Эстель Маскейм - Я говорил, что лучше промолчать?

– Иден… – Мне нравится, как звучит ее имя, и я надеюсь, что она снова посмотрит мне в глаза. За пару недель я успел заметить, что Иден ест как птичка, отказывается от любых лакомств и почти не притрагивается к ужину. Теперь я понял, почему.

– Поэтому ты всегда говоришь, что сыта?

Иден от удивления раскрывает рот.

– Ты заметил?

– Да, только раньше не придавал этому значения, – честно признаюсь я, сглатывая ком в горле. Мой взгляд падает на голые ноги Иден, и я, не удержавшись, начинаю водить пальцем по ее бедру. Может, Иден не важно мое мнение, но, по-моему, она выглядит потрясающе. – Очень жаль, что эти девицы заставили тебя так нервничать. Я абсолютно с ними не согласен, – уверяю я Иден, с наслаждением притрагиваясь к ее гладкой коже.

Напряжение Иден уходит, в ее глазах мерцают теплота и нежность. Я не в силах больше противиться своему желанию. Стискиваю бедра Иден и припадаю к ее губам.

Целую ее глубоко и страстно, словно в первый раз, и мне хочется, чтобы это длилось вечно. Не могу оторваться. Она сводит меня с ума! В крови бурлит адреналин. Иден, обняв меня, отклоняется назад, так, что теперь я нависаю над ней, и счастливо улыбается. Глажу ее талию и бедра и легонько тереблю краешек ее майки. Жду, что, возможно, Иден скажет «нет» и оттолкнет меня, но она лишь теснее прижимается ко мне, и я продолжаю изучать ее стройное тело. Моя рука скользит выше, пальцы касаются бюстгальтера. Отодвигаю шелковую ткань и осторожно кладу ладонь ей на грудь. На мгновение отстранившись от Иден, заглядываю ей в глаза. Ее пухлые губы притягивают меня, словно магнит. Прильнув ко мне, Иден решительно и пылко продолжает прерванный поцелуй. Боже мой, я готов провести с ней хоть всю ночь! Осыпаю поцелуями ее шею. Иден запрокидывает голову и нежно треплет мои волосы, а я обеими руками ласкаю ее груди, водя пальцами вокруг сосков. Шумно вздыхаю, уткнувшись ей в шею. Иден берет меня за подбородок и призывно смотрит на меня. Мы прерывисто дышим от возбуждения. Мгновение помедлив, улыбаюсь и вновь приникаю к ее губам.

Мы оба понимаем, что нам нельзя этого делать. Нельзя сжимать друг друга в объятиях, сливаться в поцелуе. Но я во власти непреодолимого влечения. Перед Иден невозможно устоять. Быть с ней – все, чего я сейчас хочу.

Пятью годами ранее

– Поверить не могу, – в пятый раз за вечер сокрушается мама. – Какой позор!

Я сижу за кухонным столом, на лбу у меня влажное полотенце. Мама одной рукой прикладывает к моему лицу пакет со льдом, а другой гладит меня по голове. Заставив меня поднять подбородок, она придирчиво оглядывает мои синяки и тихо стонет. Да, знаю, выглядит пугающе. В этот раз отец расстарался: то, что он натворил, невозможно спрятать.

Глаз заплыл и не открывается. Кожа вокруг него почернела и приобрела фиолетовый оттенок. Рассеченные губы распухли. На щеках образовались кровоподтеки. Создается ощущение, что все лицо у меня раздулось и стало раза в два больше. Больно даже моргнуть и пошевелить губами. Поэтому молча смотрю в одну точку, пока мама возится со следами побоев и перемещает пакет со льдом выше, к фингалу под глазом. Никогда не забуду, как она ахнула, придя с работы и увидев меня.

– Не понимаю, почему они накинулись именно на Тайлера, – с ожесточением и горечью бормочет она себе под нос. Обычно спокойная и доброжелательная, мама сегодня кипит от гнева. – Двое ребят подрались, поколотили друг друга, а наказали только одного? Это несправедливо! Завтра же позвоню директору!

Отец неподвижно стоит в другом конце кухни, неловко опираясь на стол.

– Элла, брось, не надо… – тихо возражает он, уставившись себе под ноги. – Тайлера все равно уже отстранили.

– Как это – брось? Питер, ты что, с ума сошел?! – накидывается на него мама. Ее тушь размазалась, волосы растрепались, но мама даже не думает приводить себя в порядок. Ей сейчас не до того: она возмущена до глубины души. – Только взгляни, что наделал этот хулиган!

