– Проходи, Далал. Что случилось?

– Мне нужно поговорить с вами наедине.

Услышав новость, Эсме ахнула:

– Ты уверена?! Не ошиблась?

– Пока сбоев не было. Я уже собрала мочу Накшидиль и посеяла овес. Через одну луну мы будем знать, мальчик это или девочка.

– Что ты сделала?!

Далал зашептала почти на ухо султанше:

– Я была у гадалки, она сказала, что родится сын. Так говорила и гадалка самой Накшидиль давно, еще дома. А овес и просо, политые свежей мочой, – это старый египетский способ проверить, кто зачат.

Эсме Султан замахала руками:

– Слышать не хочу об этих хитростях! Перестань, кто родится, тот и родится. У Повелителя уже есть сын. Только пусть Накшидиль молчит о своей беременности, так долго молчит, как только сможет. И ты молчи.

– Да, госпожа, я лишь хотела попросить, чтобы вы не приглашали Накшидиль кататься верхом.

Эсме Султан расхохоталась:

– Разумная просьба…


Эме переносила беременность легко, и животик рос медленно, потому скрывать удалось долго даже от султана. Но Абдул-Хамид не мог не заметить, что его возлюбленная словно стремится прикрыть живот руками…

– Ты?.. Почему ты закрываешься руками? Ты беременна?

– Да.

– Почему мне не сказала?

– Стыдно.

– Передо мной стыдно? Накшидиль, мы должны быть осторожней, чтобы не навредить плоду. Кто еще знает?

– Далал и… Эсме Султан.

– Эсме Султан знает, а я нет?! О, жестокая! Родишь мне сына?

– Да.

– Ты так уверена?

Эме усмехнулась:

– Когда-то давно, в прошлой жизни на Мартинике, нам с двоюродной сестрой нагадали, что ее дети будут править Западом, а мой сын Востоком. Я не поверила…

– А где твоя сестра?

– Не знаю.

– Назовешь ее имя, я постараюсь узнать через посольство.

У Эме все всколыхнулось внутри. Если в посольстве смогут узнать что-то о Роз-Мари-Жозефе, значит, смогут и передать весточку ее собственной семье, отцу?! Даже глаза заблестели, но тут же потухли. Что она напишет отцу, что стала рабыней, пусть и любимой, пусть Повелителя, но все же рабыней? Нет, отец этого не перенесет.

Абдул-Хамид, кажется, все понял без объяснений.

– Что тебя заботит? Не хочешь сообщать своей семье?

Эме решила не лгать, подняла глаза:

– Не хочу. Они не поймут, я бы тоже не поняла.

– Хорошо, потом, когда ты станешь более уверенной в себе. Но о твоей семье я могу узнать и не сообщая ничего о тебе самой. Это тебя устроит?

– Да, – с благодарностью кивнула Эме, целуя руку своему Повелителю.

– Вот и хорошо.


Шехзаде Селим вышел из Клетки, просидев в ней совсем недолго, но жить остался в Топкапы при султане. Повелитель приобщал племянника к делам, все чаще поручая что-то важное.

Селим и Эме редко виделись, вокруг нее всегда было множество служанок…

И все же однажды оказались наедине на несколько минут.

– Накшидиль… я знаю, ты стала наложницей дяди, но это ничего не значит! Мне неважно, что ты не девственна, ты поступила так, спасая меня. Валиде мне все рассказала, и о том, что ты отказалась взять яд, тоже рассказала. Мои чувства к тебе не изменились. Скажи только слово, и я попрошу дядю отдать тебя мне. Он добрый, он поймет. На коленях упрошу.

Эме подняла на шехзаде синие глаза, в которых дрожали слезы:

– Я ношу его сына…

Селим замер…

Договорить им не дали, султан и те, кто вокруг него, редко остаются без многочисленного окружения…


В конце месяца раджаб 1194 года хиджры (в июле 1780 года) султан Абдул-Хамид взволнованно мерил шагами свой кабинет, ожидая известий из гарема. Долго ждать не пришлось, главный евнух вошел, поклонившись:

– Повелитель…

– Да, Али?

– Накшидиль родила здорового мальчика…

– Уже?

– Да, все произошло быстро и легко, Повелитель.

– Позови писаря, нужно написать фирман о рождении нового наследника престола.


Еще через три месяца, когда на деревьях уже стали появляться первые желтые листочки, Накшидиль (она больше не называла себя Эме), выйдя на прогулку в сад, встретила шехзаде Селима.

Она постаралась поскорей пройти мимо, лишь поклонившись:

– Шехзаде…

Но Селим остановил:

– Я искал тебя, Накшидиль.

Она чуть нахмурилась в ответ, но замерла.

Селим протянул письмо, запечатанное красной печатью:

– Это передал Повелитель. И еще, Накшидиль… То, что ты принадлежишь другому и у вас сын, не помешает мне любить тебя всю жизнь. Тебя и вашего сына. Своих у меня быть не может.

Накшидиль с трудом проглотила вставший в горле ком.

– Шехзаде, мой сын никогда не будет вам помехой…

– Я знаю. Повелитель назвал меня первым наследником, но дело не в этом, а в том, что это твой сын. Султанша…

Он резко развернулся и почти бросился прочь.


Прошло несколько мгновений, пока Накшидиль вспомнила, что в руке у нее письмо.

Красная печать, явно французская…

«…Дюбюк де Ривери скончался…»

Хорошо, что рядом всегда оказываются незаметные служанки, они успели подхватить падающую Накшидиль…

Абдул-Хамид пришел проведать немедленно:

– Что случилось, любовь моя? Ты слишком устала, гуляя?

– Нет. – Накшидиль кивнула на письмо.

Султан развернул, вчитался в строчки на французском…

– Я сочувствую твоему горю. Если бы знал, никогда не отдал бы тебе письмо, сжег, словно и не получил.

– Повелитель, вы все верно сделали, я должна знать. Теперь у меня, кроме вас с маленьким Махмудом, никого нет.

– Не согласен. У тебя есть сестра во Франции, видишь, она уехала завоевывать Запад. А еще… у тебя есть Селим. Видела бы ты, как он переживал все это время! Когда меня не станет, Селим будет твоей главной защитой и опорой. Он любит тебя, а ты его, я же вижу. А еще он полюбил нашего сына, потому я могу умереть спокойно, есть на кого оставить вас.

Накшидиль сделала протестующий жест, но султан не позволил говорить:

– Накшидиль, я был счастлив с тобой, очень счастлив, но я не могу держать тебя. Если вы с Селимом будете столь же счастливы вместе, я закрою глаза на все.

– Нет, Повелитель, я не сделаю этого. Я уже выбрала, и это на всю жизнь.

– Выбрала умом, а сердце просит иного… Я люблю тебя… теперь как дочь, Накшидиль…


На следующий день Накшидиль снова увидела Селима. Как в первый раз, он стоял внизу и смотрел, не в силах отвести взгляд. Она тоже…

Эти двое еще не знали, что им предстоят долгие годы жизни рядом. По закону они никогда не смогут быть вместе, но разве такие преграды могли помешать любить друг друга, просто любить?

Трудная судьба Эме-Накшидиль подле трона Османской империи только начиналась…