Наталья Павлищева - Я – княгиня Ольга. Первая женщина на русском престоле

Бесконечные стычки с печенегами вполне закалили молодую дружину, а сам Святослав умел мыслить так, как от него не ожидал никто.

Еще одно странное действо наблюдал однажды воевода Свенельд, приехавший о чем-то поговорить с князем. На вопрос, где Святослав, отрок махнул рукой в сторону конного отряда: «Там». Когда Свенельд попытался заставить дружинника позвать князя, тот отрицательно покачал головой:

– Не сейчас, позже.

Рассвирепевший воевода занес было плеть, чтобы ударом ответить на непослушание отрока, но она тут же была выбита из рук ответным ударом плети. Неизвестно, что было бы дальше, если бы не шум, вдруг раздавшийся со стороны всадников. На одном конце огромного поля стояли, вытянувшись клином, пешие дружинники. Собственно, самих воев не было видно из-за плотно сомкнутых щитов, только сверху высились концы длинных копий. Мысленно Свенельд отметил, что их древки значительно длиннее, чем даже те, что использует в своей дружине Святослав. На острие клина стояли плечом к плечу в полном латном облачении самые рослые и сильные ратники. А с другой стороны поля на них вдруг с гиканьем и воплями, точно конница печенегов, понеслись конники! Меньше всего Свенельду хотелось в тот момент оказаться на месте стоявших ратников. Он смотрел, забыв и о непокорном отроке, выбившем плеть из его руки, и обо всем на свете.

Конники на полном скаку подлетели к ряду щитов и только тогда осадили коней. Поднявшиеся на дыбы кони, казалось, совершенно не испугали стоявших людей, ни один из них не дрогнул, не тронулся с места. Зато в сторону нападавших из-за щитов выставился лес копий. Теперь Свенельд понял, почему ему показалось, что у дальних ратников копья даже длиннее, чем у первых рядов. Так и было, зато стена копий получилась сплошная. Воевода против своей воли мысленно ахнул: «Ай да княжич! Сквозь такой заслон не пробьешься! Стоят насмерть».

А еще конники стреляли из луков в тех же пеших, стреляли боевыми стрелами в полную силу, но снова никто не дрогнул, только щиты покрывались оперением из стрел. Свенельд вспомнил, что для Святослава щитники устали делать новые щиты. Вот для чего они нужны, да, при таком учении щита надолго не хватит. Воевода покачал головой, учение тяжело дается, но потом в бою легче будет. Молодец князь, хорошего воеводу вырастил Асмуд.

Однажды Свенельд так и сказал княгине при случае, Ольга недовольно сверкнула глазами:

– Только и помнит о своих отроках да об оружии! Точно семьи нет!

Воевода покачал головой:

– Это удел князя, княгиня. Лучше пусть будет готов к рати, чем потерпит поражение, как его отец.

Ольга с трудом сдержалась, чтоб не сказать, что князь погиб по вине самого Свенельда, но опомнилась. Что толку спорить, князя не вернешь, а с варягом лучше жить в мире.

А воевода продолжал, глядя в окно поверх берез, растущих у самого терема:

– В Киеве и твоей воли хватит, княгиня, пусть себе воюет.

Ольга все же заворчала:

– Я не вечная. Святослав, кроме своих воев, ни о чем думать не хочет, я помру, кто Русью править станет?

– Да полно тебе! Ты еще и сына переживешь… Сказал и осекся, княгиня в сердцах плюнула в его сторону:

– Чтоб тебе! – И вдруг забеспокоилась. – Или знаешь что? Не молчи!

Свенельд почти замахал руками:

– Что ты, княгиня, бездумно сболтнул! Я про тебя хотел сказать, что ты крепка.

– Поди, – только устало отмахнулась от него Ольга и даже вслед не посмотрела. Свенельд высказал ее опасения. Из первого своего похода князь Игорь едва ноги унес, да после все беды ждала. А ну как сын повторит отца?! Душа о Святославе болела ежечасно, своенравный сын, не хуже самой матери. Упорство, видно, у нее же и взял. Сколько Ольга ни пыталась его окрестить, только головой на своей мощной шее мотал:

– Нет, мамо, дружина моя в древних богов верит, ни к чему и мне веру менять.

Мать подозревала другое – сын с волхвами дружен, как когда-то князь Олег, потому и христиан не любит. Детей крестить запретил, однажды она задумала сделать это втайне, сердце за внуков исстрадалось, хотелось и им передать покровительство Божьей Матери-Заступницы. Как Святослав о том догадался – неизвестно, ведь никому, кроме своего священника, ни словом не обмолвилась, даже Иреславе, – примчался, в ложницу вбежал точно на пожаре, глазами сверкнул, спросил только:

– Где?!

Княгиня испугалась, ведь все было готово для таинства, но взяла себя в руки:

– О ком ты, князь?

– Дети где?

– Спят, – спокойно кивнула в сторону их ложницы Ольга, благодаря Заступницу, что не успела разбудить мальчиков перед крещением.

