– Выпьешь? – прошамкал один. Второй был более пьян и полудремал.
– Ребят, а вы не думали пойти в «АА»? – дружелюбно спросил Эверет, уклоняясь от бутылки. Тот, кто протянул ее, с презрением посмотрел на Эверета и отвернулся. Он слегка толкнул локтем своего собутыльника и махнул рукой в сторону Эверета. Не сказав больше ни слова, они встали и перешли на другое крыльцо, где продолжили выпивать. Эверет наблюдал за ними.
«Если бы не милость Божья, так шел бы и я»[5], – прошептал сам себе Эверет. Он продолжал ждать Мэгги. Ему показалось, что ожидание любимой женщины – это чудесный способ провести первый день Рождества.
Мэгги и Сара прекрасно провели время за чашкой чая в отеле «Сент-Френсис». Там подавали настоящий английский вечерний чай с выпечкой, кондитерскими изделиями и большим ассортиментом сандвичей. Они непринужденно болтали, прихлебывая «Ерл Грей», Мэгги показалось, что Сара чем-то расстроена, но не стала выспрашивать. Мэгги сама была в немного подавленном настроении. Она тосковала по общению с Эверетом, вспоминая, как они смеялись и разговаривали обо всем, но после случившегося между ними в его последний приезд она знала, что больше не сможет ни встречаться, ни разговаривать с ним. Если она увидит его, то не найдет сил сопротивляться ему. Она уже исповедалась и укрепилась в своей решимости. И все же она скучала по нему. Он стал для нее самым дорогим другом.
Сара рассказала о встрече с Сетом, о том, как сильно она скучает по нему и по тем счастливым дням, что были в их жизни.
Она сказала, что ей нравится ее работа и люди, с которыми она встречается. Но она до сих пор чувствует себя неуверенно в обществе. Она все еще стесняется появляться на людях и встречаться с друзьями. Она знает, что город продолжает гудеть от сплетен на их счет и что через какое-то время ситуация будет еще хуже, когда в марте начнется судебный процесс. Команда Сета постоянно обсуждала, какие лучше предпринять шаги: пытаться получить отсрочку и притормозить слушания или настаивать на безотлагательном рассмотрении дела. Сет решил, что он хочет разделаться со всем этим как можно скорее. И было видно, что с каждым днем он нервничал все больше. Ее это тоже серьезно беспокоило.
Их беседа переходила с одной темы на другую. Они поговорили про дела в городе, Сара рассказала о том, как водила Молли на «Щелкунчика», а Мэгги о том, как накануне прислуживала во время ночной Рождественской мессы в соборе Божьей Благодати. Это была теплая и доверительная встреча двух друзей. Их дружба явилась для них обеих неожиданным благословенным подарком судьбы после майского землетрясения.
Они покинули отель в пять часов. Сара на такси довезла Мэгги до угла ее дома и поехала в свой район. Она думала, не сходить ли ей в кино. Она приглашала Мэгги, но та отказалась, сказав, что устала и хочет домой. Да и название фильма, который Сара хотела посмотреть, показалось ей слишком унылым. Мэгги помахала Саре рукой и медленно пошла вдоль дома. Она улыбнулась двум проституткам, которые жили в том же здании, что и она. Одна из них была красивая девочка из Мексики, а вторая была трансвеститом родом из Канзаса. Она всегда очень хорошо относилась к Мэгги и уважала ее за то, что она монахиня.
Мэгги как раз собиралась подняться по ступенькам, когда подняла глаза и увидела его. Она застыла на месте, а он смотрел сверху и улыбался. Он просидел здесь два часа и уже начал замерзать. Его не волновало, что, сидя здесь, он может замерзнуть до смерти. Он не уйдет, пока она не появится. И вот она здесь.
Она смотрела на него и не верила своим глазам. Он не спеша спустился вниз и подошел к ней.
– Привет, Мэгги, – тихо сказал он. – С Рождеством.
– Что ты здесь делаешь? – спросила она, ошарашенно глядя на него. Она не знала, что еще можно сказать.
– Я был на встрече сегодня утром… и я рассказал о тебе… поэтому и прилетел, чтобы поздравить тебя с Рождеством. – Она кивнула. Это не возбраняется. Она могла догадаться, что он может так сделать. Никто еще не совершал ради нее таких поступков. Ей захотелось протянуть руку и потрогать его, чтобы убедиться, что это не сон. Но она не рискнула.
