Султан знал одно: отказаться от этой красавицы он уже не в силах. И дело не только в ее совершенной красоте, но и в чистоте души, которая не замутнена ни дома, во Франции, ни здесь, в гареме. Надолго ли?

Может, под его присмотром она останется такой долгое время и будет живым родником, к которому так хорошо припасть уставшему на жизненном пути путнику? Хотелось на это надеяться.

В небе начали гаснуть звезды, и первые утренние птицы подали свои еще неуверенные голоса, а Абдул-Хамид все размышлял о Накшидиль.


Накшидиль вернулась из султанских покоев на рассвете. Она держалась так, словно боялась что-то расплескать. Позволила себя вымыть, но ни на какие расспросы Далал не отвечала.

Прилегла, чтобы хоть немного поспать.

Далал смотрела на подопечную и думала о том, что сбылось желание Михришах Султан – Накшидиль стала икбал Повелителя, и что-то не похоже, чтобы это повергло красавицу в ужас. Видно, султан нашел что-то, что примирило девушку с таким выбором. Абдул-Хамид красив зрелой мужской красотой, он добр, щедр, умен… Не будь шехзаде Селима, для Накшидиль лучшего владельца, чем султан, не найти. Но девочка влюблена в сына Михришах Султан.

Далал вздохнула: разве можно говорить о любви, если ты рабыня? Самое высокое положение, которое может занять рабыня, – стать матерью султана, но для этого нужно стать кадиной прежнего султана, родив сына, потом этого сына уберечь от многих и многих опасностей, вырастить и суметь посадить на трон. И красота здесь лишь малая часть, мало быть еще и умной, нужно быть везучей. В гаремах бывали сотни умных красавиц, но лишь единицам удавалось добираться до самого верха. Остальные либо превращались в сытых, безразличных ленивиц, либо находили упокоение в водах Босфора.

Конечно, Далал очень хотелось, чтобы именно Накшидиль повезло, чтобы Аллах взял ее судьбу в свои руки, чтобы был к девочке милостив.

А сейчас Накшидиль безмятежно спала после бурной ночи любви. Далал могла не спрашивать, что произошло, состояние девушки все рассказало опытной наставнице.

Но выспаться новой икбал не удалось: немного погодя к ней пришла Эсме Султан. Узнав, что Накшидиль еще спит, рассмеялась:

– Вай! Значит, в гареме верно болтают, что Накшидиль пробыла в спальне Повелителя до самого рассвета?

– В гареме уже знают?! – притворно ахнула Далал.

– Тебе ли не ведать, что в гареме знают обо всем, что еще только случится завтра.

Услышав голос сестры Повелителя, Эме выбралась из своей комнатки полусонная.

– Султанша…

– Досыпай, я не буду тебе мешать. А вот Повелитель свеж, бодр и, кажется, очень доволен жизнью, – лукаво рассмеялась Эсме и картинно вздохнула: – Мужчины крепче женщин после ночей любви.

Она поспешила уйти, сделав вид, что заходила лишь на минуту. Но сон уже был нарушен, Эме попросила служанок помочь одеться. Вовремя, потому что за Эсме Султан последовала еще одна нежданная гостья.


Михришах Султан не могла найти себе места, проклиная за то, что наговорила Накшидиль.

Все то, что передумала Эме, пришло в голову и Михришах. Она ужаснулась своим мыслям и поступкам. Ради возведения на престол Селима она была готова убить Абдул-Хамида, который столько претерпел сам, но не отомстил сыну того, от кого претерпел. Даже раскрыв заговор, султан не казнил племянника, хотя имел на это право.

А она еще и толкала на преступление невинную девочку. Аллах этого не простит.

Михришах Султан рвалась к власти, которая, едва забрезжив на горизонте с рождением сына, со смертью мужа отодвинулась в неизвестность, а с рождением у Абдул-Хамида своего наследника и вовсе оказалась в опасности. Но Накшидиль права: разве ради призрачной власти в этом мире можно губить душу?

Что, если ее грех падет на сына и Селиму придется расплачиваться за материнское преступление?!

Султанша не спала всю ночь, утром чувствовала себя разбитой, но была полна решимости все исправить. Запретить Накшидиль и думать о травле султана, поскольку девушка так и не стала настоящей икбал, уговорить Абдул-Хамида отдать ее Селиму. А еще она решила попросить у султана разрешение уехать в имение возле Эдирны и жить там, пока Селим не выйдет из Клетки.

