Мирквуд
Лето 2010
Вивиан
Среда
– Если ты хочешь знать мое мнение, то их предложение не так уж и плохо. Но есть пара моментов, на которые следует обратить внимание. Во-первых, конечная сумма указана не в евро, а в долларах. Я проконсультировался с отцом, и он говорит… – Адам замолчал, вернул один из листов, взятых из тонкой папки, на место, и посмотрел на меня. – Вивиан, тебя интересует то, что я говорю? Или я устраиваю тут театр одного актера?
Я поудобнее устроился в кресле и взял стоявшую на журнальном столике чашку с кофе.
– Не сказал бы, что это самая занимательная в моей жизни история, но я тебя слушаю. На данный момент ты остановился на долларах и евро, которые с моей точки зрения отличаются только тем, что первые обозначаются смешным крючком, а вторые – не менее смешным полукругом. Заметь, они оба перечеркнуты , но, тем не менее, в мире есть целая куча людей, которых они лишают сна и аппетита.
– Заметь, что речь идет о наших долларах и евро. И основная часть из них – твои .
– Если я потеряю все крючки и полукруги, то отправлюсь в Тибет и буду наслаждаться одиночеством и покоем. И вернусь в Европу только тогда, когда захочу тепла и человеческого общества. Хотя насчет последнего не уверен. Скажи, тебе когда-нибудь говорили, что ты готовишь отвратительный кофе?
Адам закрыл папку и положил ее на угол стола.
– Мы обсуждаем этот чертов проект переезда уже целую неделю. Ты не хочешь поставить точку и забыть об этом кошмаре?
– Ты не хочешь меня слушать. Я уже десять раз говорил тебе, что не собираюсь переезжать. Вариант, который они нам предлагают, не идет ни в какое сравнение с тем, что мы имеем сейчас. О том, что то здание может найти разве что знающий каждый закуток этого города человек, я молчу.
– Но оно больше нашего помещения в разы!
– Вамтесно , господин Фельдман? Вы хотите об этом поговорить?
Адам отшвырнул ручку, которую держал в руках, поднялся и подошел к окну кабинета. Жара держалась вот уже несколько дней, и сегодняшний вечер не был исключением. Не думаю, что горожане скучали по обычному для этих мест дождю, но я бы не отказался от пары часов прохлады.
– Нет, черт побери, мне не тесно! Но тесно гостям !
– Не припомню, чтобы кто-то из них жаловался на тесноту. За последние три месяца все столики были заняты один раз – во время празднования дня рождения Колетт. А среди комнат наверху всегда найдется хотя бы одна пустая. Но если ты так фанатично предан своей идее, то можно было бы расширить помещение за счет парковки, и об этом я тебе тоже говорил: она слишком велика. И тогда у нас останется немного крючков и полукругов на другие, более важные цели.
– Например?
– На удовольствия .
Адам достал последнюю сигарету и скомкал пустую пачку. Я протянул ему зажигалку и взял пепельницу, стоявшую на углу стола, но он не удостоил меня взглядом и прикурил от спички.
– У тебя нет права дуться, – уведомил его я. – Ты, в отличие от меня, спал сегодня больше двух часов. Я же спал просто отвратительно. Мало того – меня разбудил не мой будильник, а твой отвратительный звонок. И потом ты, проявив отвратительную настойчивость и невоспитанность, позвонил еще раз и отвлек нас с Жанной от гораздо более приятных, чем сон, вещей. Так что не удивляйся, что у меня благодаря тебе отвратительное настроение.
– С чем тебя и поздравляю. В окружающем тебя пространстве есть еще что-то отвратительное ?
– Ты, как всегда, отвратительно подобрал галстук .
Мой компаньон мне не ответил, и я, поколебавшись пару мгновений, достал портсигар.
– Думаю, на этом можно закончить ежедневный сеанс ругани и перейти к обсуждению рабочих вопросов?
– Уж пожалуй! Так что мы ответим этим недоноскам?
– Мы ответим им «нет».
Он выбросил сигарету в окно и вернулся в кресло, но уже через секунду снова вскочил и принялся мерить шагами комнату. В такие моменты я жалел, что в помещении клуба только один кабинет, и принадлежит он нам обоим: минутка спокойствия мне бы не помешала, особенно при учете того, что сегодня мы ждали целую толпу гостей.
– Если бы ты дослушал до конца, то понял бы… – Он замер посреди комнаты, посмотрел на меня и сделал разочарованный жест. – А, да что тебе говорить – хоть кол на голове теши, все едино. Ты не понимаешь, что нам нужно расти ?
