– Ты, должно быть, узнал о нем от своего отца. Он ведь всегда привозил из Азии какие-нибудь странные вещи. Да и сам Паскаль – человек очень странный…
Андре невольно сжал кулаки.
– Чарли, я понимаю, тебе кажется, что ты умело поддерживаешь беседу. И ты, наверное, думаешь, что Рождество сделало меня сентиментальным. Но уверяю тебя, ты ошибаешься.
– А жаль, – с улыбкой ответил гость. – Слушай, а почему утром, в церкви, Али все время толкала тебя в бок?
– Она считает Бога своим лучшим другом и очень обижается, если кто-то любит Его не так сильно, как она, – проворчал Андре.
– А… понятно, – кивнул Чарли. – Сама-то она от Рождества получает одно удовольствие. Я помню, мы как-то раз встречали его вместе. Когда же это было?.. Наверное, года четыре назад. У Али тогда была весьма интересная версия рождения Христа – я такой еще не слышал.
Андре хмыкнул, а Чарли добавил:
– Знаешь, Али рассказывала мне кое-какие свои истории. Они были весьма оригинальны, если не сказать большего. Мне очень понравилась история о том, как вы с ней и Джозеф-Жаном устроили скачки на верблюдах. – Он хлопнул Андре по спине. – Ты удачно женился, мой мальчик, и я желаю вам счастья. Правда, ты долго тянул. Хотя… Ведь тебе сейчас примерно столько же, сколько было твоему отцу, когда твоя мать упала к его ногам. Все вы Сен-Симоны – поздние цветы.
Андре онемел от такой наглости. Чарли ведь отлично знал, что он полюбил Женевьеву в возрасте четырнадцати лет и поклялся всю жизнь любить только ее.
– Мне кажется, тебе лучше помолчать, – процедил он сквозь зубы.
– Неужели? – Чарли ничуть не смутился. – Ладно, не переживай, мой мальчик. Я не хотел тебя обидеть. – С этими словами он отошел к своей жене.
Андре же остался стоять у камина. «Чего на самом деле добивался Чарли?» – спрашивал он себя.
– Хороший получился день, – сказала Али; супруги уже готовились ко сну. – Ты заметил, как загорелись лица у детей, когда открылись двери в гостиную?
– Да. А ты обратила внимание, какое было лицо у Хэтти, когда Мэтью нашел в своем рождественском пудинге «счастливый» серебряный шестипенсовик?
Али с улыбкой кивнула.
– Я подумала, она вот-вот расплачется от счастья. Теперь монетка у них – одна на двоих, и это хороший знак. Она говорит, Мэтью намекнул ей, что собирается попросить ее руки.
– Ну, слава богу! – воскликнул Андре. – Теперь он наконец-то перестанет пялиться на тебя.
– Ревнуешь? – с лукавой улыбкой спросила Али.
Муж подошел к ней и поцеловал в висок.
– Безумно ревную. – Он тоже улыбнулся. – Да, спасибо за новый халат.
– Тебе понравился верблюд, которого я вышила? – Али подняла на него глаза.
– Очень. И фон из шатров – тоже. Интересно, что об этом подумал Хембли.
– Хембли уже давно считает тебя эксцентриком, так что он ничего не подумал. А тебе, кстати, спасибо за браслет. Изумруды прекрасны. Хотя я считаю, что ты тратишь слишком много денег.
– Очень рад, что они тебе понравились. И уж позволь мне самому беспокоиться о том, сколько я трачу.
– Надеюсь, ты хоть поторговался с ювелиром. – Али снова взялась за щетку для волос.
Андре забрал у нее щетку и принялся сам расчесывать ей волосы.
– Ммм… как хорошо. – Она с улыбкой откинула голову. – Мне, между прочим, очень понравилось то, что к нам в этом году люди пришли петь рождественские гимны. И даже Пенниуэлл улыбался, когда обносил их в холле пуншем. Он сказал, что в Сазерби-Парке такое случилось впервые.
– Неужели? – удивился Андре.
– Да-да, впервые. – Усевшись поудобнее, Али продолжала: – И здесь не ставили елок и не украшали дом. Тут не было даже рождественского полена. В общем – ничего праздничного. – Она повернулась к мужу. – Твой дед целый день проводил в часовне за молитвами. Пенниуэлл сказал, – мол, если бы старик вчерашней ночью увидел часовню со всеми этими свечами, яслями и чудесными хвойными ветками, его бы хватил удар.
– Жаль, что тебя тогда тут не было, чтобы все украсить, – заметил Андре. – В этом случае он помер бы гораздо раньше.
