Заглядываю в его потемневшие глаза, горящие, горячие и, поддавшись странному порыву, указательным пальцем собираю крупную каплю его сока и медленно размазываю по своим губам. Игорь смотрит, как завороженный, и от его потрясенного взгляда подкашиваются ноги. А я облизываю губы, слегка прикрыв веки, смакуя чуть солоноватый, с горькой ноткой кофе, вкус. Его вкус. И понимаю, что мне хочется большего: опуститься на колени, вобрать его в себя, насладиться им самим. Но он держит крепко и смотрит так, что становится неловко от собственных желаний.
— Маруся, — легкое касание губ, — ты что делаешь? Что ты со мной делаешь?
— Что? — эхом.
— С ума сводишь.
— Это хорошо, — с улыбкой.
Игорь коротко смеется, а я ловлю его смех губами.
— Тогда позволь мне… я хочу…
И снова касаюсь его плоти. Он выдыхает, перехватив мое запястье.
— Нет, — жестко.
— Пожалуйста…научи меня…научи любить тебя…сейчас…я хочу.
— Сумасшедшая, — выдыхает, потянув за руку.
Но дойти до кровати не получается. Невыносимо терпеть и искать подходящее место, просить. Просто толкнуть его в плечи, прижать к стене, поцеловать и не позволить опомниться. Ощутить шелк его кожи, провести языком по всей длине. И потеряться во времени, когда, он, наконец, отпускает себя, позволяя мне сделать ему приятно так, как хочу я. Сперва неумело, но с каждым его стоном раскрепощаясь, ускоряя темп и замедляясь, лаская языком и целуя. Слушая его ласковые слова и собственное имя сорванным голосом, кайфовать и возбуждаться, доходить до предела и замирать на самой грани. А когда уже становится мучительно сладко в низу живота от желания, Игорь с рычанием опрокидывает меня на спину и резкими толчками вспарывает тело. Дикими поцелуями и укусами лишь разжигая еще больше, подталкивая за грань наслаждения, и срывается вместе со мной, уткнувшись лицом в мою шею.
— Значит, так, — подтянув меня на себя и запустив пятерню мне в волосы, заговаривает Игорь, когда мы смогли наконец нормально дышать и даже принять душ. По очереди, потому что вдвоем ничего толкового бы не вышло — стопроцентно. Правда, одеться этот наглый котяра мне не позволил. И теперь я, совершенно голая, слегка поерзав, устраиваюсь поудобнее на нем и прикрываю глаза, наслаждаясь его лаской. Он усмехается моей возне, а сам едва ли не мурчит от удовольствия. — Дело было два месяца назад. Машина у меня сломалась, и пришлось брать другую. А я, — я отчетливо ощущаю, как он морщится, — не люблю ездить в городе не на «Эскаладе», — еще бы, на таком танке не страшны самые длинные «пробки» и каверзные выбоины. — В общем, злой как черт. И тут такая красотулечка да еще на байке. Грех не влюбиться. Вторая с ней тоже ничего, — и замирает, ожидая моей реакции. А я пытаюсь вспомнить тот вечер два месяца назад. И ни-че-го. Так, стоп! Приподнимаю голову, заглядывая в лукавые рыжие глаза. Какая вторая? — Рыжуля такая, тоненькая, как кукла, — словно угадав мой вопрос, продолжает мой обнаглевший соседушка, которого хочется чем-нибудь стукнуть, аж руки чешутся. — Роза, кажется.
И как по мановению волшебной палочки в памяти кадрами мелькает тот вечер: ссора с отцом из-за учебы, его норовистый «сапсан» подо мной и трясущаяся от страха Розетта сзади. Ох, как она материлась всю дорогу. Подруга в тот вечер открылась мне с новой и крайне неожиданной стороны. А когда мы таки доехали (а по словам Розетты – долетели) до моего дома и моя подруга ступила на бренную землю – Розетта пропала, зависнув на каком-то мажоре, подпирающем лупоглазый «Hennessey Venom GT». Теперь «подвисла» я. Конкретно так. Не в силах воспринимать окружающий мир. От слова «совсем». Бесстыже желтый «лупоглазик» выглядел насмешкой среди серо-черных однотипных джипов и седанов. Моя мечта, неисполнимая, недосягаемая. И красивая до невозможности. Настолько, что пальцы закололо – так остро захотелось ощутить под руками оплетку руля, вжаться, слиться в единое целое с этим массивным «насекомым». И это желание настолько потрясло и разозлило, что я как можно быстрее ретировалась из двора, не запомнив владельца и совершенно забыв о подруге. Розетта пришла сама чуть позже, немного расстроенная, но воодушевленная и загадочная. Нашла, видать, новую жертву. Оная «жертва» еще долго стоял у капота желтого красавца, взглядом блуждая по окнам дома. А потом вдруг шутливо козырнул мне рукой и скрылся в подъезде. А утром лупоглазика во дворе уже не было. И больше свою мечту я не видела, а о владельце напрочь забыла. А теперь получается, что той «жертвой» был Игорь. И его вторая машина…тот самый желтый лупоглазик…я задыхаюсь от собственного предположения.