– Понимаю, и я согласен с тобой. Но расти качественно , а не вширь.
– Одно другому не мешает!
– Ни цента , Адам. Можешь мельтешить хоть до завтра. Свое решение я уже принял. И тебе придется его уважать.
В приоткрытую дверь заглянула Колетт.
– Добрый вечер, – поздоровалась она. – Вы только шумите или уже подрались?
– Хорошо, что вы пришли, мадемуазель Бертье, – сказал ей я. – Мы ждали вас. Нам нужен секундант .
– Вам нужен секундант, а гостям нужно ваше внимание , месье Мори, – ответила она в тон мне. – Давайте отложим дуэль. Обещаю, при случае я напомню вам о ней.
Я посмотрел на часы.
– Не рановато ли?
– Очарование этого гостя стирает все временные границы.
– Ах, это Сэм. Помню, они договаривались встретиться с Патриком. Я спущусь через пять минут, дорогая. Принеси ему что-нибудь и скажи, чтобы не скучал.
– Я уже принесла ему три порции виски. После пятой я буду просить чаевые, а после шестой ты должен будешь поднять мне зарплату.
– Переведем все это в валюту Самуэля Муна, что скажешь?
Колетт подбоченилась и широко улыбнулась. Сегодня на ней было темно-зеленое платье с золотым шитьем, плотно облегающее фигуру – по моему мнению, которое я ей высказывал не раз, лучшее в ее гардеробе – и созерцание нашего распорядителя вполне могло послужить отдельным удовольствием для гостей.
– Скажу, что мечты делают нашу жизнь живописнее.
– Да, ты права. Он художник, и ему это отлично известно. Думаю, он будет рад обсудить это с тобой.
– Жду тебя внизу, Вивиан. Пять минут и еще две порции виски для Муна-старшего. И ни порцией больше.
Адам, к тому времени уже снова занявший свое кресло, поднял телефонную трубку и жестом продемонстрировал мне свое презрение.
– Уйти с глаз моих, – пояснил себя он. – Мне нужно позвонить этим идиотам и сообщить, что мы не собираемся переезжать. Не хочу и думать о том, как они разозлятся.
– Я могу позвонить вместо тебя.
Он закивал, открыл ежедневник и достал оттуда визитную карточку, а потом набрал указанный на ней номер.
– А что ты скажешь им тогда, когда они начнут уговаривать тебя согласиться?
– Промолчу .
– Вивиан, спускайся к гостям и дай мне поговорить. У меня и до этого не было настроения для шуток, а теперь оно и вовсе пропало.
– Я не сказал, что просто промолчу. Это будет самое глубокомысленное молчание, которое они когда-либо слышали в своей жизни.
Вместо ответа Адам сделал мне очередной жест – менее приличный, чем предыдущий – и я поспешил откланяться, захватив со спинки кресла пиджак.
Наш кабинет находился на втором этаже клуба, и для того, чтобы спуститься в основное помещение, мне осталось только преодолеть лестницу, но я остановился на балконе и, облокотившись о перила, оглядел зал. Положение я занимал более чем выгодное: света тут не было, и никто из гостей не мог меня разглядеть, а мне открывался замечательный обзор. Конечно, веселее было наблюдать за происходящим внизу в разгар вечера. Сейчас зал пустовал, если не считать упомянутого Колетт Самуэля Муна, который сидел за столиком возле сцены, курил и допивал очередную порцию виски.
С Сэмом я познакомился на приеме в честь открытия городской картинной галереи. Его, известного художника из Треверберга, сопровождал один из сыновей, Эдуард, тоже художник. Эдуард оказался умным и приятным в общении, но немного нервным молодым человеком, испытывавшим болезненную потребность в постоянном внимании. Судя по всему, он был единственным из целого выводка детей Сэма, обладавший художественным талантом, и поэтому отец питал к нему особо теплые чувства. Мун-старший, которого в здешних кругах почему-то представляли утонченным интеллектуалом, на интеллектуала вполне тянул, но утонченным его назвал бы разве что слепой. Выше меня и шире в плечах, он походил на кого угодно – но только не на художника и профессора искусств (не знаю, читал ли он лекции, но на кафедре, наверное, смотрелся впечатляюще). Лучше всего я представлял его в роли модели для скульптора. С этой точки зрения в Сэме было все, начиная от хорошей фигуры (для его возраста – а ему было уже за пятьдесят, хотя уточнять я счел невежливым – он был в прекрасной форме) и заканчивая грубоватыми, но не лишенными привлекательности чертами лица.