— Цветочек, а давай я ему позвоню, приглашу на чай, и вы дома спокойно поговорите. И если хочешь, я буду рядом? — предложил он, отложив уборку и подойдя к растерянной девушке.
Рита согласно кивнула, и угодила в его объятия, благодаря за понимание и поддержку, которую он заботливо ей предоставлял.
Константин Вениаминович пообещал приехать как раз к обеду, и когда Рита уже накрывала на стол, прозвучал звонок, от которого она вздрогнула и тяжело сглотнула. Для себя решила, что постарается вести себя так, как и прежде, до неожиданной новости, ну а остальное зависит от того, как пойдет разговор.
— Я открою, Цветочек, — предложил Максим, и уже собирался идти в прихожую, но девушка его остановила.
— Нет, я сама, иначе так и буду сидеть и бояться.
Мужчина согласно кивнул, одобрив ее решение, и когда девушка проходила мимо него, остановил на секунду, придерживая за локоть:
— Все будет хорошо, моя девочка, — и, не дожидаясь ответа, легонько поцеловал в уголок губ и сам подтолкнул к выходу.
Рита, не собираясь медлить, быстро прошла к двери и, щелкнув замком, отворила ее, тут же натыкаясь взглядом на такую добрую и уже родную улыбку. Отошла в сторону, пропуская гостя в дом, и, прикрыв дверь, обернулась к нему — смущенная, милая и немного скованная. Вениаминыч протянул роскошный букет роз, который все это время держал в руках и, приблизившись, отдал его дочери. Знал, что ей нравятся эти цветы, и дарил их постоянно, то присылая с курьером, то сам лично привозил. И сегодня не сдержался, да и посчитал, что повод подходящий.
Маргарита приняла букет, носом припала к одному бордовому бутону, вдыхая его аромат и, подняв глаза, тихо прошептала:
— Привет, — а в глазах — слезы, которые она так тщательно пыталась скрыть, но не смогла, в этом и проявилась ее маленькая слабость.
— Привет, дочка, — негромко, с любовью в голосе ответил мужчина, а Рита не смогла проглотить подступивший ком в горле. Не выдержав, всхлипнула, и была тут же притянута в отцовские объятия.
Как долго она мечтала, чтобы ее называли дочкой, чтобы обнимали, когда становилось совсем плохо, поддерживали, не давая утонуть в проблемах, и просто любили, именно вот так, как должны любить родители. Всю свою жизнь она ждала, а потом вроде и перестала надеяться, но снова ждала, верила, что однажды ее мечта сбудется, и она сможет хоть на минутку окунуться в детство, которого у нее никогда не было.
Цветы, еще секунду назад мешавшие ближе прильнуть к отцу, в один момент исчезли, скорее всего, Макс забрал их и отнес в кухню, и Рита смогла наконец-то ощутить, как крепко мужские руки сжали ее спину. От этого жеста рыдания стали громче, девушка носиком уткнулась в сильное плечо, а Вениаминыч, переместив одну руку, стал медленно поглаживать дочь по голове. Ему было не менее больно от произошедшего, а еще он винил себя в том, что был так глуп, поверив словам Натальи. Ведь если бы он потребовал тогда показать ему ребенка, то все сложилось бы иначе, и сейчас его девочка не стояла бы и не плакала, сжимаясь от боли, а давно была бы счастлива. Уж об этом бы он позаботился. Но сколько этих «если бы», которые, к сожалению, нельзя убрать в сторону по одному простому желанию.
— Хватит сырость разводить, бегом в кухню, обедать будем, — решил все-таки немного разрядить обстановку Максим, не имея сил смотреть, как его любимая плачет. — Вениаминыч, давай, Цветочек такие галушки сварила, закачаешься.
На последней фразе отец с дочерью вместе засмеялись, а Рита, шмыгнув носом, вытерла слезы платочком, который мужчина достал для нее из пиджака и, кивнув, они вместе отправились в кухню поглощать приготовленную стряпню.
Вишневский уже успел разлить по тарелкам парующий ароматный суп, достал поджаренные тосты и, положив рядом с маслом и свежим хлебом, пожелал всем приятного аппетита.
Обед проходил в непринужденной обстановке, все наконец-то были расслаблены и, можно даже сказать — довольны. Болтали то о погоде, то о работе, но за столом никто не касался темы прошлого, просто старались насладиться едой. Макс изредка поглядывал на Риту, переживая за ее настроение и самочувствие. После вчерашнего, конечно, не было повторных головокружений, но волновался он не меньше.
