– Откуда идешь? – Спросил Айтек, пытаясь скрыть свои чувства.
– Проверял силки.
– Хорошее занятие, – процедил Айтек сквозь зубы, и Азиз уловил его тон.
– Тебе по душе что-то другое? – Спросил он. Айтек пожал плечами.
– Просто хотелось бы знать, с каких это пор черкесы стали похожи на стадо овец!
– Что ты имеешь в виду?
– Не понимаешь?! Вспомни, как мы сражались с османами, пытаясь не пустить их в аул! Сколько храбрых воинов тогда полегло! А теперь мы встречаем своих врагов, как дорогих гостей, делимся с ними кровом и пищей! Осталось предложить им наших жен!
Азиз переступил с ноги на ногу.
– Я все помню, Айтек. Мой отец был тяжело ранен, а брат Керим, которому было всего восемнадцать лет, погиб. Но сейчас старики решили, что браться за оружие не стоит…
– Старики выжили из ума, и вы вместе с ними! – Вспылил Айтек. – Тебе мало того, что твоя сестра родила от османа? Хочешь порадоваться еще одному турчонку?
Азиз помрачнел.
– Я не радовался, когда узнал, что Мадина родила от турка. Но Ливан принял ребенка, и мы были вынуждены сделать то же самое. Хайдар – хороший мальчик, и я не жалею… Мадина очень гордая, она ни за что не признается, но мы уверены в том, что над ней надругались.
– Ты не думал бы так, если бы увидел то, что видел я, – заявил Айтек.
– Что ты видел?
– Твоя сестра провела ночь с одним из янычар.
– Я не верю! – Отрезал Азиз.
– Клянусь своей честью, что это правда. Я случайно зашел в пещеру над тропой и увидел там янычара и Мадину. Они лежали голые, крепко обнявшись, и спали. – Он гневно вскинул голову. – Я хочу убить османа! Станешь ли ты мне мешать, ссылаясь на запрет стариков?!
– Не стану, – глухо произнес Азиз. – Я тебе помогу.
– Я не нуждаюсь в помощи, сам справлюсь. Но ты должен знать, что Мадина опозорила семью.
Азиз кивнул. Его губы задергались, он сжал кулаки.
– Теперь знаю. Я готов собрать мужчин. Стоит бросить клич, и они с готовностью возьмутся за оружие! Люди хорошо помнят, сколько горя принесли нам османы! И мы… – Он осекся, вспомнив, как горячо старики убеждали сородичей повременить, не терять головы, какие они приводили доводы, и добавил: – Правда, я не уверен, стоит ли затевать войну из-за женщины…
– Не стоит. Говорю тебе, я сам справлюсь. Но воля Аллаха непредсказуема, и я хочу, чтобы тебе было известно, куда и зачем я иду.
– Я понял, – коротко сказал Азиз. – Удачи тебе, Айтек!
Тот сурово кивнул и продолжил свой путь.
Кое-где на склонах обнажилась прошлогодняя трава, угрожающе торчал почерневший чертополох. Вдали стлались по земле, а затем поднимались в воздух молочно-белые клочья тумана. Ветер усилился; он забирался под одежду и насквозь пронизывал тело.
С неутолимой болью в сердце Айтек вспоминал полную юной прелести, похожую на цветок девушку, ее милую шаловливость, веселый задор, водопад темных волос, ее сияющие глаза, блеск зубов, то и дело сверкавших меж алых губ. Вспоминал развеваемые порывистым горным ветром яркие одежды, словно сотканные из беспечности и счастья, ее смех, ее живость, ее нежность, ее страсть. Вспоминал ту, которую навсегда потерял.
С ранней юности он жил представлениями о том, что мужская природа в корне отличается от женской. Женщина живет повседневностью; ей недоступен взгляд вдаль, она видит лишь то, что ее окружает: дом, семью, мужа, детей. И только сейчас по-настоящему понял, что именно женщина властвует над помыслами мужчины, ибо мысли о ней зажигают огонь в его жилах, пробуждают жажду жизни или делают его существование похожим на предсмертный сон.
Теперь Айтек сполна постиг, прочувствовал до глубины души, чего стоит найти свою истинную любовь в безбрежном океане человеческого мира, осознал цену ее утраты. Обуреваемый желанием мести, он не мог ни измерить силу своей любви к Мадине, ни взвесить тяжесть той боли, которую был готов ей причинить.
В белесоватых лучах зимнего дня проступали угрюмые очертания обнаженных деревьев, домов и хозяйственных построек. Селение было невелико – спустя полчаса Айтек отыскал Мансура.
