Доев завтракать, отзваниваюсь отцу, от которого на телефоне куча пропущенных. Перезваниваю маме, от которой не ускальзывают мои эмоции. На мгновение она замолкает, а потом вдруг:
— Кто он?
— Кто? — ее вопрос сбивает с толку.
— Тот, в кого ты влюблена.
И от ее уверенности вышибает дыхание. Нет, не может быть. Влюбиться за два дня. Так не бывает. Но моя мама, похоже, совсем другого мнения.
— Я в твоего отца влюбилась, едва увидела, — ее голос теплеет и я слышу мечтательные нотки. — И ерунда, если говорят, что нельзя полюбить в шесть лет. Можно. Это ему понадобилась куча лет, чтобы понять свои чувства. А мне достаточно было увидеть его глаза. И я, девочка моя, люблю его до сих пор. И никогда не разлюблю. Так что…
А я не знаю, что ответить. Да, я знаю, что мои родители любят друг друга так, что иногда кажется, будто они только познакомились. Так пылко любят в самом начале отношений, когда целуешься у всех на глазах, когда скучаешь до одури, когда все мысли только о любимом, когда страсть искрит и пылает. Как будто у них медовый месяц. И так каждый день вот уже много лет. Но разве их чувства похожи на то, что плавится внутри меня, стоит подумать об Игоре, вспомнить его глаза, голос, прикосновения? Разве дикое желание видеть его рядом, засыпать и просыпаться с ним в одной постели, завтракать и смеяться от его шуток, целоваться так, будто нет ничего в мире важнее – и есть любовь?
— Он хоть хороший? — разбивает сомнения мамин голос.
Хороший ли мой сосед? Да я понятия не имею, так и хочется ответить, но вместо этого:
— Самый лучший, — и улыбка поселяется на губах.
Мама в трубке мягко смеется. Сейчас бы забраться к ней под бок и долго-долго рассказывать ей о мужчине, который все-таки украл мое сердце. О том, как он всю ночь не выпускает меня из своих крепких рук. О том, что он чешет затылок, когда задумывается или растерян. О том, как целуется нежно и требовательно. О том, что он не любит скорость и не сводит с меня глаз, когда я веду машину. О черной кошке на его лопатке и шрамах, что белесыми нитями прошили его сильное тело. О его силе и нежности в солнечных глазах. Рассказать, что он не любит кофе, потому что кроме горечи ничего не чувствует. И что он давно и безнадежно влюблен в высоту. И что я ничегошеньки о нем не знаю: ни о его семье, ни о работе. Только то, что вижу и чувствую. Но достаточно ли этого?
— Всему свое время, доченька, — успокаивает мама. И я понимаю, что таки наговорила ей кучу всего ненужного и непонятного даже самой себе. — Ты главное – не отпускай. Если любишь – не отпускай. И ничего не бойся. Поняла?
Киваю, а потом неожиданно смеюсь.
— Ох, мамочка, ну ты как скажешь тоже.
И слышу звук проворачиваемого ключа в замке. Легок на помине. Надо же. И наспех распрощавшись с мамой, выскакиваю в коридор. И даже ногами переступаю в нетерпении. Вот он сейчас войдет и я…и я застываю, как вкопанная. Улыбка сползает с лица, сменяется недоумением. В распахнутых дверях появляется высокий холеный блондин в дорогом костюме с букетом кроваво-красных роз в руках.
— Доброе утро, дорогая, — нагло улыбаясь, выдает он. И в пару шагов оказывается рядом со мной. — Встречаешь меня. Как трогательно и…
Под его голодным взглядом невольно передергиваю плечом, натягиваю ворот и вздергиваю подбородок.
— Какого лешего приперся? — спрашиваю, мечтая только об одном: огреть бы его чем-нибудь потяжелее. Да как назло – ничего подходящего под рукой.
— К тебе, золотая моя, к тебе, — и отшвырнув букет, неожиданно притягивает меня к себе и впивается в губы поцелуем.
Становится противно. И тошнота подкатывает к горлу. А Федька прижимает меня к себе, зажав руки за спиной, настолько тесно, что не остается места для маневра. А врезать ему хочется до зуда в вывернутых ладонях. И от злости, горечью затопившей рот, кусаю Федьку за губу. Он шипит, слегка отстранившись. Но не выпускает, блуждает мутным взглядом по моему телу. А я мысленно прошу, чтобы вот сейчас, в эту самую минуту, вернулся Игорь и избавил меня от этого. Но в жизни сказок не бывает – с детства усвоила урок. Остается ждать, когда Федька меня отпустит, даст немного свободы. И тогда я смогу…
А он будто читает мои мысли, усмехается.
— Даже не мечтай, дорогая. Теперь ты – моя.