Развернув меня, мама демонстрирует ему мое разбитое лицо. Отец не поднимает глаз. Должно быть, ему слишком стыдно. Вырвавшись из маминых рук, вновь отворачиваюсь. Не хочу его видеть. Ненавижу!

– Я первый начал, – бурчу я. – Блейка не за что наказывать.

Не надо звонить директору. Блейк ни в чем не виноват.

– А ты вообще помолчи, Тайлер! – срывается мама. – Ты меня очень рассердил!

Наверное, впервые в жизни она смотрит на меня с разочарованием, и мое сердце болезненно сжимается.

– Зачем ты вообще полез в драку? – Мама осторожно прижимает пакет со льдом к моим распухшим губам, и я вздрагиваю: лед неприятно морозит кожу.

– Прости, мам. Я больше не буду, – шепчу я.

Я и правда сожалею. Не понимаю, что на меня нашло. Я впал в бешенство, и мне надо было на ком-то выместить ярость. Когда я ударил Блейка, мне стало легче. Может, и отец меня бьет, потому что ему после этого легче?

– Ты же всегда был таким добрым, милым ребенком! – Мама вздыхает и, потерев лоб, передвигает пакет со льдом по моей щеке. – Чем этот мальчик тебя обидел?

– Ничем.

– Не мог же ты наброситься на него просто так! Наверняка у тебя были причины. – Мама почти в точности повторяет слова директора.

Она понять не может, почему я отказываюсь сказать ей правду, и расстраивается. Но я не могу. Иначе сломаю ей жизнь.

– Не всем нужны причины, – шепчу я, покосившись на отца.

Видимо, почувствовав, что я смотрю на него, он на мгновение поднимает взгляд. Надеюсь, он успел заметить ненависть в моих глазах. Точнее, в одном глазу, потому что второй после побоев не открывается.

– Тайлер, раз уж тебя отстранили от уроков, ты теперь под домашним арестом, – заявляет мама и отдает мне пакет со льдом. – Иди к себе.

Я не удивлен, хотя раньше меня никогда не сажали под домашний арест. Виновато опускаю голову, выражая раскаяние. Я не хотел огорчать маму. Жаль, она этого не знает.

Слезаю со стула и иду в коридор. Отец исподлобья настороженно за мной наблюдает. Ненавижу его! Ненавижу, ненавижу!

Захожу в свою комнату и громко хлопаю дверью. Плевать, что подумает отец. Я его не боюсь. Все равно больше, чем сегодня, он уже не сможет мне навредить.

За все четыре года отец никогда не избивал меня с такой жестокостью. В этот раз его даже не заботило, что у меня на лице останутся очевидные следы побоев, что все их заметят. С каждым днем он все больше и больше слетает с катушек. Отец не в состоянии управлять своим гневом. Он всегда будет злым. Теперь я в этом не сомневаюсь.

Так почему же я позволяю ему издеваться над собой?

Угрюмо оглядываю комнату, вспоминая, как отец неистово швырял меня по ней. На столе даже остались повреждения. А затем, наклонившись, вытаскиваю из-под кровати старый рюкзак. Нужно прекращать выгораживать отца и спасаться, пока не поздно.

Решено: я убегу из дома.

Наши дни

Когда местный слесарь, мистер Форд, наконец открыл замок, на меня накатило ужасное смущение. Мы с Иден неловко вышли из ванной под вопрошающими взглядами мамы и Дейва. Иден говорила, что нам было поручено присмотреть за Чейзом, а мы вместо этого целых два часа торчали здесь. Конечно, родители вряд ли подозревают, что мы не так уж страдали в заточении. Иден добилась своего: я успокоился и не собираюсь ехать к Деклану.

Чтобы дверь уж точно больше не захлопнулась, мистер Форд извлекает неисправный замок и вручает его маме.

– Надо будет вставить новый, – нахмурившись, заявляет она.

– Ага, – говорю я, уставившись в пол, потому что боюсь встретиться взглядом с Дейвом. Я ведь только что целовался с его дочерью… Покосившись на Иден, замечаю, что она тоже потупилась. – Как Джейми?

– У него небольшой перелом, – объясняет Дейв и, достав кошелек, вручает мистеру Форду тридцать долларов. – Спасибо.

Мистер Форд уезжает, Иден уходит к себе, мама и Дейв спускаются на первый этаж, а я отправляюсь проведать Джейми. Я хорошо знаю, как болит сломанное запястье.

Устроившись у себя на кровати, он вертит больной рукой, рассматривая наложенную шину. Что-то екает у меня в груди. Мне всегда тяжело смотреть на ушибы и травмы братьев.