— Итак, господа студенты, — гомон стихает, а напряжение повисает. И тишина, звенящая, ненавистная. А Тимофей как заправский актер мелодрам выдерживает паузу. Театрально. — В виду того, что я сегодня очень добрый, предлагаю следующий расклад. Староста ваш в две минуты собирает зачетки, и все, кто посещал лекции, получают твердую «четверку». Остальные приходят ко мне после Нового года. И без лишних эмоций, — пресекает попытки студентов порадоваться такой удаче. Староста наш: долговязый блондин Димка Столетов, со скоростью света собирает зачетки и бухает стопку перед Тимофеем. И пока тот осчастливливает подофигевших сокурсников, я спинным мозгом чую, что неспроста все это. Ну не бывает в жизни таких совпадений: телефонный звонок, Пашка, подарок, а потом вот это…действо. Но сложить все вместе никак не удается. И под смешливым взглядом синих глаз неуютно.
А Тимофей протягивает мне зачетку.
— С днем рождения, Вишневская, — с улыбкой. — И поторопитесь. Вас там ждут. А то ведь и правда уведут, как пить дать.
— А откуда вы…
— Иди, Мария, — отчего-то строго и на «ты», — а то я могу и передумать. И фиг ты мне экзамен сдашь, сечешь?
Киваю, отчетливо понимая, что этот может и все лето промурыжить. Из вредности. С Пашкой двигаем на выход. Но уже в дверях до нас доносится тихое:
— Поля, не уходи.
Оборачиваюсь на подругу. Та стоит с таким потрясенным видом, что мне становится страшно.
А потом:
— Маш, ты иди, а я…
Я лишь киваю, мягко улыбаясь. Все ясно с этими двумя. Гей? Ну-ну. Закрыв за собой дверь и дождавшись щелчка закрываемого замка, покидаю стены универа.
А на улице лопатый снег хлопьями кружит в воздухе, устилает белым ковром ступени универа, прячет под собой бесстыже-рыжее чудо, глядящее на меня осиными фарами. Лупоглазик. Грациозный. Манящий. Невероятно быстрый и абсолютно чуждый городу с его правилами.
И контрастом мужчина во всем черном: туфли, брюки, короткое распахнутое пальто с поднятым воротником и черная водолазка под ним. Сердце пропускает удар. Мужчина совершенно безмятежно улыбается, не сводя с меня янтарных глаз. Еще один пропущенный. А в идеальной, волосок к волоску прическе, запутываются снежинки. И так хочется зарыться пальцами в эти волосы, взъерошить, а потом нюхать ладонь, на которой обязательно останется его запах. Третий пропущенный. Похоже, я таки схожу с ума.
И закрадывается мысль, что может он и вовсе ничего такого не хотел показать своим подарком, чего я успела надумать. Сам же приехал. Улыбается вот. И от его улыбки как будто солнце распускается внутри. Вздыхаю, запрокинув голову в белоснежное небо. Снежинки кружатся в медленном танце, тают на щеках. И я понимаю, что нужно что-то делать с этим навязчивым желанием сбежать по ступеням в объятия стоящего у шикарной тачки роскошного мужчины, прижаться к нему, становясь единым целым. Нужно что-то делать, чтобы не чувствовать этой зависимости от того, кого я совершенно не знаю. Показать ему, что прошедшая ночь – всего лишь ночь. Что все мои слова остались там, на сбитых простынях в сумраке моей спальни. И что я не мечтаю провести с ним остаток жизни. Хотя, надо честно признаться, перспектива заманчивая. Ох и дура же ты, Маша, хоть и умная. Сжав в ладони ключи от красавца лупоглазика, опускаю голову.
Объект же моего пристального внимания и не менее пристальных мыслей отталкивается от капота и делает шаг в мою сторону. Ну что ж, соседушка, вновь напросился.
Останавливаюсь на расстоянии шага, прямой взгляд в сияющие глаза. И злость вдруг колет затылок от этой радости и довольной улыбки. Стереть бы это самодовольство с его наглой морды. И резкие слова дерут горло.
— А чего не бриллианты?
Отточенным движением Игорь изгибает бровь. Хочет пояснений – да пожалуйста.
— Красивые куклы любят побрякушки. Как и шлюхи. Впрочем, последние предпочитают хруст денежных купюр. А тут – машина. Странно.
Обхожу его, провожу ладонью по припорошенному снегом желтому капоту. Желание распахнуть дверцу и утопить в пол педаль газа жжет пятки. А тяжелый взгляд – спину.
— Меня ты в какую категорию засунул? Хотя, я, наверное, вне категорий, да? Озабоченная дура, с которой можно не только тупо поиграться в куклы, но и приятно провести время в…постели.
