Екатерина слушала этот рассказ от Нарышкина и хохотала до слез. Обладая большим и резвым воображением, она живо нарисовала себе эту картину и призналась себе, и только себе, с дрожью и страхом, что искренне завидует всем женщинам, получившим горячие и страстные поцелуи.

– Он великолепен! Не находите, Лев Александрович? – лукаво подмигнула другу Екатерина. И получила в ответ взгляд, полный недоумения и какой-то затаенной обиды, который ее рассмешил.

– Ну же, признайтесь!

– Ваше Высочество, в чем признаться? Как мне – мужчине может нравиться мужчина?!

Екатерина рассмеялась еще звонче и веселее:

– Признайтесь, что вы, как и все придворные, завидуете его удали.

– Помилуйте, Ваше Высочество! Удали и храбрости – да, а вот в остальном почто завидовать, если здоровьем Бог не наделил, куда уж нам угнаться, – скромно вздохнул Нарышкин, приосанился и добавил: – Мы женились по любви, мы верность Марине Осиповне блюдем и радуемся тихому семейному счастью.

– Рада за графиню, у вас счастливый брак.

– Своим счастьем мы обязаны Вашему Высочеству, – поклонился Нарышкин, помня, кто организовал его брак.


«Так вот кто осчастливил княгиню Куракину! А Нарышкин-то – хитрец: и все знает, и родственницу не выдал неделю назад, и мне услужил! Это надо же, какие способности у человека, – думала Екатерина, вспоминая последний скандал. – Вот о ком княгиня вспоминала так, что ее глаза светились счастьем. Я такого доселе за нею не замечала. Может, все из-за того, что все связи Елены Степановны были с определенным умыслом? А здесь чувства взыграли. Каков же он, этот гвардеец, что заставляет дам вздыхать и мечтать, а познав, так сиять, что любой алмаз затмевают? Жаль, что он простой дворянин и нельзя его к дворцу пригласить, уж больно хочется на него хоть глазком взглянуть. – Екатерина с досады далеко откинула платочек, что теребила в задумчивости. – Что ж я себя-то обманываю? Не только взглянуть хочу…»


Великий князь заглянул к Екатерине совершенно неожиданно. На прошлой неделе прибыли для комнатной гвардии голштинцы, теперь отряд насчитывал более тысячи человек, и Петр Федорович всецело был занят ими. Вооружения, что закупалось через Екатерину, вполне хватало, и она не ведала, чем обязана такому счастью.

Петр, в прекрасном настроении, излучая удовольствие и радушие, вошел в комнату супруги. Скучающим взглядом он проводил вереницу фрейлин, которых попросил выйти, и присел на краешек стула напротив Екатерины – она пыталась читать, постоянно отвлекаясь на мысли о храбром гвардейце Орлове.

– Не желаете ли, Екатерина Алексеевна, сопроводить меня в гости?

– С чего бы такое внимание, Ваше Высочество? Ваша фаворитка так расплылась вширь от сладостей, что не помещается в карету? – пошутила Екатерина. Петр Федорович хохотнул, взял из вазочки яблоко, но есть не стал, просто покрутил его в руках.

– Так для чего я вам?

– Я соскучился по вашему обществу.

– А как же «Мадам Помпадур»? Вы не боитесь скандала?

– Разлука только укрепляет чувства, я решил, что нашим отношениям необходима встряска, к тому же там, куда желаю сегодня поехать, я не могу давать повода подумать о ее, какой-никакой, власти надо мною. Удержать же ее не смогу, она непременно что-то может сказать не то, не хочу краснеть.

– Что же это за общество, Ваше Высочество? Неужто еще остался дом, где не привыкли еще к вашим выяснениям отношений с «Мадам Помпадур»? – удивилась Екатерина. Петр недовольно дернулся, но сдержался.

– Собирайтесь, увидите, жду вас через час, – не стал раскрывать тайну супруг.

– А вы испросили высочайшего дозволения государыни на поездку? – заставила Екатерина его остановиться.

– Нет.

– Вы хотите вызвать нарекания, Ваше Высочество?

– Нам не позволят, я знаю, потому и едем инкогнито и без спроса.

– Я настаиваю, ответьте: к кому вы хотите ехать? Согласитесь, что рисковать добрым расположением государыни – верх безрассудства.

– Мы решили проведать прусского пленника, графа Шверина, бывшего адъютанта императора Фридриха, – скороговоркой, понизив голос до шепота, ответил Петр Федорович.