— Это вряд ли, — злой голос за спиной Федьки заставляет его обернуться, а меня облегченно выдохнуть. Хотя поверить в то, что это правда и соседушка мой стоит в дверях злой до чертиков – очень сложно.
— Слышь, мужик, ты кто?
— Сосед, — невозмутимо отвечает Игорь.
— Ну вот и вали отсюда, сосед, — рычит Федька. — Не видишь, я тут со своей девушкой немного занят.
И снова делает попытку меня поцеловать, но я уворачиваюсь и его губы скользят по моей щеке. Мерзость какая. Я не выдерживаю и зажмуриваюсь. Но в следующее мгновение ощущаю, как хватка Федьки ослабевает. Следом – глухой звук удара. Один, еще один. Распахиваю глаза и вижу, как Игорь точными ударами бьет Федьку по корпусу. Хладнокровно, словно каждый день этим и занимается. И только в глазах – ураган эмоций. А Федька лишь закрывается, пряча лицо. И не спасает этого засранца его хваленый бокс. Против моего соседушки он просто моль в обмороке.
— Игорь… — зову тихо, когда смотреть на это избиение становится страшно. Он ведь и убить Федьку может. А я не вынесу, если Игоря еще и посадят из-за этого мерзавца.
Игорь опускает руки, смотрит на меня долго, оценивающе. И его взгляд словно спрашивает, что этот гаденыш со мной сделал.
— Все хорошо, — на выдохе, чувствуя, как подгибаются колени.
Игорь коротко кивает, а потом словно щенка, за шкирку поднимает не маленького ростом и габаритами Федьку, и, встряхнув, выставляет за порог.
— Эта женщина – моя, — спокойно проговаривает Игорь. — Еще раз увижу рядом – кастрирую. Усек?
— Ты еще пожалеешь, — сплюнув, огрызается Федька. И я совершенно не узнаю своего друга. Этот человек, дико ухмыляющийся – мне не знаком.
— Еще минуту и я начну жалеть, что ты дышишь.
Больше Федька ничего не говорит, а Игорь захлопывает дверь.
Подходит ко мне, хмурится.
— Я же просил сидеть на кухне и ждать меня, — качает головой. Я, молча, вытираю рукавом платья рот, а потом шагаю ему навстречу, в его объятия. Прижимаюсь, вдыхая его аромат, дерзкий и такой родной, что слезы на глаза наворачиваются. А он впечатывает меня в себя, пятерней зарывается в мои кудри на затылке. — Доброе утро, Марусечка, — ласково шепчет Игорь, как ни в чем не бывало.
— Теперь уж точно, — ему в плечо.
— Ты как? — и губами к виску прижимается.
— Все хорошо. Все очень хорошо, — голову поворачиваю, касаюсь его губ своими. Почувствовать его вкус, стереть воспоминания о Федьке и его губах жгучим поцелуем с тем, кто действительно мне нужен. А соседушка мой только и рад. Поцелуй углубляет, заставляя выпасть из реальности.
Глава 7.
7. Январь.
Я не знаю, что такое любовь. Нет, каждый день видя счастливых родителей – я чувствую их тепло; вижу, как сияют их глаза, когда они разговаривают или просто смотрят друг на друга. В такие минуты каким-то шестым чувством я понимаю - между ними очень сильная связь. И это намного крепче того эфемерного чувства, складывающегося в шесть самых обычных букв, которые ничего не значат.
Я не знаю, что такое любовь. Но я знаю, что есть безумство. Когда плавишься от одного взгляда, когда себя теряешь в его руках. Когда, кажется, дышать не можешь, если его нет рядом. Безумство. Сумасшествие. Но не любовь. Нет, я не знаю, что такое любовь. Зато я знаю, что такое боль. Теперь знаю. По-настоящему.
Она разная. И та детская, когда самая родная, самая близкая мама вдруг оставляет в приюте, лишь сказав: «Так будет лучше», — жалкий лепет по сравнению с тем, что я испытываю сейчас. Боль многогранна. И каждая ее грань остра как бритва. Каждая ее сторона режет до крови и темных кругов перед глазами. Она выворачивает нутро, ломает кости и рвет душу. Боль убивает. И я не знаю, как с ней справиться.
Я смотрю на женщину напротив и задыхаюсь от боли и безысходности. А она улыбается чуть растерянно, что-то говорит, но я не слышу. В ушах гулко бьется пульс. Дрожат руки и ноги совсем ватные.
А она красивая и хрупкая, будто статуэтка. Черные волосы вьются мелким бесом, совсем короткие, и делают ее похожей на девчонку, пожалуй, даже моложе меня. Но я знаю, что ей тридцать два и что она вот уже двенадцать лет замужем, а еще пять прикована к инвалидному креслу. Я знаю, что за эти пять лет она трижды пыталась покончить с собой. Знаю, что каждый раз ее спасал муж.