XXXIX
«Трах, тарарах, тах-тах, тах-тах» – стучит, гремит и, как птица, несется под уклон скорый поезд, позванивает, полязгивает сцепами и плавно покачивается на закруглениях. Я стою у раскрытого окна и подставляю встречному ветру лицо. Треплет ветер волосы, рвет с головы широкополую шляпу; бегут мимо столбы с проволоками и белыми фарфоровыми чашечками; как бесконечная лента, развертывается желтый откос железнодорожной насыпи и пугают встречные поезда птицы, вихрем проносящиеся в глазах; зеленеют луга, сверкают серебристыми ленточками луговые речки, уплывают назад кучки белых домиков-мазанок с вишневниками и желтыми подсолнухами; мелькают на переездах пузатые бабы в повойниках, с зелеными флагами в руках; иногда гонятся с лаем злые собаки… А поезд летит, как птица, и визгливо кричит:
– Эй, эй, берегись!
Неизъяснимую благодарность чувствую я к поезду: он мчит меня на благодатный юг, в неведомый еще для меня край, туда, где и днем и ночью ждет меня прекрасная Принцесса…
– Трах, тарарах, тах-тах, тах-тах…
Спасибо тебе, милый поезд, спасибо тому, давно сгнившему человеку, который придумал эту чудную птицу: на ней можно, как на ковре-самолете или на Коньке-Горбунке, в три дня перелететь с севера на юг моей милой, необъятной отчизны…
По целым часам стою у окна вагона, и на моих глазах совершается чудо превращения севера в юг. Вместо грустных плакучих берез и угрюмых сосен всё чаще возносятся к небесам пирамидальные тополи, вместо низкорослых пропыленных желтых акаций – высокие ажурные белые, вместо печальных подслеповатых изб – белые мазанки с вишневниками и желтыми подсолнухами, вместо красивых лошадок лениво ползут рогатые быки… Появляются на крышах длинноногие аисты… А наши задумчивые меланхолические ночи, с грустно мерцающими в далеких небесах звездами, сменяются темными, почти черными ночами, с небесами из темно-синего бархата, смотрящими на землю огромными удивленными глазами бесчисленных моргающих звезд.
Ах, эти черные ночи с огромными любопытными глазами-звездами, с горячим дыханием ласкового ветерка, с трепетными вздрагиваниями приветливых и таинственных огоньков в скрытых темнотой жилищах, с пряным ароматом полей и садов! Кружится от них голова и мерещатся горящие во мраке глаза, шёпот и поцелуи… Скорей! Скорей, поезд!..
– Трах, тарарах, тах-тах, тах-тах…
Свистки, остановки, суетня и говор. Опять свистки, рожок стрелочника, вздох паровоза, толчок и снова:
– Трах, тарарах, тах-тах-тах-тах…
Буфет, беготня, звон посуды, ножей, тарелок, жадное и торопливое пожирание пищи и снова:
– Трах, тарарах, тах-тах-тах-тах…
– Севастополь.
– Как, уже Севастополь?..
Ослепительное солнце, смеющиеся дома, распаренные люди, белые костюмы, белые извозчики, бронзовые лица, запах роз, акаций, апельсинов, лимонов, а во рту – соленая пыль… Так вот он, знаменитый город, о котором слыхал еще в далеком детстве! Тихий и радостный, даже ленивый. А когда здесь рекою лилась человеческая кровь, и люди как разъяренные дикие звери, катались на земле в предсмертных схватках. Даже не верится. Надо бы посмотреть исторические достопримечательности этого города, да что-то не хочется. Теперь мною владеет только одна достопримечательность в мире: она находится в Ялте, и зовут ее Зоей…
– Зоя! Скоро, скоро…
Морской пароход. Заревела сирена, заклокотал черный дым над трубой, забегали по бортам матросы, и медленно поплыл огромный дом из суетливой бухты в спокойно-величавое, голубое и зеленое море… Бегаю по палубе, по каютам и лестницам: не нахожу места от нетерпеливой радости, которая клокочет в груди: от изумрудного моря, в манящих пенящихся глубинах которого, за кормой, кувыркаются игривые дельфины, от влажного соленоватого воздуха морских равнин, от размашистого плавного баюкания коварной волны, а всего больше от близкой встречи с белым ангелом моей души…
Какой симпатичный капитан! И какие всё милые пассажиры: точно родные. Заботятся и помогают:
– Съешьте кусок лимона!
– А всего лучше выпейте рюмку коньяку. А скверно?
– Нет, только немного кружится голова.
– Не смотрите на воду!
– Не могу: тянет меня эта зеленая прозрачная пропасть…
– Вы бледнеете. Лучше бы пошли в каюту да и залегли.
– Да, пожалуй лучше лечь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
– Ялта! Видно Ялту…
– Кто это сказал про Ялту?
