- Фил, где Игорь? – голос звучит жалко, да и я выгляжу жалко: промокшая, подрагивающая от необъяснимого страха.

- В тюрьме, - выдыхает Фил, а я оседаю на пол. Фил не успевает среагировать и я больно ударяюсь о паркет, но что мне боль, когда в душе противно сквозит. – Мари! – орет тревожно, приседая рядом, пытаясь меня поднять. И я тут же оказываюсь на чьих-то руках.

И знакомый голос ругается матом, переходя с французского на русский. А я ничего не понимаю. В голове бьется только одна мысль: Игорь в тюрьме. Как? За что?

- Вишневская! – знакомый требовательный окрик выводит из ступора. Вскидыаю голову: надо мной, засунув руки в карманы брюк, хмурой тучей навис Тимофей Аристархович собственной персоной. – Хватит бока отлеживать, Вишневская! У меня друг в тюрьме из-за тебя, а ты тут в обмороки падаешь, как барышня кисейная, - и морщится так, будто дерьма сожрал.

- Тимыч, прекращай Машку пугать, - а этот здесь откуда?

- Ванька? – выдыхаю изумленно. Зубин скалится белозубо и подмигивает, показывая, мол, все под контролем. Я резко сажусь, обнаружив себя на диване, и окидываю взглядом таких разных мужчин, собравшихся под одной крышей ради того, от кого я сбежала. Глупая Машка. Но взгляд упорно возвращается к Тимофею, раздраженному донельзя.

- Почему из-за меня? – спрашиваю в его прямую спину.

- Ой да не слушай ты его, - вмешивается Ванька.

- Иван! – обрывает Ваньку старший брат. Еще один друг. Похоже, вся команда в сборе. Только вот Фил никак не вписывается во всю это компашку. Но об этом не сейчас.

- Почему из-за меня? – настойчиво повторяю свой вопрос.

Тимофей оборачивается мягко, точно и выверенно, как хищник, высмотревший, наконец, свою добычу. Нервно сглатываю, вцепившись пальцами в края дивана. Таким Аристарховича я еще не видела. Все его тело дышало силой, вся его суть пылала ненавистью, полыхающей в темных глазах. Ненавистью ко мне.

- Ты сломала его, - говорит, приближаясь медленно. – Ты сделала то, что его суке-жене не удалось. Вывернула кишками наружу. Ноги вытерла. Бросила подыхать, а сама…

- Тим, - это уже Фил.

Но  я не обращаю внимания на попытки друга. Друга? Чьего только? Неважно. Не сейчас. Не разрывая взгляд, поднимаюсь на негнущихся ногах. Злость и обида ярятся внутри, сплетаясь в тугой узел.

- Сломала? – усмешка кривит губы. – Сломала, говоришь…

Аристархович смотрит пристально, в самую душу, оголяя каждый нерв. Как же Пашка с ним живет? Он же…даже слов не найдется. Да с ним рядом страшно находиться. Растопчет и лица не запомнит, переступит и дальше пойдет. И плевать ему на меня и мои доводы. Душу перед ним разложить? Дудки.

- Может, тебе рассказать, что это значит – сломать? – я стою совсем близко, руку протяни. Ему ничего не стоит сжать мою шею, если я только посмею сказать то, что собираюсь. И этот сломает к чертовой матери. – Я расскажу. Расскажу, как она на стены кидалась. Как волосы на себе рвала, как выла по ночам, сбивала в кровь руки. Расскажу, как с крыши сигать пыталась. Расскажу, как собственную сестру едва не загрызла, потому что та не пускала ее к тебе, - сглатываю, ощущая, как вокруг нас клубится и звенит тишина. Оглушает, пугает. И в этой тишине отчетливо слышно рваное дыхание хищника напротив.

- Мари! – ревет Фил, предостерегая. Но меня не остановить. Я слишком хорошо помню сломленную Пашку. Но только теперь складываю два и два и получаю правильный ответ. Все те муки, весь тот ад, в котором она жила несколько лет – из-за него.

- А ты…ты не спрашивал, откуда у нее шрамы? У нее же все тело в шрамах, - хриплю, съеживаясь под тяжелым, вынимающим душу взглядом. – Все тело. Хочешь расскажу, откуда?

- Ты… - выдыхает Тимофей и в ту же секунду между нами вырастает высокая фигура моего блондинистого друга.

- Тим, не надо. Мари, ты что творишь? – с опаской глядя то на меня, то в выбеленное лицо Аристарховича.

- Тим, прекращай, - это уже Зубины едва ли не хором. Но он не отводит взгляда, черного, что тьма, до краев переполненного болью, мутной, жуткой, нечеловеческой. И я вдруг понимаю, какую глупость только что сделала. Прикрываю глаза, вдруг ощущая неимоверную усталость. И злость куда-то растворилась, как и не было.

