Он торопливо осыпал ее лицо поцелуями, высушивая неизвестно откуда берущиеся непонятные ему слезы, целовал прозрачные и трепещущие веки с длинными ресницами, лишь бы не ловить безумный призыв к любви, что горел в ненасытном взгляде и мог сжечь его. И вновь возвращался к губам, не имея сил оторваться сам или оторвать от себя женщину. Только не сейчас! Она вновь дарила ему необыкновенное наслаждение…
– Кхе-кхе, карету нашел, подана… – донеслось с порога.
Орлов оторвался со стоном, помог даме встать на ноги, выпростал руки из-под юбок, ловко оправил их, аккуратно надвинул на голову Екатерины капюшон и подтолкнул к двери.
Она сделала пару шагов, как пьяная, приходя в себя медленно и тяжело. Ей очень хотелось обернуться, но не решилась. Покорно пошла за Митькой. Не помня себя, добралась до дворца и смогла попасть незамеченной к себе в покои. Беззвучно плача, повалилась на постель, сорвав остатки платья, истерзанных юбок, ощущая обнаженным телом прохладу простынь. Закрутилась в покрывало и, закусив кулачок, дала волю слезам, подарив их подушке.
Последующие дни великая княгиня сказалась больной и из личных покоев не выходила, никого не принимала. Она бы и дальше сидела взаперти, но Малый двор отправился в Ораниенбаум, наступало лето.
Петр Федорович все время проводил в крепости с солдатами. Екатерина ходила по утрам на охоту и занималась верховой ездой, стремясь не вспоминать свидания с Понятовским, и настойчиво гнала от себя образ красавца-гвардейца Григория Орлова. Она так и не написала ему, попытавшись усмирить бушующее желание. Слишком низким был ранг гвардейца, слишком боялась собственной слабости, испытываемой к нему. Слишком неспокойные времена наступали и грозили ее собственному положению.
Императрица Елизавета была серьезно больна, и этого уже не могли скрыть от общества. Петр Федорович проявил беспокойство и побежал советоваться с супругой.
– Что будем делать, Екатерина Алексеевна?
– Прежде всего мы должны знать состояние императрицы не по слухам, мы должны быть готовы к ее кончине и находиться рядом, Ваше Высочество! – Екатерина ознакомилась с историческими документами и теперь могла распланировать подготовку к важному событию. – Наши войска должны быть всегда наготове.
– За мою муштру, что устраиваю ежедневно, меня скоро начнут проклинать, – улыбнулся Петр Федорович. – Жарко как-то, не запомню.
– Я написала все, что вам следует знать и делать. От того, насколько мы хорошо подготовимся, зависит наше будущее и, возможно, жизнь. Найдите верных людей, подготовьте лошадей, чтобы сразу по знаку скакали к нашим голштинцам и привели нам, по надобности, войска. Вот документ, заучите все и уничтожьте его.
Петр взял исписанный листок, на нем значилось пятнадцать пунктов. В очередной раз он поблагодарил судьбу за разумную супругу.
– Приглашаю вас на небольшой бал сегодня, в честь отъезда из Ораниенбаума, будет много людей.
– Вам не хватает моего общества?
– Нам не хватает вашего общества.
– Буду, – просто ответила Екатерина, заканчивая разговор, сегодня у нее было свидание с княгиней Екатериной Дашковой, та обещалась приехать и скрасить досуг.
Небольшой бал, в понимании великого князя, это человек на сто пятьдесят – двести, среди них мелькают иностранцы, но в основном дворяне – постоянные придворные. Очень резко гости делятся на кучки по политическим пристрастиям. Сейчас при дворе самая могущественная партия Шуваловых, они, как всегда, в сборе, постоянно спорят. Обсуждают. Дамы вынуждены напоминать кавалерам, что могут пропустить ангажированный танец, тогда вельможи прерывают разговоры и уносятся плясать. Ведь праздно прогуливаться не позволительно – бал есть бал.
Екатерина танцевала всегда, в ее книжечку загодя вписывались все желающие. Иногда приходилось сменять до четырех платьев за вечер.
И сейчас горничные приготовили ей три платья разных фасонов и расцветок. Она выбрала голубое с отделкой серебряным шнуром. Вид в зеркале ей понравился, правда, взгляд чуть грустный, так это всегда так. Начнет танцевать и кокетничать – оживится.
Гости уже прибыли и бродили по залам и галереям. Она здоровалась со всеми, переходя от группы к группе. Ей кланялись, целовали ручку, просили вписать свою фамилию в книжечку для танцев, она аккуратно исполняла пожелание, если мужчина был ей приятен, если же нет, отвечала, смеясь, что все танцы разобраны более резвыми кавалерами.
