Нонна Ананиева - Яхта: история с рассуждениями

– Что ты ей давал? – резко спросил Мухаммед у Никиты.

– Вообще не собираюсь отвечать на подобные вопросы, да еще заданные таким тоном, – огрызнулся Никита.

– Ах вот оно в чем дело! – Севе сегодня перепало на десять лет вперед. – Ты ей давал какую-то свою нанотехнологическую мудотень! Кто же тебе, технократская рожа, дал право экспериментировать с людьми? Развал Советского Союза, который тебя формулам твоим научил? Теперь все можно!? Каучуковый костюмчик себе примеряешь! – Сева орал так громко и страшно, как только мог. – Она, наверное, перед тобой еще и отчитывалась, как прошел сеанс у меня дома с подопытной обезьяной номер сто пять по кличке Копейкин?

– Что ты визжишь, как недорезанный кабан?! – Никита тоже повысил тон. – Спроси-ка лучше у своего друга-гинеколога, он экспериментирует или нет? И если у него хватит смелости ответить утвердительно, спроси еще про своего ребеночка, где он сейчас и когда родится. Или тебе на это плевать, ты весь в ревности и унижениях, – во всем виноваты женщины, а я себе пошел дальше, к Мари, например.

Мари получила то, что хотела. Еще раз подтвердились ее прогнозы и предположения относительно непонятной русской души, полудиких мужиков, опасностях, непредсказуемости, мордобое – и не важно, что ударил первый Мухаммед, а Сева, наоборот, сдерживался весь день и себе этого не позволил, и опять пахло миллионами, пролетевшими мимо носа.

– Смотри-ка, Мари, Никита публично осуждает наши с тобой отношения. Ему до всего есть дело.

– Я не люблю равнодушных, ты же знаешь. – Мари держалась, как могла.

– Твой ребенок, Сева, может родиться. Даже есть вероятность, что будет на тебя немного похож. Налей мне водки быстро, – обратился Мухаммед к Апельсину. Потом взял стопку, опрокинул ее, как тысячи раз делал в Волгограде, выдохнул и попросил повторить.

– Так, ребят, – негромко сказал Сева, – вы меня в покое сегодня оставите? Еще немного, и я перестану что-либо воспринимать.

– Нет уж слушай, – как-то укоризненно произнесла Саломея.

– Но он родится, если ты этого пожелаешь, – Мухаммед волновался, и водка не очень помогала. – Ты можешь выбрать время. Это есть в Ирином завещании? – спросил он Филиппа. Тот утвердительно кивнул. Мухаммед сел на пол на ковер по-турецки. – То ли она не хотела его убивать вместе с собой и в ней говорил материнский инстинкт, то ли она сама не хотела принимать решение, то ли она предпочла отправиться в будущее одна, свободная, и не нести ответственности еще за одну жизнь. То ли катастрофа была просто случайностью. Она попросила меня его сохранить. Я сохранил. Благодаря Олегу, то есть его помощи, у меня в клинике сейчас есть для этого технические возможности.

Внешне Сева не реагировал. Просто сидел в кресле и слушал.

– Что, трудно? – спросила Севу Саломея. – Когда женщина решается на аборт, ей тоже трудно, но ее никто не слышит и не хочет понимать. Общество либо равнодушно, либо ее осуждает, но ничего не делает для того, чтобы этого ребенка реально помочь вырастить. Не говоря уже о риске для здоровья женщины. Виновата всегда она. Вот тебе шанс – самому вырастить и воспитать своего ребенка. Ты готов? Зачем вообще нужен мужчина? Я обожаю этот вопрос. – Конечно, ей хотелось, чтобы и Олег это слышал. – Или вы будете заниматься построением нового общества, ничего в нем не делая? Размышлять о новых формах сознания, когда здесь и сейчас детям нечего есть и кругом дрянные, отсталые школы, бездарные телеканалы, наполненные насилием, развратом и дешевой попсой? На сотню мужиков один найдется более-менее умный и не очень ленивый, на десять тысяч – один действительно умный, а остальные прикрываются «правилами», «религиями» и «устоями с традициями», паразитируя в быту, работая охранниками, спекулянтами или политиками. Смотри, какой у тебя исторический шанс, Сева! Ты решаешь и берешь ответственность за новую жизнь, а не просто получаешь сексуальное наслаждение под любимую музыку, спихивая последствия на женские плечи.

– Можно послушать, что еще есть в завещании? – обратился Сева к Филиппу. – Считайте, что пункт первый «КОПЕЙКИН» мы разобрали.

– Хотелось бы лишь уточнить кое-что, – ответил Филипп. – Вы должны принять решение, Сева, не позднее первого октября текущего года и заверить его юридически в нашей компании.