- Ты… - повторяет тихо, словно через силу выдавливая каждое слово. – Тебе повезло, что ты его жена.

Я устало отмахиваюсь от его слов, не придавая им никакого значения. Не вникая. Обвожу взглядом застывших мужчин.

- Может, мне кто-то объяснит, что здесь происходит? И почему Игорь в тюрьме?

- Машку убили, - огорошивает все тотже Тимофей. Я не переспрашиваю, знаю, о какой Машке идет речь. И кого этот странный и страшный мужчина, бывший моим преподавателем, сукой-женой называл.

- А Игорь причем? – спрашиваю глупо, уже не ожидая ответа ни от кого, кроме Тимофея.

- А у него есть веский мотив, - ухмыляется. Вопросительно изгибаю бровь. – Ты, - отвечает на немой вопрос.

- Сядь, Мари, - подхватывает Фил, когда подкашиваются ноги. Но я выворачиваюсь из его рук, чувствуя, как меня колотит.

- Объясни, - требую, обогнув Фила и замерев вплотную к Тимофею.

- Охотно. Ты – молодая, красивая, здоровая, - он скользит взглядом по моим ногам. Я невольно переступаю, обхватываю себя руками. – И все бы хорошо, жить вам долго и счастливо, если бы не бывшая жена-инвалид, к которой наш благородный рыцарь привязан долгом, честью и виной, - произносит язвительно, а я, кажется, начинаю понимать, почему я – веский мотив. Дикость какая-то.

- Но это же полная чушь. Это никакой не мотив, - дрожь пробирает до костей.

- Почему? – вполне искренне удивляется. – Ты же сбежала из-за этого. Так почему нельзя убить?

- Тим, хватит уже ее пугать. Гляди, трясется вся, - это уже злится Саня.

- Лучше бы сухой одежды дали, - огрызается Тимофей.

Фил за спиной чертыхается и уходит, силой уводя меня за собой. Переодеваюсь в сухую одежду, мою собственную, оставленную здесь той ночью, слышу, как переругиваются мужчины в гостиной. Фил стоит за дверью, охраняет. Просушиваю полотенцем мокрые волосы, сейчас наверняка смешно топорщащиеся в разные стороны.

- Фил, когда убили Машу, ты знаешь?

- Неделю назад. В ту ночь, когда вы были на маяке.

Я замираю, не веря услышанному. Но это же значит, что у Игоря есть алиби. Алиби!

Вылетаю из комнаты, едва не  приложив Фила дверью.

- Он не убивал, Фил. Не убивал, - выдыхаю, радуясь, как ребенок.

- Мы знаем, - хмурится Фил.

- Ну так и что вы стоите? Поехали.

- Далеко? – снова Тимофей.

- Я дам показания или что там нужно. Я же с ним была в ту ночь. Всю ночь, понимаете. Он не мог быть в другом месте.

- Ты не можешь дать показания, потому что ты – заинтересованное лицо, - возражает Ванька. – Тебе попросту не поверят, даже если ты распишешь день поминутно.

- Еще и в сообщницы запишут, - вздыхает Тимофей, садится на подоконник. – Нужно найти Фреда, - выдает вдруг он и, опередив мой вопрос: - Он утверждает, что видел Игоря в ночь убийства у дома Машки. И запись с камеры видеонаблюдения предоставил, а там дата и Игорь на ней, как на ладони, прямо в камеру смотрит. И экспертиза пока делается, но хрен поймешь, что она покажет. Если Бабаеву нужно засадить Игоря – он засадит, как-никак отчим у него не последний человек в городе.

Я устало прислоняюсь к дверному косяку, вдруг живо вспомнив встречу Игоря с Федькой полгода назад в моей квартире. Неужели так глупо мстит?

- Мне нужно позвонить.

И как ни странно, но свой мобильный мне протягивает Тимофей. Набираю выученный давно и наизусть номер. Оказывается, не забыла, надо же.

- Алло? – голос Федьки насторожен.

- Здравствуй, Федя.

- Мария? – настороженность сменяется удивлением.

- Узнал – это хорошо, - усмешка кривит губы.

- Сколько лет, сколько зим, Мария. Неужели вспомнила о старом друге? – он забавляется, ну и пусть. Мне плевать.

- Ты зря все затеял, Федя.

- Что затеял, Машенька?

- Ты знаешь, что. Я не знаю, зачем, но знаю, что зря. Ты тронул то, что принадлежит мне, Федя. Или ты забыл, кто я?

- Ты – никто, Машенька. Без своего папочки ты – никто. Так, красивая девка.

- Ошибаешься, Федя. Я – дочь Самурая, Федя. Его плоть и кровь. И я порву тебя, урод, собственными руками. Ты знаешь, я сумею.