезы и свою уязвимость перед ним, боялась будущего без него…
Но все же подняла взгляд… Медленно, словно умирая… Ее синие глаза слабо светились изнутри, но все чувства затмевало страшное отчаяние… Сережа смотрел на нее, не зная, что ей сказать. Он смотрел на женщину, с которой прожил девять лет, с которой воспитывал маленькую дочь, с которой находился в непонятных, совершенно ненужных, совершенно неправильных отношениях… Но это их прошлое. Девять лет оставили свои следы, хоть и казались теперь странным, сказочным сном… Один дом, один обеденный стол, праздники, радости, печали, объятия, страсть и ненависть – все было в этом сне. А теперь снег падал между ними, между ними зияла дыра в размере всего лишь двух шагов, но это то расстояние, которое… которое теперь не сократится никогда.