Князь сел на лавку, устало опустил руки, потом вздохнул:

– Детей крестить не смей, вырастут, тогда сами и решат. А пока пусть дедова вера защищает, а не твоя заморская.

Не дождавшись от матери ответа, снова сверкнул на нее глазами:

– Слышишь?! Киевом распоряжайся, других крести, я тебе не мешаю, а княжичей не смей!

Ольге очень хотелось спросить, откуда узнал, но она молчала, понимая, что будет только хуже. Это так и осталось тайной.

И все-таки княгиня Ольга не была бы сама собой, если бы не попыталась подействовать на сына сначала через Преславу. Но Святослав и на жену только насмешливо фыркнул:

– Мать велела со мной говорить? Повторять не стану – окрестите княжичей, обеим несдобровать! Так княгине и передай!

Потом Ольга все же не раз говорила с сыном сама, но натыкалась на одно – сама верь, другим не навязывай! Так она и жила много лет, верила, исподволь учила тех, кто вокруг, но крестить ни внуков, ни сына не смогла. Хотя ходили слухи, что крещены все же княжичи. Кто знает? В жизни великой княгини было много загадок.

И все же еще одну попытку принести веру Христову на Русь Ольга сделала.

Святослав не терпит греков, может, потому ему не по душе их вера? Но Христова вера не только из Царьграда прийти может, ляхи, да и другие священниками Рима крещены. И впрямь греки норовят все подкупом да обманом решить, император же Оттон всех соседей на закате жесткой рукой держит, он воин, а не книжник, как Константин. Может, такой придется по сердцу князю? Варяги тоже многие крещены, и ничего, терпит их веру Святослав. Вода камень точит, если бы княгиня имела возможность каждый день видеть сына, говорить с ним, она давно лучше всякого духовника убедила бы Святослава. Но князь всегда в дружине, всегда далеко. Хотела было через Свенельда действовать, но побоялась, чтоб снова не взял власть черный варяг.

Ольга много думала над этим, пока не решилась отправить к Отгону своих людей. Посоветоваться не с кем, священнику и заикаться нельзя, не должен он ничего знать. Князю тем более. Нашла-таки она верных людей, перед дальней дорогой честно призналась, что вопреки желанию князя и втайне посылает их в Рим, что не сможет защитить и даже признать, что послала. Склонил седеющую голову Остомысл:

– Не тревожься, княгиня, не выдадим. Будто по своей воле идем, без твоего ведома. А ежели лихие дни наступят, на себя вину возьмем, ровно ты ни при чем.

Ольга ехала шагом, прошли те времена, когда княгиня с удовольствием пускала лошадь в галоп или рысью, постарела, силы уже не те, хотя и хорошо в седле держится, не всякие мужи так могут в ее-то возрасте. Одолевали невеселые думы. Где-то ее послы? Весточку тайно прислали, что добрались и Оттон рад был не только принять, но и просьбу выполнить, а все нет никого, ни Остомысла, ни от Рима кого.

Большой старый дуб у дороги уже на самом верху зазеленел. Княгиня мысленно усмехнулась, дуб был стариком, еще когда она впервые ехала в Киев, а потом в Вышгород. Однажды она спросила Асмуда, как давно живет этот старик. Воевода признался, что всегда видел дуб таким же, потом расспросил своих воев. Никто не помнил молодости гиганта, говорили, что стоял еще во времена Кия. Подъехав ближе, Ольга заметила, что светло – зеленые листочки не только на верхних ветках, но и на самых крупных и мощных нижних. Кора у дуба уже серая от старости, на ней нежная молодая поросль выглядела особенно беззащитной, точно древний дед сидел, окружив себя внуками. Ольга всегда с удовольствием смотрела на дерево, но сейчас почему-то помнилось, что дуб укоризненно покачал вслед своими могучими ветвями. Княгиня даже головой тряхнула – да нет, не может быть, его ветви так крепки, что ими не помашешь, и толкнула коня коленом, чтоб пошел быстрее.

Через несколько дней в Киеве появился новый гость. Но товару привез совсем мало, больше толстых свитков, сплошь испещренных незнакомыми значками. Холоп Тетеря покачал головой: «Чужая грамота, как и чужой язык, – точно за печатью недоступной». Грамота и впрямь была чужой, это прибыл наконец посланник от короля Оттона. Звали его тоже непривычно – Адальбертом. Хотя это киевлян не удивило, мало ли странных имен на свете? Адальберт явился к княгине, точно дорогой посол, объявил, что прислан королем по ее просьбе и назначен епископом Руси. Скажи он это Ольге один на один, помогла бы советом, но Адальберт считал себя большим подарком для Киева и удивился, не видя радушного приема. Где же россыпи богатых мехов у его ног? Где красавицы славянки с синими глазами и толстыми светлыми косами, которые будет так приятно расплетать по вечерам? Синие глаза только у княгини, но она что-то не торопится распахнуть перед новым епископом свои закрома.