— Маруся, что за цирк? — тихо, выговаривая каждое слово едва ли не по слогам.
— Цирк? Да это ты тут цирк устроил! Думаешь, все можешь?
Ох, судя по его фырканью – именно так и думает. Вот же наглец!
— А знаешь, — резко обернувшись и заметив за его плечом вышедшего из здания Тимофея. А Пашка же где? – мелькает в голове. Но не мешает поддаться шальной идее, глупой и даже где-то совсем детской, ну и шут с ней. — Я тоже все могу. Вот возьму и подарю твою крутую тачку…да вон хоть ему.
Игорь оценивает Тимофея, идущего в нашу сторону, точно рентген, а потом фыркает, мгновенно расслабившись.
— Не возьмет.
— Это почему? — и действительно становится интересно, почему. Судя по Тимофею и его страсти к ночным гонкам, да и гонкам в принципе – такая машина как раз для него.
— Потому что желтая.
— Не аргумент, — качаю головой, забыв, что еще минуту назад злилась на Игоря. — Он сам ездит на желтом «Porsche», так что…
— Вот именно поэтому, — совершенно развеселился соседушка. С чего бы? Появляется смутное подозрение, что смеется он не просто так, а надо мной. А Игорь подходит совсем близко и доверительным шепотом, обжигая шею горячим дыханием: — Тимофей Аристархович считает, что машина, как любимая девушка – неповторима. И своей девочке он не изменяет. Как и я.
От его хриплого голоса становится жарко и ноги подкашиваются. Я прикрываю глаза, отрешаясь от реальности. Исчезают посторонние звуки. Остается только сбивчивое дыхание и аритмия сердца – его или моего не разобрать. Только невесомые касания, обжигающие даже сквозь одежду. Только его запах, кружащий голову, растапливающий желание. Только…
— Не, ну это уже ни в какие ворота! — насмешливый голос заставляет отпрянуть от Игоря, но он перехватывает меня за талию, прижимает к себе. — Иду себе мимо, а тут такое безобразие. Други, ау! Я с кем разговариваю?
А голос-то смутно-знакомый. Игорь тихо посмеивается.
— Ну и шел бы мимо, Тиша, — парирует мой соседушка. Тиша? Да не может быть! Пытаюсь выглянуть из-за могучего плеча Игоря, но тот не пускает, трется носом о мою макушку. И готова поспорить на что угодно – урчит от удовольствия. Вот же котяра мартовский. — Не видишь, я тут со своей девушкой целуюсь.
— То, что с девушкой – вижу. А что целуешься – увы. И кстати, ты мне кое-что обещал.
Игорь вздыхает обреченно, а потом запускает руку в карман своего пальто, а я нагло пользуюсь моментом и выныриваю из-под его руки. И офигеваю. Напротив стоит Тимофей Аристархович собственной персоной и улыбается во все свои тридцать два. Такой довольный, что хочется стукнуть его чем-нибудь.
— Ох, Маруся, — вздыхает Тимофей, — я бы тебя с удовольствием отбил у этого изверга, но сердце занято, увы.
А «изверг» легким движением метает в Тимофея ключами. Если бы не реакция профессора — ловит связку на лету — ходить ему с фингалом. Смеется. Психушка стопроцентная.
— Все-все, ваш Санта-Клаус отбывает на своей упряжке.
Я прыскаю со смеху, когда он откланивается, едва не шаркая ножкой. Разворачивается на пятках и вдруг замирает. Из дверей появляется Пашка в длинном белоснежном пальто, на ходу поправляет воротник, снежинки сыплются ей в лицо и она смешно морщит нос, а потом прячет его в широкий ярко-алый шарф.
— Охренеть… — выдыхаю, кажется, одновременно с неподвижным профессором.
Такой подругу я еще ни разу не видела. Такой я ее не узнаю. А она вдруг останавливается на середине лестницы и счастливо улыбается. И от ее улыбки меркнет все вокруг. И даже мое неистребимое упрямство куда-то девается. Хочется только одного: уехать, чтобы не мешать этим двоим, пожирающим друг друга глазами. Но Тимофей спохватывается первым, заводит свою желтую «упряжку» и, подобрав смеющуюся Пашку, исчезает за поворотом.
Игорь молчит и кажется растерянным. Тихо вздыхаю, вмиг приняв решение, о котором вполне могу и пожалеть. Притягиваю его за ворот пальто, касаюсь губ губами почти неуловимо и, не дав ему опомниться:
— Ну что, поехали? Покажу тебе одно классное место, — лукаво улыбаясь. — Как раз для Лупоглазика. А ты мне расскажешь, откуда знаешь Аристарховича. Поехали?