Дышать становится невозможно, воздуха не хватает, и невольно начинаю кашлять. Бросаю взгляд в сторону, зову Германа, но тот в отключке и никак не реагирует на мои возгласы. Всё же, удар пришёлся на его сторону, он пострадал сильнее. Но сейчас, находясь на грани жизни и смерти, я борюсь за его жизнь, а не за свою. Наверное, в этом мой рок — спасать любимых людей, подставляя себя под удар.
Пытаюсь отстегнуть ремень безопасности, но тот заклинило, и все мои попытки терпят неудачу. Сил нет даже вскрикнуть от боли. Руки в крови от порезов стеклом. Накатывает паника, и я понимаю, что это только усугубляет ситуацию. Пытаюсь взять себя в руки, но это не так-то просто, как кажется. Трясущимися руками тянусь за телефоном в джинсах. Достала. Разблокировала. Набрала первый номер в списке. Руки не удержали находку и прямоугольник пластика падает вниз.
Нет.
Связь всё же пошла и телефон не отрубился.
Каждый гудок кажется длится чёртовы часы, а боль в теле всё возрастает и страх за наши с Германом жизни.
Ура!
Раздаётся раздражённый голос из динамиков.
Сейчас этот голос становится самым родным и любимым. Хочется так много сказать, всё объяснить, просить прощения. Перед смертью, наверное, всегда так. На исповедь тянет. Но времени нет, оно утекает словно песок, сквозь пальцы.
— Арис… — судорожно выдыхаю и тут же вскрикиваю от жуткой боли в ноге.
Кажется, конечности зажало, а от шока не сразу это заметила.
— Спаси…спаси… Гер…Гер…Германа, — наконец-то выдыхаю и моментально отключаюсь, уплывая во тьму.
***
Сознание возвращается урывками, я, то прихожу в себя, то вновь отключаюсь. Кто-то велит не двигаться, и молит не засыпать. Кто-то ощупывает меня, и вот дотрагиваются до ног, по телу разливается невыносимая боль и я кричу. Приходит мысль, что я пострадала не одна. Начинаю звать Германа, но могу издать непонятный набор звуков и букв. Когда вновь прихожу в себя, то в глаза слепит яркий свет, в меня что-то вкалывают, и я вновь погружаюсь во тьму.
Глаза распахиваются резко, а я пошевелиться не могу, начинаю паниковать и ещё больше пытаюсь пошевелить конечностями. На плечи ложатся сильные тёплые руки, и я испуганно поднимаю взгляд выше, встречаясь со столь любимыми серыми глазами.
Приходит облегчение.
Кажется, я плачу от счастья.
Я жива. Жива!
Слышу успокаивающий голос, но он доносится откуда-то далеко, а в ушах словно вата. Но медленно слух возвращается ко мне, и я уже могу пошевелить пальцами рук и ног. Эта мысль меня радует, ведь значит, тело в относительном порядке.
— Арис, — облегчённо выдыхаю, чувствуя сухость во рту. — Воды…
Мужчина беспрекословно выполняет мою просьбу, и, когда жажда утолена, прикрывая на миг глаза, что потом распахнуть их и спокойно посмотреть на мужчину.
Кажется, он зол, но искусно прячет свои истинные чувства. А ещё, Сокол явно не спал долгое время и забыл про еду и душ. Но главное, что он рядом, что я здесь, а значит, мужчина успел. Но…
— Герман? — робко спрашиваю, боясь услышать самое ужасное.
Сокол хмурится и молчит, сжимая до хруста кулаки.
Все внутренности сковывает холодом, перед глазами мелькают бордовые гладкие гробы, плиты могил, боль… Пульс учащается, меня вновь трясёт, на этот раз от душевной боли. Пытаюсь не накручивать себя, ведь Аристарх ничего толком не сказал.
«Его действия яснее любых слов»- шепчет внутренний голос, и у меня начинается истерика.
Аристарх бросается ко мне, обнимает и усаживает на свои колени, начиная укачивать, как маленького ребёнка.
— Нет! Нет! Нет! — кричу в своём безумстве, сжимая лацканы рубашки Сокола. — Я не вынесу. Слышишь, я больше не вынесу! Нет! Нет! Нет! Не вынесу! Ещё…Ещё…Я не готова похоронить ещё одного!
Грудь сотрясают рыдания, в памяти всплывают улыбки всех «предвестников смерти», все наши совместные посиделки, мимолётные взгляды друг на друга, мои попытки в приготовлении семейных ужинов. Всё то, что связывает меня с мужчинами и их миром. Я ведь и правда любила каждого из них, и продолжаю любить. Они стали для меня настоящей семьёй! Да, между нами не всегда всё было гладко, но в какой семье всё идеально!