Сразу очнулся и всё прошло. А было так скверно, что желал поскорее умереть, и просил кого-то сбросить меня в море. Спасибо, что не бросили!..
Качки нет, а меня покачивает из стороны в сторону. Придерживаясь, как пьяный, за перила, поднимаюсь по лестнице на палубу и застываю в восхищенном изумлении…
Темно-синяя ночь, огромные звезды на небе, фосфорические огни в морских хлябях и рой золотых пчел в изгибе темнеющих гор…
– Это что там в горах?
– Ялта…
Ялта, Ялта!.. Точно Господь собрал с бархатных небес много-много лишних звезд и бросил их на землю, в горы, на берег моря…
Как сказка, волшебная, несбыточная сказка… Дрожат огни на небе, в море и на горах… Прекрасны огни неба, но меня больше притягивают огни земли. Там, среди этих огней, есть один, который мигает мне… Я хочу отыскать его… Красавица Ялта, не гордись своей красотою: в одном из твоих сокрытых синими сумерками ночи жилищ скрывается Принцесса, моя Принцесса!.. Она прекраснее тебя. Она – моя невеста. Ее зовут – Зоя. Огни ее глаз ярче твоих, потому что в них – земля и небо, солнце и звезды, в них счастье, огромное, безграничное, как это черное, сверкающее таинственными сияниями море!..
Ревет морская сирена, кричит в горы:
– Зоя! Я приехал…
XL
Разве можно здесь спать ночью? Нельзя. В раскрытое окно моего маленького номера ничего не видно: кусок крыши, труба и над ними – черное небо с огромными звездами; но мне всё-всё слышно: море то шепчет что-то, то вдруг взметнет волну, ударится в камень и с шумом, подобным проливному дождю, упадет и смолкнет. А потом снова зашепчет и снова кинется и разобьется; слышно, как ходят по улицам люди, которым не спится, весело разговаривают, напевают… Вот доносится радостный женский смех. Даже вздрогнул и сел в постели от смеха: какой-то странный смех, словно знакомый, уже когда-то слышанный. Вот стучат кованными ногами верховые лошади, а кто скачет – неизвестно! Ну, где-то играют «Лунную сонату»… Разве здесь можно спать? И в номерах еще не все спят: кто-то у самых дверей вполголоса ссорится. Мужчина и женщина:
– Где ты была?
– А тебе какое дело!
– Я тебя спрашиваю, где ты…
– Тише! Или я уйду…
Завели роман под самыми дверями: любовь, ревность, измена… Разве тут уснешь! Громко кашлянул, и роман оборвался: две пары ног торопливо и мягко, вдогонку друг за другом, простучали по коврику коридора и растаяли в шёпоте моря…
– Уснешь тут…
Вскочил и стал одеваться. Пойду побродить по набережной, посмотреть и послушать морской прибой. Может быть, отыщу «Гранд-Отель», где живет моя Зоя, похожу мимо… Вот если бы вызвать Зою и посидеть с ней около моря!.. Поздно: папенька не выпустит или увяжется за нами. А сколько времени? Всего двенадцать с четвертью. Уж не так поздно, папенька!..
– Человек! Скажите пожалуйста, где находится «Гранд-Отель»?
– На набережной. Выйдете и налево.
Вышел на набережную. Ах, красота, сказочная красота «некоторого царства, некоторого государства», в котором небеса из черного бархата с синим отливом, а на черном бархате, – звезды из чиста золота, а город из бела мрамора, а море из синей парчи, серебром расшитой… Загляделся на море. Тихо шевелятся черно-синие хляби морские; потом, как домчатся до каменной стены черные кони, в мыле и в пене, с бешеной яростью они поднимутся на дыбы и заржат, скатившись в море, а поднятый ими водяной столб, взвившись высоко к небу, дождем и водяной пылью упадет на камни и плеснет на панель набережной. И шум от этого похож на могучие вздохи скованного великана… Душа переполнена восторгом. Не знаю, что сделать: не знаю – побежать вдоль набережной, не знаю – закричать в море: «Эй, кто там? Я – здесь!», не знаю – куда смотреть, пойти, кому что-то сказать, кого-то крепко расцеловать… Почему я один? Почему со мной нет Зои?..
Огляделся по сторонам, глубоко так вздохнул и быстро зашагал налево, оглядывая высокие дома с огнями в окнах… Да вот он, «Гранд-Отель»!.. Гм… Да, вот и на подъезде вывеска: «Гранд-Отель». Так вот где моя Принцесса! Что же дальше делать? Идти, пожалуй, поздновато: папенька битком-набит предрассудками. Ага, прекрасная идея: напишу записку, два слова и пошлю с швейцаром в номер, к ним в номер. Оглядев еще раз фасад «Гранд-Отеля», перебираюсь через улицу и вхожу в подъезд. Осведомляюсь, действительно ли это «Гранд-Отель». Он. Живут ли такие-то? Живут. Спят? Неизвестно, можно справиться.