Затем в комнатах распахнули двери, в большой зале собрались предупрежденные сенаторы и вельможи, и разнесся твердый голос старшего сенатора князя Никиты Юрьевича Трубецкого:

– Императрица Елизавета Петровна скончалась… Государствует Его Величество император Петр Федорович! Виват!

Вот оно! Тайная организация Воронцова победила – царствует Петр Федорович! Самодержавно! Тихо, бескровно, как и мечталось. Ни к чему, напрасны, оказывается, были страхи, тайные покупки оружия, организация комнатной гвардии для защиты… Напрасны страдания и унижения стольких лет. Екатерина оказалась пешкой. Ее безболезненно обошли и пожертвовали в решающий момент. Получается, без Елизаветы она ничто, никому не нужна…

Из глаз посыпались слезы жалости к себе, к бесправной и беспомощной.

«Господи, спаси и сохрани рабу Твою, Екатерину! Помилуй меня, Господи!.. Сына моего помилуй… Дитя не родившееся помилуй. Меня карай и наказывай, но не деток неразумных…»

– Ваше Императорское Высочество! – донеслось до Екатерины с дальнего угла, кажется, там была маленькая приемная императрицы с отдельным выходом на этаж. Екатерина сначала и не поняла, что зовут ее. Она поднялась с колен и прошла на голос.

В маленькой, заваленной кучей сундуков, ворохом платьев, корзин комнате стояли супруги Дашковы: Екатерина, с глазами мокрыми, но горящими чистым огнем, и князь Михаил Иванович, капитан гвардии. Дашкова порывисто обняла Екатерину и протянула ей платочек.

– Повелите, Ваше Императорское Высочество, и мы тебя возведем на престол! – сказал князь. – Я не шучу! Мой полк и солдаты выступим сей же час!

– Бога ради, о чем вы! Пусть все идет как идет, не нужно крови! Петр Федорович законно вступил на трон…

– Вы не понимаете всей серьезности положения: генерал-прокурор князь Шаховской попросил отставку! – сообщила весьма неприятную новость княгиня Дашкова, Екатерина считала Шаховского порядочным человеком, и это была потеря.

– Кого назначили на его место?

– Глебова пожаловали генерал-прокурором, бездельника вместо Шаховского! И это все Шуваловых дела! – ответила, не сдерживая эмоций, княгиня Дашкова. – Ваших верных союзников уже убирают, решайтесь, Ваше Императорское Высочество!

– Нет, и еще раз нет. Не нужно спешить, не нужно ничего делать. – Екатерина даже сделала шаг назад, обратно, в опочивальню императрицы. – Грех-то какой рядом с гробом вести такие разговоры!

– Дайте сигнал, и мы сдержим слово! – Князь Дашков поклонился и вышел, сурово глянув на супругу. Та не смогла ничего добавить и покорно пошла за ним.

Екатерина вернулась в комнату к телу императрицы. Ей стало холодно – слуги распахнули окна, а на дворе зима. Пришлось послать за накидкой служанку. Тут пришел гофмаршал и передал «повеление» от государя Петра Федоровича. Ей надлежало переодеться в богатое платье и явиться на ужин, через несколько комнат.

– Ужин? – переспросила ошарашенно Екатерина. – Вы уверены?

– Да, Ваше Императорское Высочество, в светлом богатом платье!

Слуги затягивали стены черным бархатом. Звонко стучали молотки, тихо шептались придворные.

«Он сошел с ума? Какое светлое платье, ведь траур!» – но пришлось выполнить волю нового государя, Екатерина переоделась в комнатах сына, что располагались рядом с покоями императрицы, и вернулась опять к покойной, чувствуя себя оскорбленной.

Громко читали Евангелие, Екатерина прислушалась, и слова святой книги постепенно начали ее успокаивать – не ее воля, не ее желание обряжаться в светлое при таком горе. Отвечать будет отдавший приказ.

Прошел час, и раздались шаги у распахнутых дверей.

– Вас в церкви ждут, – это вновь гофмейстер, поклонился и вышел, а Екатерина испугалась – он никак не обратился к ней! Что же происходит там, за покоями императрицы, отошедшей в мир иной?! Что ее ждет, ведь как нарочно заперли здесь…

Она пошла. Покорно. Тихим, размеренным шагом, постепенно распрямляя опущенные плечи, выше поднимая голову, смахивая слезы, что никак не могли остановиться.