А потом…
— Герман жив, но его реанимируют, — слышу радостную весть и смотрю с надеждой в любимые глаза.
Нет.
Он не врёт.
Герман и правда жив. И я должна сейчас быть рядом.
Пытаюсь встать, но Аристарх мне и пошевелиться не даёт.
— Ты ему ничем не поможешь. Его оперируют лучшие врачи, и, если бы не твой звонок, мы могли бы не успеть.
Замираю, внимательно прислушиваюсь к словам, и слышу в голосе мужчины боль.
За своими переживаниями забыла о чувствах Сокола, а ведь он сам чуть не потерял лучшего друга. Когда приходит осознание, прижимаюсь доверчиво в груди мужчины и замолкаю, пытаясь контролировать свои эмоции и настраивать себя на позитив.
«Герман обязательно выкарабкается. Он ведь сильный, и выбирался из передряг похуже»- внушаю себе, прикрывая глаза.
Не знаю, сколько времени прошло. Мы сидим в одной позе и не двигаемся. В объятиях Аристарха чувствую себя в безопасности и все страхи отступают. Мы оба ждём. У нас только и есть это — ожидание. Мы не можем повлиять на ход событий, но в душе зарождается ненависть к тем, кто посмел пойти против нас, против моих мальчиков. Я обязательно отомщу, и враги получат по заслугам. Закончилось время милосердия. Кто-то сам подписал себе смертный приговор и я убью каждого, кто вызовет хотя бы малейшее подозрение, и уже даже знаю, с кого начну.
Дверь в палату открылась, мы с Арисом, как по команде, обратили всё своё внимание на доктора в сопровождении двух амбалов Сокола.
— Господин Молотов без сознания, но его жизни больше ничего не угрожает. Пару дней он пробудет в искусственной коме, чтобы организм пошёл на поправку. Это пока всё.
— Каковы повреждения? — быстро спросила.
— Было внутренне кровотечение, но нам удалось его остановить. Перелом ключицы и левой ноги, множественные гематомы, порезы. Он потерял много крови. Герман чудом остался в живых, и благодаря вовремя оказанной помощи.
Я облегчённо выдохнула, вновь прислоняясь лбом к груди Сокола.
Кажется, всё обошлось, и Герман просто вышел из строя на неопределённое количество времени. Это может здорово нас замедлить, но пусть лучше переломанный-перебинтованный Герман, чем мёртвый.
А потом пришёл доктор по мою душу.
Меня долго осматривали, брали анализы, задавали вопросы по поводу самочувствия, и заверив, что мне повезло намного больше, врач удалился, оставив меня наедине с Аристархом. Я вновь переползла на колени к мужчине, в его руках было намного спокойнее и безопаснее. Соколов ничего по поводу моих поползновений в свою сторону не говорил, видимо, понимал, как мне тяжело. Спали мы тоже вместе, ютясь на кровати, явно непредназначенной для двоих. Поэтому, я практически лежала на Аристархе, а он охранял мой сон. Пару раз я просыпалась с криками, и каждый раз мужчина успокаивал меня, и я вновь засыпала. Утром проснулась совершенно разбитая, с головной болью и сушняком. Аристарх стал что-то вроде моей сиделки, принося воду, еду, и даже сам кормил, аргументируя это тем, что мне надо беречь силы.
На третий день нас пустили к Герману.
Мужчина был весь в бинтах, к его телу тянулось множество проводов, датчиков, приборы пищали, давая показания по организму друга. Всё то время, что было нам дано, я провела у кровати Молота, сжимая его руку, надеясь, что он почувствует меня. Аристарх сидел рядом. Молчал.
А после, нас попросили покинуть палату Германа.
— Что удалось узнать? — в лоб спросила Ариса, когда мы сидели в моей палате.
Соколов раздражённо повёл головой, но скрывать от меня информацию больше не собирался.
— Кто-то очень хорошо замёл следы. Никаких улик. От парней остался только пепел, и странно, что вас не добили.
И правда, странно.
В моменты опасности мозг работал особенно быстро, и сейчас не стало исключением. Я выстраивала цепочку за цепочкой, пыталась вспомнить хоть что-то, хоть какие-нибудь особенности напавших.
— Это было послание. Видимо, кто-то посчитал, что мы уже трупы. Нападавшие оставили нас подыхать, а послание было явно для тебя. С целью запугивания.