В романах, прочитанных в юности, не говорилось, что можно ощутить присутствие человека, не видя его. И Екатерина не поняла беспокойства, которое охватило внезапно, заставив осмотреться. Нет, вокруг были только хорошо знакомые ей лица. Никого, кто бы мог заставить учащенно забиться пульс и мешать дышать – видать, горничная перетянула шнурами туго талию, нужно пойти ослабить шнуровку – она же танцевать не сможет!
Извинившись, Екатерина направилась к себе, вышла из залы и повернула в коридор к лестнице, что вела в ее покои, благополучно дошла и с порога крикнула Шаргородской:
– Катя, скорее помоги мне, я сейчас задохнусь, так туго стянули мне корсет!
– Бегу-бегу, Ваше Высочество! – отозвалась та, срываясь с места и тут же застыв на месте, смотря за спину великой княгини.
– Ваше Высочество? Вот, значит, как… – раздался над ухом Екатерины голос, о котором она вспоминала последнее время с нежностью и грустью. Она резко обернулась. Так и есть – ее мечта, ее ночная боль – в коридоре стоял растерянный Григорий Орлов.
– Катя, ступайте, мне с поручиком нужно переговорить… Да глядите, чтобы меня не беспокоили, – сообразила быстро Екатерина, отходя от порога и впуская гвардейца в комнату. Орлов замялся в нерешительности на пороге, проследил, как из комнаты выходила Шаргородская, кинув на него привычный восхищенный взгляд, и вошел. Двери тут же захлопнулись, ключ в замочной скважине провернулся до конца, отрезая пути к отступлению.
Екатерина решила все же не стоять – ноги подкашивались, она присела на краешек диванчика и указала гвардейцу на соседнее кресло.
«Что же он молчит?!»
«Она, моя Катя – великая княгиня! И что мне теперь делать?! Зачем-то дверь закрыли на ключ, будто я ее одним ударом не смогу выломать… Боже, Господи, зачем ты меня сюда привел?!»
– Я искал тебя… вас… – опять, забыв французский, заговорил на русском Орлов.
– Получается – нашел, – тихо ответила ему Екатерина, боясь смотреть на великана, что загораживал ночное небо в окне. А внутри уже все трепетало, сладостно, томно, не давая дышать и мутя рассудок.
– И что… как же теперь… – попытался заговорить Орлов, но, красноречием не блистая, так и не смог ни спросить, ни сказать. Смущенно замолчал и хотел уж встать да прочь идти – не по Сеньке шапка цесаревну-принцессу ласкать да голубить, но ноги не идут. Пнем на невидимой дорожке застыл, злясь на себя.
– Что искал – лестно, не забыл – мое счастье, – призналась Екатерина, невольно улыбаясь на его смущение. Она наслаждалась:
«Зацепила, зазанозила я тебя, удальца! Не короной моей или положением моим прельстился, а мною!»
– Что же ты сидишь как камень?
– Робею, – признание прозвучало неожиданно и для Екатерины, и для Григория, но именно такое чувство он сейчас испытал, оказавшись в покоях великой княгини. Раньше ему было безразлично: служанка, крестьянка, графиня или купчиха. Это были просто женщины, привлекшие внимание лукавым взглядом, серебристым голосом, чарующим смехом, особой, чисто женской статью или, наоборот, мальчишеской худощавостью и озорством. Он и сам не знал иногда, что влекло его к пышнотелой красавице, а что отталкивало, заставляло забыть вчерашнюю влюбленность. Орлов радовался жизни, пригоршнями черпал ее подарки, до дна испивая чарующую чашу удовольствий, что так щедро дарила судьба. Встреча с Екатериной действительно зацепила его, опутала невидимыми нитями и заставила признаться – все имеет конец. Конец разгульной удалой жизни, потому что он нашел ту, с которой ему хотелось быть всегда. Он понимал: возможно, его избранница замужем, но готов был идти до конца, украсть любимую, добиться у Церкви развода, ждать, да что угодно! Положение великой княгини разрушило его планы до основания. Орлов ощущал себя разбитым. Он потерялся, испугался и расстроился одновременно. Он желал бы оказаться сейчас в кабаке и пить, пить до омертвения хмельное вино, только чтобы забыться, убежать от горькой правды – он не смеет покуситься на семью наследника престола. Он должен встать и уйти. Навсегда забыть «свою Катю».