Невольно шевельнулась мысль, что это может произойти уже после смерти Абдул-Хамида, а тогда будет поздно, Айше постарается сократить жизнь соперника своего сына до нескольких коротких вздохов. Михришах Султан постаралась не только отогнать эту мысль, но и укорила себя, что снова усомнилась в воле Аллаха. В Его воле оставить кого-то в живых или нет, посадить в Клетку или выпустить. Прав был Абдул-Хамид, когда, оказавшись взаперти, просто склонил голову перед Всевышним, не пытаясь требовать и что-то изменять. У него был мудрый наставник Али Хикмет, сейчас этот наставник оберегает Селима, значит, все будет хорошо.

В Топкапы к Накшидиль ехала совсем новая Михришах Султан: она признала свои ошибки и грехи пред Аллахом, хотя и сделала это не в мечети. Но Аллах милостив, он услышит искренние порывы души, хотя они легки, как дуновение ветерка в безветренный день.

Тюрхан, которую Михришах в последние дни приблизила к себе, с удивлением и интересом наблюдала за хозяйкой. С султаншей что-то происходило, только вот что? Наверняка задумала очередной подвох, ведь она вчера так долго о чем-то возбужденно беседовала с Накшидиль. После чего девушка с трудом сдерживала слезы.

Немного поколебавшись, к кому – Абдул-Хамиду или Накшидиль – ехать сначала, она решила все же сначала к султану, а к Накшидиль зайти лишь попрощаться. Но Повелитель оказался занят – он собирал Совет Дивана – и принять Михришах Султан обещал только после заседания. Пришлось отправиться в гарем.


Стоило шагнуть к воротам гарема – встретила сестру султана Эсме Султан.

– Михришах Султан? Вы были у Повелителя?

Меньше всего Михришах Султан хотелось видеть Эсме. Сестра Повелителя считала себя по положению выше Михришах и нередко это подчеркивала. Ненависти не было, выказывалось холодное уважение, однако Михришах Султан тяжело переносила насмешки Эсме Султан. Но не ответить сестре султана было бы слишком невежливо.

– Повелитель занят, он примет меня позже.

– Что-то не так в Старом дворце? Скажите мне, я смогу разрешить многие вопросы.

Михришах решила разыграть смирение:

– Нет, все хорошо. Я вверила своего сына заботам Повелителя и хотела просить его пока разрешить мне уехать в Дидимотику.

Мгновение Эсме Султан смотрела на Михришах с интересом, потом кивнула:

– Думаю, Повелитель согласится. Я встречусь с ним после Совета и скажу о вашем решении.

– Благодарю, но я попрошу сама.

– Как хотите…


В гареме – какое-то волнение, словно произошло что-то, способное нарушить покой сонного царства женщин. Но Михришах Султан прекрасно знала, что этот покой только внешний, как и уважение, выказываемое одалисками друг дружке, под оболочкой вяло текущей внешне жизни скрывались бурные подводные потоки зависти, ненависти и надежд, чаще всего бесполезных.

А нарушить покой стоячего болота могло простое появление торговки тканями, когда одна из наложниц успевала схватить отрез, который очень понравился другой. Джарийе получали ткань одного цвета и качества по воле своих хозяек, никто не считался с тем, нравится ли эта ткань и подходит ли. Иногда и без того бледные щеки какой-нибудь служанки выглядели мертвенными из-за соседства со светло-зеленой тканью, а у другой, напротив, и без того рдеющий румянец превращался в багровый из-за ярко-красной накидки.

Но это джарийе, а гезде и икбал имели право выбирать. Причем первыми ткани осматривали икбал, конечно, забирая себе самые красивые. К оставшемуся жадно тянули руки гезде. Если удачно оттенить глаза, выгодно подчеркнуть цвет кожи, то можно быть не просто замеченной, а попасть на султанское ложе и стать икбал. А там уже до кадины один шаг.

Михришах Султан шла от ворот гарема к комнаткам Накшидиль и размышляла о том, что султан немолод, потому практически ни одна из тех, кто еще не попал на его ложе, не имеет шансов стать кадиной совсем.

И все-таки в гареме что-то случилось. Возбужденные одалиски перешептывались по углам, на саму Михришах Султан любопытно косились. Что это, чего она не знает, что знать должна бы?

Накшидиль была какой-то сонной.

– Ты не заболела? – встревожилась Михришах Султан. – Мне нужно поговорить с тобой наедине, как вчера.

Девушка только кивнула. По знаку султанши Далал и служанки поспешно вышли из комнаты. Михришах присела на диван, жестом пригласив девушку садиться рядом, но та устроилась на противоположном. Султанша насторожилась, былое миролюбивое настроение начало таять, как лед на солнце. И все же сказала то, ради чего шла: