– Слышишь, Галь, – толкнула Снегиреву Ира Наумлинская, – помнишь, я как-то «Космополитен» приносила, там еще про Тома Круза клевая статья была? Так я же его до сих пор найти не могу, как провалился! И именно здесь, в классе!
Галина неопределенно пожала плечами:
– Странно как-то все это! Не могу поверить, что Тополян у своих воровала… Она же не нуждается ни в чем! Зачем ей у нас что-то было тащить?
– А что в магазине тряпки стащила, в это ты можешь поверить? – встряла Черепашка, всегда стоящая за справедливость. – И вообще, что вы путаете грешное с праведным? Я ее конечно же не оправдываю. Но… ведь то, что Тополян сделала в бутике, может быть просто, ну, скажем, временное помрачение рассудка. Или еще что-то в этом роде. Но ведь это не говорит о том, что она обязательно воровала у нас. Я так думаю. И практически уверена в этом.
– Ты вечно всех защищаешь, Че! А когда она врала бессовестно, и не один раз, и не два, у нее тоже помутнение в голове происходило, да? – Ира Наумлинская не смогла сдержать негодования.
Она живо вспомнила историю со стихотворением, написанным Галей Снегиревой, которое Тополян самым наглым образом выдала за свое. Ух, как она, Ирина, вмазала ей тогда по физиономии грязной, мокрой тряпкой!
– Ну-у, смотри, куда тебя занесло! – В голосе Черепашки сквозило осуждение. – Неужели будем вспоминать все Светкины провинности с первого класса… Так же нельзя! Мы говорим об одном конкретном случае и всё! И тут не так все однозначно, я уверена. Ярлыки клеить проще всего. Может, поговорить с ней? Только как, я не знаю…
– Я вспомнил! У меня в пятом классе из куртки двадцать рублей свистнули! – заорал Фишкин так радостно, будто это воспоминание было самым приятным в его жизни.
– А вот тут ошибочка вышла, Фишка! Меня в пятом классе здесь еще не было! Я в седьмом к вам перешла. Так что, не стесняйтесь, вспоминайте дальше, только с седьмого класса, если можно. Уж не обессудьте, так вышло…
Оказывается, Тополян уже с минуту стояла в дверях класса и с вызовом созерцала стихийное собрание по поводу обсуждения или осуждения ее собственной персоны. А они так увлеклись, что даже не заметили ее присутствия!
– Свет… подожди… Мы же разобраться хотели, ты извини, что за твоей спиной, ты не… – попыталась сгладить неловкость Черепашка, но не успела договорить.
– Да пошли вы! – отчаянно выкрикнула Тополян и, изо всех сил хлопнув дверью, выбежала в коридор.
Ее душили злые, бессильные слезы, а больше всего угнетало то, что ей ровным счетом нечего было сказать своим одноклассникам. Потому что объяснения своему поступку девушка не знала и сама.
«Ни фига они не понимают, еще разобраться хотят. Психологи домороченные! Очередная развлекуха для них и всё, повод побазарить и поумничать, блин!»
Слизывая бегущие по щекам соленые слезинки, Тополян быстро шагала в сторону дома.
3
Но у родителей Света поддержки не нашла. Впрочем, она особо на это и не надеялась. Как ни умоляла она Ашота Суреновича, размазывая слезы по лицу, забрать ее из этой школы, и даже мама уже готова была уступить непутевой дочери, но отец оставался непреклонным.
– Ты достаточно взрослая, чтобы уметь решать свои проблемы, – твердо заявил он Светлане. – Тем более что ты сама их себе создаешь. Ты же сумела украсть, можешь грубить мне и маме, добиваться желаемых удовольствий и обновок у тебя тоже неплохо получается… Так будь добра научиться еще одной малости – отвечать за свои поступки.
Тополян понимала все: и что отец стопудово прав, и что проблемы, которые у нее появились, – это только ее проблемы, и только она их должна разрулить, но…
Ну не могла она появиться в классе как ни в чем не бывало! Тем более после того, как узнала, что одноклассники готовы обвинить ее в пропаже любой ручки или тетрадки за последнюю тысячу лет! Чем больше Светлана размышляла над ситуацией, тем больше запутывалась и от этого впадала еще в большую панику. Получалось, что как ни крути, а в школу ходить надо. Но в том-то и ужас, что пойти она туда не может ни под каким видом, хоть режьте. Выхода из тупика не просматривалось ни в каком направлении, и это безумно тяготило ее. Но сильнее всего угнетало Светлану то пренеприятнейшее открытие, которое она сделала, подслушав под дверями класса разговор ребят.