– Вы с ума сошли, Ваше Высочество! У нас война идет, а вы в гости к пленнику собрались! – возмутилась Екатерина. – Никуда я не поеду! Берите вашу «Помпадур», а меня оставьте в покое!

– Но он интересный собеседник, мы приняли его как гостя! Никто не узнает! Я уже ездил. Жив и здоров, и к государыне не вызывали! – проявил непосредственность Петр.

– Я постоянно поражаюсь вашему безрассудству! Вы навлечете на нас гнев государыни и неизвестно, чем это все может закончиться!

– Мадам, не упрямьтесь, у нас полторы тысячи солдат вместе с голштинцами – нам больше нечего бояться! – Петр вернулся и навис над Екатериной, от нетерпения он, чисто по-женски, немного ребячливо, топнул в расстройстве. – Как мне вас уговорить поехать?!

– Для чего? Поясните.

– А то вам не известно мое отношение к королю Пруссии?!

– Не впечатляет, мне какое дело до ваших отношений?

– Хорошо, а знаете ли, что в его окружении состоит известный всем герой сражения при Цорндорфе – Орлов? – вдруг произнес Петр Федорович. – Все женщины мечтают познакомиться с ним…

– Так вот почему вы не хотите брать «Мадам Помпадур»?! Вот истинная причина! – рассмеялась Екатерина. – Вы боитесь, что любвеобильный гвардеец соблазнит вашу подружку?

– Да, она же не так умна, как вы!

– Тогда едемте, спасу вашу вечную любовь, – сдалась Екатерина, скрыв ликование: наконец-то она увидит несравненного гвардейца! Ликование сменилось грустью, получается: Петр любит эту уродину – Воронцову. Чем же она, Екатерина, провинилась, что нет для нее места в его сердце. Почему? Что она делает не так или вообще не делает? Ведь союз против всех ради безопасности они столько лет поддерживают; если секретный вопрос возникает – он тут же бежит советоваться не с «Мадам Помпадур», а с супругой. Но в личном отношении не видит в ней привлекательной женщины, не ревнует, не спит с нею, список можно продолжить и дальше, только Екатерина решила не портить себе настроение и хорошо подготовиться к встрече.

В закрытую карету без гербов и опознавательных знаков она села и удивила Петра свежестью и скромным нарядом. Главное оружие – синие глаза были яркими. А волосы убраны в простую, не слишком высокую прическу.

Петр хмыкнул. Он привык к пышным нарядам Воронцовой, которые, в дополнение к объемным телесам, практически не оставляли ему места в карете или экипаже. Сейчас – с избытком: и на ногах не нужно держать эти противные обручи для юбок, от которых ни повернуться, ни придвинуться – упираются во все части тела, как ни сядь.

Едва отъехали, Екатерина шустро раздвинула занавески и стала любоваться видами, Петр присоединился, указывая на смешных людей и веселясь, передразнивая их.

В дом, где содержался граф Шверин, они приехали последними – там двор был забит каретами, что совершенно не укладывалось в понимании Екатерины: к пленному графу относились скорее как к знатному гостю.

В комнатах прохаживались военные, они сразу выстроились, чтобы быть представленными великому князю и его супруге.

«Ничего себе инкогнито! Тайную канцелярию разогнали или Шувалов спит?» – подумала Екатерина, вежливо кивая головой и вслушиваясь в хоровод военных званий, титулов, фамилий. «Орлов» не прозвучала, похожего, по известным описаниям, на гвардейца, не наблюдалось – вечер обещал быть скучным и дымным: человек восемь уже раскурили трубки, и комнату начало затягивать сизыми облаками.

Гости, забыв о присутствии дамы, принялись живо обсуждать военные кампании и сражения, а Екатерину оставили скучать. Она побродила по комнатам и решила уехать, ничего не объясняя. Ее обманули, сыграв на женском любопытстве.

«Не судьба!» – Екатерина направилась к выходу, впереди бежал чей-то денщик, чтобы крикнуть карету, а проход уже был закрыт.

Кто-то высокого, нет, пожалуй, очень высокого роста и мощной комплекции загораживал выход. На нем отлично сидел гвардейский мундир Измайловского полка. У него были большие и яркие голубые глаза… Это то, что увидела Екатерина.

«Он?! – остолбенела она, понимая, что стоящий перед нею справедливо вызывает трепет в женских сердцах. И ее сердце предательски замерло от одного взгляда на гвардейца. – Красив, как Аполлон!»

Военный поклонился и бухнулся на колено, завладев рукой великой княжны, которая утонула в теплых и мягких лапищах. Поцелуй был влажным, несколько дежурным и не произвел на Екатерину впечатления.