Тот вышел навстречу, заметил Айтека и вздрогнул: никогда прежде янычар не видел в глазах человека такого глубокого и вместе с тем мрачного выражения.
По телу Айтека с головы до пят пробежал судорожный трепет. Неведомая сила скрестила их взгляды, и Мансур спросил:
– Что тебе нужно?
Он был силен и красив – Айтек вполне мог понять, почему женщины с радостью отдаются такому мужчине. И все же Айтек не мог представить Мадину в объятиях янычара, не мог понять, как можно покориться страсти, пренебрегая любовью.
Черкес коротко произнес:
– Пойдем. Я хочу с тобой сразиться.
Осман пошел – он был безрассуден и смел: это следовало признать. Бой есть бой: если тебя вызывают на поединок, соглашайся без оглядки! Айтек впервые подумал о том, что перед ним не трусливый шакал, а достойный честного сражения воин.
Внезапно раздался тревожный возглас:
– Отец!
Айтек оглянулся: к ним спешил юноша лет шестнадцати, он был одет, как янычар, его лицо было красивым и тонким; во взгляде темных и вместе с тем ярких глаз затаилось выражение наивности и тревоги.
– Я скоро вернусь, Ильяс, – спокойно произнес Мансур. – Иди назад.
Значит, у янычара есть сын! И должно быть, с десяток наложниц! Он попросту развлекался с Мадиной, он бросил ее в Стамбуле, и она лгала, что он погиб, дабы скрыть свой позор! А теперь попалась в те же сети.
Мужчины пошли прочь от селения. Горизонт был блеклым, вдали виднелись клочья тумана и обведенные серебристой кромкой легкие, как пыль, облака. Лишь однажды Мансур остановил черкеса, взял за одежду, развернул к себе и спросил, глядя ему в глаза:
– Кто ты?
– Айтек.
Мансуру было знакомо это имя – оно давно врезалось в его сердце и пекло, как выжженное раскаленным железом клеймо. Янычар, наконец, увидел своего соперника, который всегда стоял между ним и Мадиной. А еще Мансур понял, на кого в действительности похож Ильяс.
Айтек заставил янычара взбираться наверх, и тот не противился. Склон был крутой и неровный, камни обледенели, кое-где приходилось хвататься за ветки кустарника. Любой неосторожный шаг грозил гибелью. Внизу виднелись острые камни и осколки льда, способные проткнуть тело подобно ножу и изрезать кожу, как стекло.
Мужчины поднимались молча; каждый чувствовал себя неуверенно и неловко. Айтек думал о том, что минувшей ночью этот человек держал Мадину в объятиях, обладал ее телом и наслаждался ее страстью. А Мансур видел перед собой мужчину, которому, как он полагал, принадлежала драгоценнейшая в мире жемчужина – сердце Малины.
Мансур скользил по круче; временами ему казалось, что земля уходит из-под ног, увлекая в бездну. Голова кружилась, перед глазами вспыхивали разноцветные пятна, похожие на звездный хоровод. Его руки онемели от усилий все время держать тело на весу и искать надежную опору.
Временами Айтек оглядывался, и его губы расползались в злорадной усмешке. Это тебе не любовные подвиги, не умение без стыда и трепета убивать и насиловать беспомощных жертв! Покров снега в горах обманчив, он похож на зыбучий песок – может внезапно разверзнуться под ногами и поглотить без следа. Айтеку хотелось показать янычару, какой ценой в этих краях покупается желание иноземцев считать себя хозяевами жизни и брать то, что им не принадлежит!
Когда же они, наконец, остановились, Мансур спросил:
– Что тебе нужно?
Айтек произнес одно-единственное слово:
– Мадина!
Черкес пристально смотрел на соперника сузившимися глазами. В этих глазах была не просто ненависть, а некая смесь подозрительности, ревности, непонимания и настороженности.
– Я предлагаю сразиться за нее. Ты готов?
– Да!
Здесь, на высоте, на краю головокружительного обрыва они находились в неравных условиях, но Мансур не желал отступать. Не то чтобы янычар боялся высоты, просто он не привык к ней, ибо она его сковывала. Усилием воли он заставил страх уйти вглубь, принудил себя сохранять ясность мыслей и держаться спокойно.
Они остановились на небольшой площадке. Айтек вынул шашку, Мансур – ятаган.[36] После этого мужчины принялись кружить, медленно подступая друг к другу. Порывы ветра обдували их тела, пронизывая насквозь и плоть, и душу. Оба понимали: этот поединок должен завершиться не просто поражением или победой – он должен закончиться смертью одного из них.