Подслушивать специально Тополян не собиралась. Просто так вышло, что, покинув класс, она на самом деле решилась уйти. Совсем, навсегда! Но внезапно ощутила в душе нечто похожее на сожаление, которое мгновенно переросло в какой-то смутный порыв вернуться, попытаться объяснить, рассказать про разрывающие ее противоречия и про того бесенка, который ее «попутал». И про тот липкий страх, заползший в душу, и про холодный пот, выступивший на лбу, в общем, про все свои душевные терзания.
Ей показалось, что если ребята узнают в подробностях обо всем, что с ней приключилось, то, может быть, поймут и не станут осуждать.
«Только обязательно надо самой им все рассказать, а то Люстра, гадина, меня каким-то монстром представила, уголовницей малолетней!» – Так думалось Светлане, когда она снова открывала дверь класса.
Но все приготовленные слова раскаяния тут же застряли у нее в горле. Оказывается, за какие-то пять минут на нее уже успели навесить ярлык воровки, тянущей у своих одноклассников все, что плохо лежит! Вот что, значит, думают о ней люди, с которыми она бок о бок проучилась четыре года! Желание открыть душу тут же пропало.
«И никто, никто даже не удосужился меня спросить, выслушать… И добренькая Люсенька не лучше остальных, хоть и строит из себя защитницу униженных и оскорбленных. То же мне, мать Тереза!» – в который раз ворошила Тополян свою горькую обиду на ребят.
«Я ее не оправдываю», – вспоминала Света слова Люси Черепахиной, больно резанувшие ее тогда. – Да как она вообще смеет меня оправдывать или нет, если ничегошеньки не знает, как дело было! Только то, что Люстра им в уши надула, а они и обрадовались, что есть повод меня грязью облить, будто только и ждали этого повода!»
Тополян так распалила себя, что сама почти уверилась в том, что совершила кражу по исключительно уважительной причине, и если бы ребята эту причину узнали, то тема для обсуждения отпала бы сама собой.
В последующие четыре дня каждое утро, собираясь в школу, Светлана мысленно уговаривала себя, что деваться некуда, надо идти на уроки, просто с этого момента придется как бы надеть шапку-невидимку: она не станет ни с кем общаться, не будет отвечать ни на чьи вопросы, не позволит себе реагировать на насмешки и обвинения всяких там Фишкиных – Ермолаевых и иже с ними.
Должна же она закончить школу, в конце концов, сдать выпускные экзамены, а потом молча уйти и больше никогда не встречаться ни с кем из своих бывших одноклассников.
Так настраивала себя Тополян каждое утро. Но одно дело решить и совсем другое – выполнить задуманное. Стоило ей очутиться на улице, как ноги сами уносили ее в противоположном направлении от «храма знаний».
Каждый раз Светлана поворачивала в сторону оживленного проспекта, который будто манил ее пестрыми вывесками магазинов, кафе, пиццерий, игровых клубов, кинотеатров. Она принималась бесцельно бродить по городу, старательно обходя стороной и салоны дорогой одежды, и скромные магазинчики «Секонд-хэнд». Девушка всерьез опасалась нового приступа безумия: вдруг она, на минуту помутившись рассудком, запихнет в сумку очередной «шедевр высокой моды».
Один раз, в среду, Тополян захотелось хоть чуть-чуть отвлечься от своих тоскливых мыслей, забыться и расслабиться. Поэтому, увидев на другой стороне улицы огромный современный киномакс «Звездный», зазывно мигающий разноцветными гирляндами огней даже днем, Светлана перебежала дорогу, не обращая внимания на сигналы водителей, и купила в кассе билет. Название фильма ее не интересовало, она лишь мельком взглянула на афишу – то ли «Поцелуй навылет», то ли «Поцелуй вампира», то ли еще что-то в том же духе – она даже и не запомнила.
Два часа Света бездумно пялилась в экран, не давая себе труда проследить за сюжетом фильма. Там было все – драки с потоками крови, виртуозные погони на автомобилях, стрельба из всевозможного оружия с огромным количеством трупов и поцелуи на фоне закатного неба. Но мысли Тополян по-прежнему блуждали по кругу, судорожно ища если не выход, то хотя бы малюсенькую лазейку… Но усилия оказались тщетными: ничего стоящего в голову не приходило. После фильма, сюжет которого не оставил в ее сознании никакого следа, Светлана вышла еще более подавленной.