В церкви было шумно, светло от нарядов, народу набилось – весь цвет общества. Когда вместо панихиды по Елизавете зазвучал благодарственный молебен императору Петру Федоровичу, Екатерину передернуло, она едва удержалась, чтобы не встать и не уйти. Слова обвинения бились в груди и рвались наружу:

«Не совершайте грех! Отпойте сначала государыню!»

Но все перевернулось, и Екатерина смирилась.

Она с трудом отстояла, выслушивая хвалебные речи в адрес супруга, который не скрывал радости. Семейство Шуваловых и Воронцовых вились вокруг нового монарха, не подпуская никого и не отпуская его от себя.

«Как муха в сетях паука, только заместо одного кровопийца их тьма. А в Манифесте о восшествии на престол не упомянули Павла Петровича, и обо мне ни слова… Я-то ладно, но словно и нет у государя наследника! Неправильно, не по закону какой-то Манифест, а все князь Трубецкой! Но не он один, вон их – рой целый вьется вкруг Петра».

Не скрывая слез, Екатерина пошла к себе, где отдалась печали, заливаясь слезами.

В полночь тихо постучали, вошла Шаргородская:

– Ваше Императорское Высочество, к вам пришли.

– Я же велела сказать, что никого не принимаю!

– Государь!

В комнату вошел Петр Федорович, нынешний облик его изменился. Это не понравилось Екатерине. Вышагивал он степенно, но, будучи временами импульсивен, не мог совладать с привычной поспешностью, отчего периодически срывался на быстрый шаг, позабыв, что спешить ему боле без надобности. И голову начал задирать, выпятив смешно подбородок. А из-за высокого роста не мог разглядеть тех, кто рядом, – потому опять опускал не только взгляд, но и голову. Вся фигура нового императора словно пыталась натянуть на себя новый, подобающий статусу, облик, но сидевший в нем так и не повзрослевший озорной мальчишка вмешивался и создавал сумятицу, разваливал то, что начинало создаваться.

– Мадам, – легкий кивок головой.

«Вот мы и императоры, достаточно для приветствия даме», – оценила приветствие Екатерина, загодя раздражаясь.

– Заметили, как все рады? – государь присел на кровать.

– И вы верите в искренность этих всех?

– Вы злитесь, потому что не в первых рядах? Не лицемерьте, теперь это не нужно – мы свободны! – и император счастливо рассмеялся, тихо, но как-то зловеще.

– Я рада, что все произошло без кровопролития, но не стоит обольщаться в отношении тех, кто всегда был против нас – они затаились и могут внезапно ударить!

– Я уже подписал приказ и отправил гонцов, чтобы освободить и вернуть ко двору Бирона, Миниха, Лестока и Лопухиных. Гудович отправлен послом в Берлин, – задумчиво продолжил Петр Федорович.

– А к Бестужеву?

– Не-ет, – улыбнулся Петр Федорович.

– Почему же? Вы не хотите освободить столь нужного России человека?

– Нужного вам, Екатерина. Человека, который тут же внесет сумятицу при дворе и наверняка возглавит партию ваших сторонников. Вы думаете, мне не известны его взгляды? Ошибаетесь. Очень глубоко, фатально ошибаетесь! Покойная тетушка не раз мне говорила, чтобы я опасался этого хитрюгу-дипломата. Уж он-то своими связями и умением убеждать много бед наделает! Мне не нужен Бестужев. Пусть сидит. И я буду спокоен.

– Вы мне не доверяете?

– Но я же пришел к вам. Если вы не будете вмешиваться в дела государства, которым я теперь управляю, не начнете плести интриги, к которым у вас потрясающие способности, не станете организовывать заговоры за моей спиною, мы будем с вами друзьями по-прежнему.

– А дышать мне будет дозволено? И вы уверяете, что мы – свободны!

– В рамках приличия, мадам. И, раз у нас столь откровенный разговор, запомните все, сказанное мною. Не перечьте мне, и я буду относиться к вам как к другу.

– А Елизавета Воронцова, она тоже будет вашим другом? И есть ли разница между нами? К чему мне готовиться: к семейным отношениям с вами или к каземату?

– О-о-о! Не поверите. Я о Романовне случайно забыл, – рассмеялся Петр Федорович и погладил Екатерину по руке. – У нее есть свои планы в отношении меня, она пока нужна мне из-за семьи, из-за канцлера Воронцова. Не будете совершать ошибок, не будет и у нее власти повлиять на меня в отношении вас, мадам.

– Ваш Воронцов в подметки Бестужеву не годится, еще покойная Елизавета Петровна говорила!

– Зато верен мне. И он… – Петр Федорович прервался, чуть не выдав причины, заставляющие его привечать канцлера. – Нужный человек!