– Я.
– Убеди Зою, что теперь еще христосуются!..
– Поди, сама знает. Не татарка…
– Вот слышишь, Зоя!.. Христос Воскресе!..
Обернулась, вся пунцовая подошла ко мне, наклонилась, опустила глаза:
– Ну, воистину воскресе!..
И чуть-чуть коснулась губами моих губ. И снова отвернулась.
– Если ты не будешь на меня смотреть, я рассержусь… Слышишь?
Улыбнулась, вскинула на меня глаза и села на стул у постели. Я пожирал ее глазами… Похудела, но стала еще прекраснее. Прямо изумительная, поразительная красота!.. Неужели она, эта самая девушка, будет скоро моей женой? Невероятно!..
– Посмотри же на меня!
– Я, Зоя, немного устал… Извини, я немного полежу…
– Конечно, голубчик!.. Меня не стесняйся, а то… не буду…
– Ну, чего не буду? Любить?..
Громко засмеялась, ударила белой шелковой перчаткой по руке и сказала, блеснув синими глазами:
– Ходить не буду, а не «любить»…
– А любить будешь?
Кинула взор на мать и, обернувшись ко мне, кивнула глазами… Ах, как передать это мимолетное движение прекрасных глаз? Нельзя передать: нет таких слов у человека. Вот если бы в черную ночь с черными ползущими тучами вдруг на одно только мгновение раскрылся кусочек синего неба и в это окошечко на одно же мгновение выглянуло всё солнце!.. Нет, не то… Солнце не пряталось: оно сидело рядом на стуле, и не было никаких туч, а было всё синее, и белое, и золотое… Только белое, синее и золотое.
– Ты похудела…
– И… подурнела…
– Ты? Какая ложь!.. Ты прекраснее всех ангелов на небе.
– Вот уж это, господа, грех… Ангелов-то уж не надо трогать…
– Ты, мама, смешная… Ей-Богу, ты смешная!..
– Нет, я сильно подурнела, Геня…
– Неправда!.. На вот волшебное зеркальце и спроси: «я ль на свете всех белей, всех румяней и умней?…». И оно тебе скажет, что – ты!.. Ах, Зойка… Съел бы я тебя!..
Мать расхохоталась и сказала:
– Еще долго, брат, на диэте просидишь… Не рассчитывай!.. Вон доктор идет…
– Ну-с… Счастливы? Только не так близко… Температура?
– 37,2.
– Желудок?..
Мы с Зоей отвернулись друг от друга. Чёрт бы его взял, этого доктора, с глупыми, неуместными вопросами!..
– Всё, решительно всё хорошо… Ничего не надо, нигде не болит… Я совершенно здоров… И очень счастлив!..
– А всё-таки продолжительное волнение преждевременно. Сколько времени продолжается ваше счастье, то-есть свидание?
– Я только сейчас пришла. Ровно в одиннадцать.
– А сейчас, барышня, уже полчаса двенадцатого…
– Как так?.. Не может этого быть!.. Я только сейчас…
– Сейчас… В часу шестьдесят минут. Для первого знакомства достаточно…
– Ну, доктор!..
– До-ктор!..
– Не могу-с. Сегодня надо было всего десять минут, а завтра… Впрочем, завтра неприемный день. Придете послезавтра. А теперь прощайтесь!
Мы грустно переглянулись и стали в два голоса упрашивать, чтобы и завтра нам разрешили повидаться…
– Хоть на десять минут!
– Нет, на двадцать. Христа ради!..
– Гм… Откуда вы сирени достали?.. Так рано…
Зоя подразнила:
– Разрешите мне завтра придти с сиренью… для вас!
– Ах, вы!.. Что с вами сделаешь?.. Ну уж несите взятку, так и быть.
– Мерси, доктор!
– А теперь пора… А то и завтра нельзя…
– Ухожу, ухожу… Моментально ухожу… Надеваю уже шляпку.
Доктор поклонился и ушел. Зоя растерянно ходила по комнате.
– Куда же я дела булавку от шляпы?.. Потерялась… Ты не видал, Геня?
– Булавку?.. Нет, не видал…
– Эх, вы… и булавки все растеряли…
Обе, и мама и Зоя, ищут булавку. Ах, Зойка, какая она хитренькая!.. Выбрала момент, когда мама нас не видит, быстро скользнула к кровати, наклонилась, поцеловала меня и, поднявшись с булавкой в руке, сказала радостным голоском:
– Мерси, не трудитесь. Я нашла…
А сама пунцовая и не смотрит на меня. Какая хитренькая… Вот не думал!.. Умница! Люблю. Безумно люблю!
– Как идет к тебе эта шляпа!
– Разве?
– Нарядная ты… модница…
– Для тебя!.. Всё только для тебя… Боюсь, что разлюбишь…
Пожала руку матери, послала мне воздушный поцелуй и выпорхнула, сверкнув белой легкой тенью, в дверях.