После плотного обеда девушка сварила кофе, и они удобно обосновались в гостиной — Вениаминыч в большом кресле, а Макс, приобняв Риту, на диване напротив. Девушка снова начала нервничать. Максим слышал, как дрожало ее тело, и принялся поглаживать по руке, ободряя и согревая.
— Даже не знаю, с чего лучше начать, — заговорил Константин, отпивая обжигающую жидкость и переводя взгляд на дочь.
— Лучше начать с самого начала. Почему мать отказалась от меня… и вы… — запнулась вдруг Рита, не зная, что еще произнести.
— Если бы я был в те годы гораздо умнее и смелее, ты бы всю жизнь была со мной, — отчаянно ответил Вениаминыч и с болью в глазах посмотрел на Риту.
— Что вы… ты имеешь в виду?
— Я так часто думал о той малышке, что умерла при родах…
— Ч-что? — не веря своим ушам, переспросила девушка.
— Наталья сказала, что ребенок родился мертвым. Я всю жизнь считал тебя мертвой, Господи, если бы я только знал.
Рита смотрела в одну точку, ее тело было словно каменное изваяние, руки холодные, глаза наполнены слезами. Боль снова сковала ее душу от непонимания — за что ее так ненавидит собственная мать, что даже лишила маленькую девочку отца.
— Законченная тварь! — не выдержал Макс и ругнулся, а потом крепче прижал к себе любимую. — Почему вы расстались? — решил поинтересоваться он, чтобы немного отвлечь Риту.
— Я не был интересен ее родителям, тогда у меня еще ничего не было. В общем, неподходящая партия. Но я попросил ее оставить ребенка, родить для меня и… хотел забрать малыша, чтобы дать ему все, что могу. Уже тогда я любил ту кроху. Господи, я должен был посмотреть, убедиться, что… уффф, убедиться, а я… ушел, расстроенный.
— При каждой встрече, — вдруг начала Рита, — она мне твердила, как я испортила ей жизнь, как она ненавидит меня за то, что я родилась, и лучше бы она сделала аборт, чем дарить мне жизнь, — сказала девушка ледяным голосом, смотря перед собой, а по щекам уже катились слезы. — Теперь мне не хочется ее объятий, теперь остался только интерес — откуда в этой женщине столько ненависти?
— К сожалению, такие люди есть, и их много, — сказал Максим и сделал глоток кофе.
— Зачем же Бог позволяет им рожать?
Мужчина резко развернулся к Рите и, серьезно глянув в голубые глаза, произнес стальным голосом:
— Никогда так не говори, ты рождена для нас, поняла? Рита, скажи, что ты поняла!
— Я… я… если бы… — заикаясь, хотела что-то сказать, а в ее глазах Макс видел пелену, застилающую ее взор.
— Никаких «если бы»! — он встряхнул девушку, пытаясь вразумить. — Тебя ноги привели к нам, понимаешь? Значит, кто-то свыше знал, что мой отец тебя не оставит! Теперь мы — твоя семья! — и так же порывисто обнял ее, крепко прижимая любимую к себе.
— Максим, позволишь нам поговорить наедине? — поинтересовался Вениаминыч, желая побыть вдвоем с дочерью.
Мужчина посмотрел на девушку, Рита согласно кивнула, и, поцеловав ее, он удалился в свой кабинет, давая им возможность пообщаться наедине.
Константин пересел к дочери и нежно притянул ее ладошку к себе, руками пряча в кокон, нежно поглаживая и сжимая. Маргарита внимательно следила за отцом, стараясь запомнить каждое его движение и опасаясь что-то упустить, ведь все казалось призрачным, ненастоящим. Словно она моргнет, и все исчезнет, а ей так этого не хотелось, ведь, кажется, она только сейчас стала обретать счастье.
— Прости меня, дочка, — тихо произнес мужчина и заглянул в грустные глаза белокурой девушки. — Прости меня за то, что лишил тебя детства, что не был рядом, когда так нужно было быть, когда ты росла и нуждалась во мне. Прости меня.
Спокойно заправил прядки волос за уши, и не переставал смотреть в глаза, а Рита, в свою очередь, видела в таких же глазах отчаяние и боль, и попыталась слегка улыбнуться. А ведь действительно, у них совершенно одинаковый разрез глаз, и их цвет, да даже ресницы, а раньше ведь она не замечала этого, да и смысл? Не заглядывать же каждому мужчине в глаза, выискивая в нем отца.
— Я совершенно тебя не виню, и уверена, знай правду — ты бы меня не бросил, — конечно, она это знала, ведь этот мужчина в свое время тоже так много для нее сделал — для человека, который был для него совершенно чужим.