Я оставляю Тибр за спиной и пересекаю улицу прямо перед домом Леонардо. Смотрю наверх – двери и окна открыты: он дома.
Захожу в пустующий подъезд, темнота и прохлада ласкают меня, и спешно поднимаюсь по лестнице.
Вот я и пришла. Третий этаж, вторая дверь направо. Снимаю солнечные очки и нервно привожу в порядок волосы. Я слегка вспотела, но для него это не будет проблемой. Потом делаю глубокий вздох и звоню в дверь. Опускаю руку на сумку, висящую через плечо, чтобы придать себе равновесие.
Дверь открывается, но его нет на пороге. Появляется женщина, которую я никогда прежде не видела, что-то вроде лунного явления. В первый момент я думаю, что ошиблась этажом, но на табличке звонка написано «ФЕРРАНТЕ», значит, я позвонила правильно, ну и кто тогда эта женщина?
Это поистине роковая женщина – образ Femme Fatale у Velvet Underground[77]. Высокая, изящная, миндалевидные глаза – темные и проницательные, они оттенены кругами. У нее густые брови, выраженные губы и осунувшиеся щеки. Длинные черные волосы, слегка растрепанные, заколоты на голове костяной заколкой. Ее красота – мощная и дикая. И сразу же чувствуешь, что в ней есть нечто отчаянное – нечто, придающее ей трагичность. Словно эта женщина не смогла спастись от себя самой.
На ней длинная цыганская юбка и белый топ без бретелек, завязанный на шее, который делает ее кожу еще более темной. Между указательным и средним пальцем правой руки она держит зажженную сигарету, которой нервно затягивается, распространяя в воздухе интенсивный аромат табака. На безымянном пальце ее левой руки я замечаю золотое обручальное кольцо. Это уж точно не прислуга, думаю я. И она явно оказалась здесь не случайно.
Из колонок проигрывателя доносится грегорианский напев вроде Dies Irae, что еще больше подстегивает мое любопытство и обеспокоенность.
Женщина приподнимает брови и вопросительно смотрит на меня, не произнося ни слова, ожидая, что я заговорю первой. Морщина, пересекающая ее лоб, делает ее еще более интригующей.
– Добрый день, – я чуть ли не заикаюсь, – я ищу Леонардо.
Чувствую себя так, будто вошла в церковь голой. Хотя знаю, что не делаю ничего дурного, но у меня ясное ощущение, что я оказалась не в том месте и не в то время.
– Леонардо сейчас нет. – У нее хриплый голос и сильный сицилийский акцент. Телефон, внезапно зазвонивший внутри квартиры, заставляет ее обернуться. – Извини меня на минутку, – говорит она и удаляется, чтобы ответить, оставляя дверь распахнутой.
В тот момент, когда она поворачивается ко мне спиной, я вижу нечто, от чего у меня перехватывает дыхание. На ее обнаженной спине – та же татуировка, что и у Леонардо между лопаток, странный символ, похожий на якорь… Мне становится плохо.
– Да? – говорит женщина, поднимая трубку. – Да, точно, это Лукреция. – Пауза. – О, привет, Антонио… (Это партнер Леонардо, и по ее тону очевидно, что они хорошо знакомы.) – Да, я приехала вчера…
Лукреция. Я снова смотрю на ее спину, на которой выражена истина, не разгаданная мной прежде. А сейчас она мне представляется такой ясной. Лукреция – это объяснение всему, это недостающий кусочек пазла, который я ищу с тех пор, как влюбилась в Леонардо.
Я оставляю ее на телефоне и убегаю, не попрощавшись. Бегу вниз по лестнице, почти в трансе, а в голове все кусочки складываются в леденящую душу разгадку. Татуировка… в виде якоря – это монограмма: две зеркально соединенные спинами буквы «L». Два инициала: Леонардо и Лукреция. У Леонардо есть жена, бог знает, где он прятал ее все это время, и я узнала об этом вот так, почти случайно – в тот день, когда пришла передать свою жизнь в его руки.
Выхожу из дома и не знаю, куда идти, на меня накатывает паника, голова кружится, я чувствую, как земля уходит из-под ног. Если бы только я могла провалиться сквозь землю и исчезнуть навсегда! Мне приходится прислониться на мгновение к фонарю посреди улицы, чтобы не упасть.
Картина продолжает приобретать ясность перед моими глазами, одна за другой детали всплывают наружу, как при реставрации, и получающийся рисунок ошеломляет меня.