– Зойка!..
Не слыхала. Ушла моя весна. А в комнате всё еще витает ее белый призрак. Пахнет ландышем и сиренью. Пахнет ее золотыми волосами, ее легким платьем. Всё еще звучит в ушах ее голос, стоит ее радостное, улыбающееся лицо… Эх, вот счастье: на моей постели ее василек от шляпки!.. Синенький!.. Миленький!.. Вот я тебя поцелую и положу к себе под подушку…
– Мама! Посмотри: она потеряла василек со шляпки…
– Ничего не бережете… Девушка будто ничего себе…
– Ничего себе… Сама Красота, а вы… много вы понимаете!..
– Довольно ласковая со старшими… А полковник в Казани мне наговорил на нее… Я уж так испугалась за тебя…
– Совершенно зря пугаетесь… Радоваться за меня должны, а не пугаться.
– Слава Богу!.. Только жениться-то доктор велит повременить.
– А ты рада этому!
Я почувствовал усталость, лег и вытянул ноги. Закрыл глаза и вспоминал, как всё это было: как она вошла, не хотела на меня смотреть, потом бросилась на колени перед кроватью… Синеглазая… Золотоволосая… Люблю! Больше жизни люблю тебя, Зойка! Теперь уж до завтра. Завтра надо поговорить обо всем. Сегодня не успели… Не скоро это «завтра»…
Гудит пароход на Волге. Когда-нибудь мы с Зойкой будем ехать на пароходе, вдвоем только в каюте. Ах, как я счастлив, я самый счастливый человек на свете…
Я прикрылся одеялом, перекрестился и прошептал:
– Благодарю, Господи…
– Ты что там колдуешь?
– Какое, мама, счастье жить на свете!.. Спасибо, что родила ты меня…
– Не стоит благодарности…
– Как не стоит. Что ты!..
Я отбросил одеяло и стал хохотать. Мать – тоже.
– Ну, подойди, мамочка, я поцелую тебя…
Мать подошла. Я стал ласкать ее голову, поцеловал в щеку. Отвыкла старенькая от теплой ласки: расплакалась…
– Вот тебе раз! О чем?..
– Спасибо тебе, Геничка… Ты такой ласковый… Бог пошлет тебе много-много счастья!..
– Да, мама, много-много… И я буду делиться им с тобою…
– Нет, зачем… У тебя своя жизнь… Только не забывай… И за то спасибо…
– Благословляешь нас с Зоей?..
– Да, конечно… Вы такие добрые, милые, молодые ребятки…
– Спасибо, мамочка!.. Спасибо! А теперь я немного усну… Устал что-то.
– Поспи. Много волновался.
Я замолк и долго слышал, как мать ходила на цыпочках, оберегая мой покой. Потом сладко и крепко заснул…
XXXVII
Каждый день я с жадным нетерпением жду, когда часы в больничном коридоре начнут бить одиннадцать. Зоя удивительно аккуратна: как только пробьет одиннадцатый удар, я сажусь к окну и устремляю свой взор на дорожку меж берез, ведущую к воротам больницы. Вот уже подкатили дрожки… Идет… идет моя белая пастушка с васильками и ромашками на шляпе. И всегда в руках цветы. Идет торопливым шагом и нетерпеливо смотрит на окна. Увидим друг друга и оба, улыбаясь, киваем головами… Еще минута, и в коридоре проворно стучат чьи-то каблучки… Чьи? Конечно ее, моей нетерпеливой пастушки!..
– Здравствуй!
– Здравствуй в белом сарафане из серебряной парчи!..
– Тебе кланяется.
– Кто, голубка?
– Солнце правды!..
Смеемся и ласкаем друг друга глазами. Мама уже не стесняет нас: и мы, и она привыкли, чувствуем себя почти родными. Мама не наглядится на нас, называет Зою «Золотой Принцессой», целует ее и всё удивляется, что волосы у нее настоящие. Теперь она в этом убедилась: сама расчесывала их и сплетала в косы, а я смотрел и завидовал… Дело окончательно решено: свадьба осенью. Меня доктора посылают на юг, а я упираюсь:
– Без тебя не поеду: разлюбишь, забудешь…
Нет, попалась, птичка, стой: не уйдешь из сети.
Не расстанемся с тобой ни за что на свете.
А Зоя, смеясь, поет, глядя мне в глаза любовно так и кокетливо:
Ах, зачем, зачем я вам, миленький дружочек?
Отпустите погулять в садик на лужочек!..
Сегодня очень важный день: Зоя должна принести известие, чем кончилось ее нападение на приехавшего родителя: она должна была просить его отпустить ее в Крым на поправку. Можно бы и без согласия, да денег мало. Да и не хочется снова создать натянутые отношения, после того как всё наладилось к нашему общему благополучию. Сегодня я жду Зою с особенным нетерпением…