- Герман, отпусти меня, пожалуйста, здесь же больной, я так не могу, - зашептала она, поняв, что не в силах сопротивляться мужчине.
- Больной давно уже окочурился, это растение, у него даже мозг давно сдох, так что не парься, - и на этой фразе Лина почувствовала, как член Германа начал входить в нее.
- Глупости, его бы уже отключили давно, - прошептала она и закатила глаза от удовольствия.
Боже он был такой большой, и горячий, распирая стенки ее влагалища, почти до боли, почти на ее грани, но это было просто невероятно, восхитительно и опять ужасно пошло. Ведь Лина вновь отдавалась ему при свидетеле. Ну и что, что он в коме, ведь, сколько уже случаев было, когда люди приходили в себя, и помнили все то, что происходило вокруг них?
Но в голове у Лины опять зашумело от возбуждения, и она уже забыла о чем, ей только что говорил Герман, и о чем думала она сама. Единственное, что она понимала, так это то, что он сейчас в ней, и мучительно медленно входит все глубже и глубже…
- Держись крепче за стол, - прохрипел Герман ей, так как даже связки его голоса свело от дикого возбуждения.
Лина схватилась за край стола, и Герман немного отодвинул ее за талию, чтобы она выгнулась.
Ее восхитительная попка была прижата к его бедрам, он полностью был в ней, и пока еще не хотел двигаться. Смочив большой палец собственной слюной, он раздвинул ее ягодицы и мягко потер тугое колечко ануса.
Лина была как пластилин в его руках, она полностью расслабилась, чувствуя, что, что бы сейчас не сделал мужчина, ее организм с радостью примет все.
И видя, что девушка не сопротивляется и не дергается, он медленно надавил на ее мягкую расслабленную дырочку и слегка вошел, и в это же момент начал медленно двигаться в ней.
С каждым толчком, с каждым движением члена в ней, и одновременно пальца, Лина ощущала, что полностью теряет себя, превращаясь в один сплошной комок из похоти и желания.
- Быстрее, - еле прошептала она, но Герман все равно ее услышал.
И этот шепот сорвал весь его настрой на долгий и нежный секс. Герман понял, что не сможет уже даже сейчас сдерживаться. И подобравшись пальцами к клитору Лины, он начал медленно размазывать по нему смазку, а пальцем другой руки, массировать анальное отверстие девушки и слегка входить и выходить, и двигать в этот момент бедрами уже быстрее.
Лину затрясло еще сильнее и горячая волна, начиная с горла, перехватив ее дыхание, покатилась вниз по всем внутренностям медленно, но верно подбираясь к низу живота, прожигая все ее нутро, и неожиданно резкий удар ладонью по клитору, словно спусковой крючок дал реакцию взорваться этой волне внутри нее.
Герман ощутил первые волны оргазма Лины, и тут же убрав руки с ее попки, и клитора, схватился за ее бедра и начал яростно вдалбливаться в нее, так что с громким визгом заскрипели ножки стола по паркету.
Но они оба этого уже и не слышали. Лина оглохла от того взрыва что произошел у нее внутри, а благодаря резким толчкам мужчины он еще и усилился в разы, а Герман от того, что видел сейчас лишь свой член, который с хлюпаньем входил и почти выходил из влагалища девушки, и от этой картины в его глазах потемнело. Чувствуя разрядку, он так плотно сжал веки и стиснул зубы, что вместе с оргазмом, он увидел разноцветные круги, и услышал скрежет собственных зубов.
После ошеломительного оргазма, Герман вдруг понял, что хочет еще, ему мало, черт возьми. Он хочет затащить эту девчонку в свою кровать и не отпускать до тех пор, пока пар из ушей не пойдет.
Еще ни одна женщина так сильно не заводила его. Этот ее чертов халат, как же соблазнительно он смотрелся на ней, пока она бегала по коридору между палатами. И стоило Герману увидеть ее мельком, как у него все встало. Хотя он совершенно не за этим сюда пришел.
Застегивая ремень на брюках, Герман посмотрел на часы, и понял, что опаздывает. Он перевел взгляд на все еще совершенно дезориентированную девушку, которая так и не изменила своей позы, и стояла уперевшись руками в стол с опущенной головой.
Исходя из женской психологии, что он успел изучить в свое время, ему ее сейчас нельзя оставлять Лину одну, если он желает продлить отношения, но его время поджимало. И он решил, что заедет за ней вечером и на этот раз увезет к себе домой, чтобы никто не отвлекал, и не надо было никуда торопиться, а то этот быстрый перепихон и самому уже надоел, не мальчик ведь уже, хочется с чувством с толком с расстановкой, в разных позах…
- Лина? – позвал он девушку, и она сразу же очнулась, и резко отпрянув от стола, начала судорожно поправлять свою одежду.