– А если я этого не сделаю? – удивился тот.

– Тогда эмбрион, простите за терминологию, передается в собственность клиники.

– Но это же незаконно! – возмутился Сева. – Вы что, хотите сказать, что Мухаммед легально занимается выращиванием эмбрионов, прости, Господи?

– Тебя что больше волнует, я не пойму: легитимность клиники или твой ребенок? – спросила Саломея.

– Кого-нибудь еще интересует что-либо связанное со мной на этой лодке? – опять завелся Сева. – Мне можно немного передохнуть от всеобщего внимания? Я надеюсь, мы не будем принимать решение о моем… – он сделал паузу и сглотнул, – эмбрионе совместно? И почему мне нельзя было это сообщить в сепаратном порядке на берегу в цивильном месте?

– По-моему, здесь достаточно цивильно, – заметила следившая за всем Ханна.

– Мы старались, – ответил ему Джузеппе, – но согласно завещанию нужно было быть всем вместе.

– Это еще зачем? Значит, я не единственный, видишь? – ущипнул он Мари за бочок. Он уже себя не контролировал. – Кто на новенького, Никита Сергеевич, ваше технократское величество?

– Деньги от сделки согласно предварительным комиссионным договоренностям будут выплачены соответственно Ханне Райтман и Виолетте Пеневой не раньше чем через один год, прошедший после катастрофы, то есть 21 февраля следующего года, – сказал Джузеппе.

– Вот оно как, Ханночка, – не умолкал Се-ва, – а ты волновалась.

– Там что, так и написано – «21 февраля»? – удивилась Ханна.

– А ты новую шубку уже себе отложила в Милане? – не стесняясь, схамил Сева.

– Да. Так и написано, – ответил Джузеппе.

– То есть она знала, что 21 февраля она поедет со мной на машине и… Или как?

– Ты кого спрашиваешь? – посмотрела на него Саломея.

– Вас всех. Значит, это было самоубийство, где я мог бы тоже не выжить?

– Я так не думаю. – Саломее хотелось его успокоить. – Она могла спланировать что-нибудь другое. Таких людей нельзя, наверное, удержать. Катастрофа – это случайность, Сева. Трагическая случайность. Бог ее отвел от греха самоубийства. Ведь может быть и так.

– У меня день рождения 21 февраля, – грохнул Олег.

– Вот и отметите, – рассуждал сам не свой Копейкин, не обращая внимания на слова Саломеи. – Я только скорее всего не смогу приехать, дабы не искушать судьбу еще раз. Даже если в этом завещании обо мне будет написано золотыми буквами или она мне оставила деньги от вашего бриллиантового говнобизнеса. Нет! Так, я пошел на палубу, – не выдержал Сева. – Мари, ты со мной?

– А что дальше, нам неинтересно? Ты все понял? Я – нет. – Она встала с подлокотника Севиного кресла от греха подальше. Ну и народ, не переставала удивляться Мари. Ей казалось, что она тут не два каких-то дня, а по крайней мере два месяца. В Париже такое и рассказать-то некому. Даже Николя скажет, что она ничего не поняла, как обычно, и напридумывала. А Изабель усмехнется и напомнит, что она ей предлагала ехать вместе с ней в Сан-Тропе к ее тетке. Плевать, что там кто-то скажет. В этой жизни она хочет чувствовать, рисковать и пить шампанское.

– Контракт был составлен и проплачен на тебя тоже, – сказал Никита, обращаясь к Севе.

– Без моего согласия? Вы очумели, господа? – Потом подумал. – А я взял и выжил! – Он показал фиги обеими руками, как Буратино, и застыл так на секунду, посмотрев на Мари.

– Ты никакой не Пьеро! – бросилась ему на шею Мари.

– Да здравствует Буратино! – крикнул Мухаммед. – Мы спасены!

– Мухаммед, может, хватит уже водку пить, никто, кроме тебя, ведь не пьет, – одернула его Ханна.

– Какая ты красивая, Ханночка! Мне так было с тобой хорошо, как никогда! – Язык чуть-чуть уже заплетался. – Это большая ответственность быть красивой. Метка.

– Я справляюсь. – Она уселась к нему на ковер. – Держи, выпей-ка чашечку кофе, а то тебя сейчас совсем развезет.

Сева посмотрел на Мухаммеда с Ханной, потом на Олега, стоявшего с Саломеей у клетки с попугаем. Попугай еще этот! Как они все разыграли! Лучше подобрать пары было просто невозможно. Случайность ли это? Или опять Рашид… Да что об этом думать, он ведь жив. Как же хорошо! Столько еще можно сделать!