Теперь я понимаю, почему Леонардо пропадал на многие дни в Сицилии и не хотел, чтобы ему звонили. Возможно, он был там с Лукрецией. Вот почему иногда, когда он говорил по телефону, у него был этот странный взгляд, такой трагичный, озабоченный тенями издалека. Вот почему, когда я упоминала эту татуировку, он застывал, выстраивая между нами стену молчания. И так случалось всякий раз, когда я пыталась узнать что-нибудь о его личной жизни. И, конечно, поэтому с первого же дня он не велел мне влюбляться – он уже принадлежал другой.
Но тогда почему? Почему сказал мне «люблю» именно сейчас? Какой в этом смысл? И в тот момент, когда я теряюсь в этих вопросах, громкое рычание мотора прерывает мои мысли. Я оглядываюсь и вижу его. Леонардо паркует свой «Дукати» перед домом и снимает шлем. Он уже заметил меня и все понял. Я пытаюсь избежать встречи, уходя по тротуару быстрым шагом. Не знаю, куда иду. Куда угодно, главное – подальше от него.
Из-за спешки сталкиваюсь с женщиной с ребенком на руках, но продолжаю идти, опустив голову, не извинившись. Леонардо сошел с мотоцикла и идет за мной, его шаги гулко отдаются на мощеной мостовой. Я не должна оглядываться, не сейчас.
– Элена! – кричит. Повторяет мое имя три-четыре раза, может, и больше.
Я закрываю уши ладонями, чтобы защититься от этого настойчивого голоса и продолжаю идти. Не хочу его видеть. Не хочу слышать. Не хочу его – и все! Чувствую только отчаянное желание плакать, но не буду этого делать. Не позволю ему увидеть мои слезы.
Леонардо продолжает преследовать меня. «Элена, остановись!» – говорит, хватая меня за руку.
– Оставь меня! – я кричу и отчаянно вырываюсь. Прохожие на тротуаре таращатся на нас, будто все происходящее и так уже не достаточно унизительно.
Непоколебимая, продолжаю упрямо идти вперед, взгляд устремлен перед собой, кулаки сжаты, готовы к защите, сердце под замком внутри железной брони. Перехожу улицу, рискуя попасть под такси. Леонардо побеждает, хватает меня за запястье, держит крепко и не дает вырваться.
– Элена, прошу тебя, давай поговорим. – В этой просьбе я слышу и его авторитарный тон, и тень мольбы.
– Теперь ты хочешь поговорить? – цежу сквозь стиснутые зубы, стараясь высвободиться из его хватки. – Теперь, когда я все узнала?
О, если бы вместо глаз у меня были два кинжала – силы столкнуть его с парапета вниз, в Тибр.
– Я не хотел, чтобы ты узнала таким образом.
– Ну и когда же ты собирался мне все рассказать? – У меня сжимается горло, но я пообещала себе не плакать и не буду плакать.
Леонардо поднимает руки, будто чтобы успокоить меня.
– Я прошу тебя просто выслушать.
– Я от тебя не хочу слышать ни слова, – и собираюсь обойти его, но он блокирует меня своим телом. Помимо своего желания, я нахожусь в сантиметре от его груди, погруженная в его запах.
– Пожалуйста, – его просьба выглядит отчаянной и искренней. – Ты все равно меня возненавидишь, но позволь хотя бы объяснить.
– А что тут объяснять? – спрашиваю, смирившись, делая шаг назад. – Мне и без того все кажется достаточно ясным.
– Ты ошибаешься, Элена. Потому что есть вещи, которые ты не можешь знать. Вещи, которые я всегда держал в себе и никому не рассказывал.
Леонардо смотрит вдаль, на шее кадык ходит вверх-вниз. Я смотрю на него, как загипнотизированная.
Внезапно меня озаряет новое понимание: Леонардо сейчас требуется, чтобы я выслушала его, точно так же, как мне нужно услышать его слова, которые опять разобьют мне сердце.
– Давай… – вздыхаю под конец, скрестив руки на груди.
Леонардо прислоняется к парапету на набережной реки, глаза опущены. Он словно ищет конец нитки очень запутанного клубка. Собирается с силами, потом начинает рассказывать.
– Лукреция была любовью всей моей жизни, долгое время назад. Я думал, что проведу всю мою оставшуюся жизнь с ней. Но все вышло не так, как мы надеялись.
Он начинает свой рассказ издалека. Я стою перед ним, и мне ничего не остается, как заглушить все мысли и оставаться здесь, застывшей, и слушать его. Давай, Леонардо, рассказывай. Я хочу все знать.
– Мы познакомились в лицее, в Мессине, и поженились в двадцать лет: мы любили друг друга и не хотели ждать, не видели в этом смысла.