– Спасибо, – мягко ответила она. Ее сердце было готово выпрыгнуть из груди. – Хочешь пойти куда-нибудь выпить чаю или кофе? У меня дома жуткий беспорядок. – Она подумала, что не стоит приглашать его к себе домой. Единственным предметом мебели в ее единственной комнате была кровать, и она была не заправлена.
Он рассмеялся в ответ на ее вопрос.
– С удовольствием. Моя задница в буквальном смысле примерзла к твоим ступенькам. Я здесь с трех часов. – Он отряхнул сзади джинсы, и они пошли в ближайшую кофейню, которая находилась на противоположной стороне улицы. Местечко было убогое, но удобное, хорошо освещенное, и еда была довольно сносной. Мэгги иногда заходила сюда поужинать, когда возвращалась домой. Мясной рулет и омлет были вкусными. Она всегда была довольна едой, потому что была монахиня.
Они не проронили ни слова, пока не сели и не заказали кофе. Эверет заказал сандвич с индейкой, а Мэгги была сыта после чудесного рождественского чаепития с Сарой.
Он заговорил первым:
– Как ты жила все это время?
– Хорошо. – Впервые в жизни она лишилась дара речи, но потом немного расслабилась и пришла в себя. – Это самый прекрасный поступок, который кто-либо совершил для меня. Прилететь только ради того, чтобы поздравить меня с Рождеством. Спасибо, Эверет, – официальным тоном поблагодарила она.
– Все это время я скучал по тебе. Очень. Вот почему я сегодня здесь. Мне вдруг показалось глупым, что мы не можем больше общаться друг с другом. Догадываюсь, что мне надо извиниться за случившееся в нашу последнюю встречу, правда, я совсем не жалею об этом. Это было самое лучшее из всего, что со мной когда-либо произошло. – Он всегда был с ней честен.
– Со мной тоже. – Признание вырвалось у нее помимо ее желания, но она так чувствовала. – Я до сих пор не понимаю, как это произошло. – Она была полна раскаяния, и он не мог отрицать ее сходства с кающейся грешницей.
– Правда? А я знаю. Просто я думаю, что мы любим друг друга. Ну по крайней мере, я точно тебя люблю. И у меня такое чувство, что ты тоже. Я надеюсь на это. – Он не хотел, чтобы она страдала из-за своих чувств к нему, но он не мог не надеяться на то, что оба они влюблены и что это происходило с ними не просто так. – Я не знаю, что будет дальше, если вообще будет, но это другая история. Просто я хочу, чтобы ты знала о моих чувствах.
– Я тоже тебя люблю, – грустно сказала она. Это был единственный страшный грех, который она совершила против Церкви, и самый большой вызов ее вере, но это было правдой, а утаить от него правду она не могла.
– Что ж… хорошо, – сказал он и жадно откусил от сандвича. А прожевав, с облегчением улыбнулся.
– Нет, плохо, – не согласилась она. – Я не могу нарушить монашеский обет. Это моя жизнь. – Но теперь, до некоторой степени, он тоже стал частью ее жизни. – Я не знаю, что делать.
– Что, если нам просто сейчас не унывать и серьезно все обдумать? Не исключено, что найдется какое-то верное решение, которое поможет тебе изменить свое положение и начать другую жизнь. Что-то наподобие увольнения с хорошей характеристикой.
Она улыбнулась:
– Такую не выдают, когда оставляешь монашеский орден. Я знаю, такое случается. Например, так сделал мой брат, но у меня в голове не укладывается, что я способна на такой поступок.
– Может быть, тебе и не придется, – честно сказал он. – Мы можем все оставить как есть. Просто будем знать, что любим друг друга. Я приехал не для того, чтобы просить тебя бежать со мной, хотя я был бы счастлив, если бы ты решилась на это. Почему бы тебе спокойно не подумать о таком варианте? Пусть пройдет немного времени, чтобы ты смогла разобраться в своих чувствах.
Ей понравилось, насколько осмысленно и разумно он сейчас говорил.
– Мне страшно, – честно призналась она.
– Мне тоже, – сказал он и взял ее за руку. – Пугающая штука. Я не уверен, что любил кого-нибудь в своей жизни. Я слишком много пил и почти тридцать лет ни из-за кого не парился, не исключая себя самого. Теперь, когда я протрезвел, появилась ты. – Ей нравилось слушать, что он говорит.
– Я ни в кого не влюблялась, – тихо произнесла она, – до тебя. Я никогда не думала, что со мной может такое случиться, даже через миллион лет.
– Не исключено, что Господь посчитал, что это время пришло.