Али промолчала, и Андре добавил:
– Мне кажется, дед был против всех украшений из-за их языческого подтекста. – Отложив щетку, он принялся раздеваться.
– Какое еще язычество? – Али забралась на постель.
– Видишь ли, рождественское полено, хвойные и пихтовые ветки, обмен подарками и прочее – все это пришло из более ранних традиций, связанных с празднованием зимнего солнцестояния. Его отмечали кельты и многие племена тевтонов, то есть язычники. – Стащив с себя сорочку, Андре продолжал: – Но я уверен, что египтяне, а также китайцы и иудеи использовали вечнозеленые растения в качестве символа бессмертной жизни, что, конечно, имело какой-то смысл.
– О, Андре!.. – Али обхватила руками колени. – Иногда ты бываешь чересчур умным. Почему бы нам просто не наслаждаться Рождеством, не думая об истории?
– Тебе неинтересно? А ведь свечи в ветвях – это символ Христа. А также – наилучший способ спалить дом дотла. – Андре скинул туфли, потом стянул брюки.
Али посмотрела на него и пробурчала:
– Так это ты распорядился поставить бадьи с водой в холле?
Муж утвердительно кивнул:
– Да, я. Потому что мне совершенно не хотелось весь вечер провести в борьбе с огнем.
– Андре, это же Рождество – день рождения Христа! Ты не мог бы хоть сейчас не капризничать?
Герцог улегся рядом с женой.
– Ты капризничаешь за нас двоих, дорогая. А я – ученый, поэтому должен подвергать все анализу, должен все раскладывать по полочкам.
– Это твоя постоянная отговорка! Но даже ты не сможешь остаться равнодушным к истории рождения Христа, не так ли?
Подпирая щеку ладонью, Андре с восхищением посмотрел на жену.
– Дорогая, кажется, ты собираешься преподнести мне ее.
– Именно. А ты выслушаешь ее до последнего слова, ясно? – Али приглушила свет в газовой лампе, положила руки на колени и приготовилась рассказывать.
Андре понял, что это надолго. Но он не возражал, так как ему стало любопытно – вспомнились слова Чарли о рассказах Али.
– Ладно, – согласился он. – Только не думай, что сумеешь сделать из меня верующего.
– Помолчи, – сказала Али. – Так вот, когда-то в Назарете – это был такой город в Галилее…
– Я там был, – отозвался Андре. – Грязное местечко.
– О, я уверена, что в те давние времена там все было по-другому. И вот в том городе жила женщина по имени Мария. Она была кроткой и добросердечной, и любила мужчину, которого звали Иосиф. Любила всей душой – как я тебя.
– Али, ты же знаешь, что я…
– Тшш. – Она приложила палец к губам мужа. – Конечно, Мария была намного достойнее меня, поэтому к ней в дом и явился архангел Гавриил, вложивший в ее чрево ребенка совершенно необычным образом. И, конечно же, Мария изумилась…
– Иосиф – тоже, не сомневаюсь, – ухмыльнулся Андре.
– Иосиф все понял правильно. А как же иначе? – Али нахмурилась. – Разумеется, не все восприняли это правильно, но от людей невозможно этого требовать.
– Да, пожалуй. – Андре спрятал улыбку.
А Али тем временем продолжала:
– Живот у Марии стал расти, поэтому ее семья сделала так, как всегда поступали в Турции. Ее выдали замуж за Иосифа. Несмотря на протесты обоих, родные решили, что они спят вместе. Иосиф, между прочим, происходил из рода Давида.
– Очень разумно, что родные так решили, – заметил Андре.
– Да, конечно. Люди в той части света не такие напыщенные, как здесь. И вот, посадив беременную Марию на ослицу, Иосиф пошел рядом. А отправились они в Вифлеем, потому что правитель Цезарь Август объявил всеобщую перепись – не то что твой друг Брут.
– Я никогда не говорил, что согласен с Брутом. – Андре погладил колено жены, но та отстранила его руку.
– Нет-нет, не сейчас. Так вот, бедная Мария с Иосифом прошли мили и мили до Вифлеема. Они ужасно устали, захотели есть и пить, но бессердечные содержатели постоялых дворов не пустили их на порог – даже несмотря на то, что Мария готовилась вот-вот родить своего чудесного ребенка. И что, как ты думаешь, случилось?
– Я в полном неведении. Так что же случилось?
– Мария оказалась в хлеву одного доброго хозяина постоялого двора, оказалась рядом с животными, и те были намного гостеприимнее народа Вифлеема – вот что случилось, представляешь? Женщина на сносях – и никто не пускает ее в дом.