Герман улыбнулся, глядя на ее раскрасневшееся от стыда лицо. Боже, она была невероятно сексуальна сейчас. Вся растрепанная, и стесняющаяся. Так и хотелось ее сжать в своих руках, притянуть к себе и целовать до тех пор, пока ее губы не опухнут, а воздуха не будет хватать. «...Поцелуй — это первобытная форма, выражающая желание укусить, и даже больше того — сожрать...», - вспомнил он фразу из книги Жана Жене, и только теперь понял, что полностью согласен с ней. Если он сейчас начнет ее целовать, то уж точно не сможет остановиться, ему захочется поглотить эту женщину без остатка. Может быть, даже сделать ей больно, укусить, чтобы почувствовать ее кровь на языке, увидеть слезы в глазах.
Вот только она его страсти точно не поймет, а только испугается. И тогда Герман не сможет ее приручить.
- Ты как? – он убрал прядь волос с ее лица, пока девушка пыталась устойчиво стоять перед ним и поправлять волосы.
- Я нормально, - прошептала она, обнимая себя обеими руками и смотря в пол.
- Я вечером заеду за тобой, будь готова к шести, - сказал он ей, убирая руку.
- Хорошо, - кивнула она, так и не подняв на Германа своих глаз.
Ее щеки пылали, руки и ноги тряслись, и ей явно нужно было отдохнуть, но Лине некогда было отдыхать, у нее еще очень много дел, правда она совершенно не помнила каких. Единственное, что она помнила, так это то, что у нее на столе лежит график назначений, и надо как-то до него добраться.
Герман еще пару мгновений посмотрел на девушку, своим горячим взглядом, и понимая, что если еще задержится хоть на минуту, то не вытерпит и опять нападет на нее, он развернулся и быстро заглянув в ванную комнату и посмотрев на себя в зеркало, вышел из комнаты.
Вот только стоило ему пройти пару шагов, как он вспомнил, что ляпнул, когда завелся, и начал трахать эту горячую штучку.
Он чуть не зарычал от злости. Герман настолько потерял над собой контроль, что умудрился рассказать очень ценную информацию, за которую не только рабочее место можно было потерять, но и собственную жизнь.
Он резко развернулся на сто восемьдесят градусов и вернулся обратно в палату.
Лина поняла, что если она сейчас же не примет прохладный душ, то точно уснет, причем прямо на полу, рядом с койкой комотозника.
Она уже открыла дверь в ванную комнату, как в палату буквально ворвался Герман, пылающий гневом.
Лина даже рот не успела открыть, чтобы спросить его, что случилось, как оказалась затолканной в ванную комнату, и пригвожденной руками Германа к двери.
Причем он проделал все это с такой скоростью, и силой, что единственное, что она ощутила, как это боль в спине и затылке, когда уже ударилась о дверь, а также боль в плечах от впившихся жестоких пальцев мужчины в ее кожу.
- Если ты, хоть кому-нибудь, хоть словом заикнешься, о том, что я тебе сказал, я тебе лично язык вырву и на мелкие кусочки порежу, а потом пожарю и тебе же его скормлю, - таким гневным голосом зарычал он ей прямо в лицо, что у Лины все поджилки от страха и ужаса затряслись.
А через несколько мгновений, такое разочарование и обида отразились в ее заблестевших от пока еще непролитых слез глазах, что Герман ощутил, как комок плоти в его груди резко пронзило невозможно сильной болью, что ему пришлось глаза закрыть и сцепить зубы, чтобы не застонать. Это боль его еще сильнее разозлила. Он ненавидел чувствовать чужие эмоции, а эту женщину он ощущал острее всех.
Герман разжал руки и отошел от нее, чтоб хотя бы на расстоянии вернуть контроль своим сраным эмоциям, которых, ни хера не должно быть вообще!
Лина сжалась, пытаясь просочиться сквозь дверь, стоящую у нее за спиной.
Она ничего не понимала, о чем говорил ей Герман, за что он на нее напал, но поразмыслив, она подумала, что он просто хочет скрыть их встречи. И осознание этого, словно током пронзило ее мозг. Ей стало невыносимо обидно, а когда-то после развода с мужем затухший уже комплекс неполноценности запылал новыми красками.