— Игорь? — привстаю, упершись ладонями в его грудь. Он смотрит…долго…затягивающе…и глаза его совсем пьяные. Ох, спасите-помогите. — Игорь? — тряхнув волосами, щелкаю у него перед носом. Он выдыхает рвано. И ровный взгляд, потемневший, тяжелый, но «протрезвевший». Вот и хорошо. — Ты хочешь сказать, что тогда…на желтой…желтом лупоглазике был ты?
Отточенный изгиб брови, легкая полуулыбка и едва уловимое недоумение.
— На чем? На лупоглазике? — я киваю, а его улыбка становится шире. Он едва сдерживается от смеха. — Это ты так о гиперкаре в тысячу лошадок?! Лупоглазик?!
Я снова киваю, хмурясь. Понимаю, что он откровенно смеется надо мной, но ничего не могу поделать. Лупоглазик он и есть лупоглазик, хоть сколько угодно в нем тысяч «лошадок». Красивый, мощный, обтекаемый. Мечта. Вздыхаю под тихий смех Игоря.
— Да ты никак втюрилась, красотулечка моя? — прижимает к себе. Дергаю плечом, хотя отрицать очевидное – глупо. Я давно и безнадежно влюблена в эту сказочную машинку. С того самого дня, как пару лет назад прокатилась во Франции, где я была по обмену опытом. Жаль, порулить не дали. И папа наотрез отказывался покупать мне такую. Без объяснения причин.
— Люблю красивые машины, — уклончиво.
— О, она не только красивая, не так ли? На треке бы на такой погонять, да?
И снова он меня удивляет. Заставляет сверлить его взглядом и требовать ответа. Впрочем, ответ является сам: трелью дверного звонка и долгим вызовом на мобильный. Розетта!
Телефон обнаруживается в ворохе одеяла на полу. Я злюсь, а Игорь весел и игрив. Не сводит с меня голодного взгляда, перевернувшись на бок и подперев рукой щеку. Словно я не девушка, а миска сметаны. И улыбается ехидно так, по-кошачьи. Скотина! И Розетта! Когда только спеться успели? Неужели она за одну короткую встречу выложила этому наглому котяре все обо мне? Как?!
Задыхаясь от злости, выдыхаю в трубку резкое и короткое: «Да!»
— Мари? — испугавшись, и оттого тихо звучит голос подруги в трубке. Ее сестрица Пашка сразу же выдала бы едкую фразу по поводу моего ора, а эта даже дышит едва.
— Я, Розетта, я. И я в гневе. Ты даже не представляешь, в каком.
А Игорь, откинувшись на подушки, приглушенно смеется. И я понимаю, что попала по-крупному. Что вот сейчас сдала себя…нас с потрохами, хотя не планировала совершенно кому-то рассказывать о бурно проведенной днерожденной ночи в компании подозрительно довольного соседа. Вот засада-то, а.
— Мари, ты что, не одна?
Какая проницательность, просто поразительно. Вздыхаю, старательно придумывая, как бы ответить. Без потерь, так сказать.
— Гроза, ты что, с Фредом?! — Розетта кричит так, что я отодвигаю трубку на безопасное расстояние. Сама при этом выуживаю из шкафа джинсы и свитер с высоким воротом. Под свитер – белая майка и простые хэбэшные трусы под джинсы. И все это под возмущенные возгласы Розетты в трубке, выводящую из себя трель дверного звонка и невозмутимость соседушки.
— Роза, хватит уже трезвонить в двери! — приходится переключиться на громкую связь. Одеваться с телефоном в руке чертовски неудобно. На Игоря предпочитаю не смотреть. — Я уже одеваюсь! И нет, я не забыла про экзамен. Да чтоб тебя, — это уже свитеру, в котором я умудряюсь запутаться. А Розетта продолжает выносить мне мозг на тему, что этот козел Фред (он же сволочь и придурок Федька) меня только использует. Что насрать (и откуда только нахваталась таких словечек наша тонкая душа?) ему на меня, ему бы поглубже в папином бизнесе увязнуть, чтобы…
Дальше дослушать мне не дают. Игорь одновременно делает сразу несколько вещей: отключает Розетту и стягивает с меня перекрученный напрочь свитер. А потом надевает его на меня, поправляя высокий воротник и чмокнув в кончик носа. И уже совершенно одетый сам. И когда только успел?