При упоминании бирюзового шифона какое-то воспоминание шевельнулось в моей памяти, я слегка насторожилась… И не зря, потому что ко мне в кабинет ввели… не кого иного, как ту самую беленькую голубоглазую особу, которая сперва пела «Шарабан мой, американка!» на сцене «Золота атамана», а потом кричала на весь ресторан: «Соловьева, ты уволена!»
На сей раз она была без компаньонки и в простеньком черном платье, однако незабвенная шаль с капустными розами по-прежнему прикрывала ее плечи.
– Княгиня… – пролепетала я, увидев ее.
– Княгиня… – пролепетала она, увидев меня.
Мгновение мы обе таращились друг на друга – и внезапно начали ужасно хохотать.
Заглянула Нона – я отправила ее за чаем. Приступ смеха прошел, как пришел, в глазах гостьи появилась тревога.
– Собственно, я пришла просить вас… – сказала она заискивающе. – Завтра мы с мужем, князем Нахичеванским, намерены приехать заказывать мне платье… И я… Я…
Ее бирюзовые глаза налились слезами.
Я все поняла. Князь совершенно не знал, что его супруга иногда поднимается на сцену кабака в Пигале и лихо распевает про шарабан и девчонку-шарлатанку.
– Конечно, конечно, – сконфуженно залепетала я. – Не беспокойтесь, я… Но как же вы не опасаетесь, вдруг кто-то из его знакомых вас увидит…
– Э! – по-свойски махнула она рукой. – Мои знакомые и знакомые князя по разным улицам ходят. А в ресторане все думают, что хозяин – Тархан. В тот вечер я единственный раз проболталась. Уж очень меня эта подлая Соловьева разозлила! Вот я и не сдержалась. Вы уж меня не выдавайте, княгиня.
Я кивнула.
– Вы, наверное, диву даетесь, как так – княгиня Нахичеванская, а ногами машет на сцене, – вдруг лукаво усмехнулась гостья. – Хотя в наше время, небось, нечему уже дивиться. Но я княгиня-то всего год-другой. А до этого… кем я только не была!
Я подвинула к ней чашку и вазочку с «хворостом», который непревзойденно стряпала Нона.
Княгиня рассеянно взяла, хрустнула, глотнула чаю… Мы переглянулись, и поняли, что она так же жаждет рассказать свою историю, как я – ее выслушать. Вообще-то непомерным любопытством ко всем и всяческим человеческим судьбам и причудам у нас отличался Феликс, но нас с княгиней свели такие странные обстоятельства…
Я слушала ее – и мне казалось, что я переношусь в совершенно другой мир. Абсолютная правдивость, с какой говорила о себе княгиня, придавала ее рассказу характер исповеди… Я диву давалась, что вот судьба свела меня с этой женщиной, Марией Михайловной Глебовой, которая бежала от красных из Самары в Сибирь, вела распутную и даже преступную жизнь ради того, чтобы не умереть с голоду, а потом и разбогатеть, побывала замужем за атаманом Семеновым, героем Белого движения в Забайкалье, погубила многих людей… Мне трудно ее судить, никто не знает, как поступил бы на месте другого! – была замешана во многие темные истории… Но отмолила – в этом я глубоко убеждена – все свои грехи, когда помогла вывезти из Сибири гроб с прахом моей тетушки, великой княгини Елизаветы Федоровны, злодейски убитой большевиками в Алапаевске. Вместе с ней погибли отцов брат, великий князь Сергей Михайлович, и его управляющий делами Федор Ремез, братья нашего дорогого Гавриила: Иоанн, Константин Константинович и Игорь, князь Владимир Павлович Палей (сын великого князя Павла Александровича от его морганатического брака с Ольгой Валерияновной Пистолькорс) и Варвара, келейница Елизаветы Федоровны.
Вообще вся история Марии Михайловны[14] меня так поразила, что я ее даже записала, но со временем листки затерялись, многое забылось, однако совершенным чудом – именно чудом! – история спасения священных останков алапаевских мучеников сохранилась на нескольких листочках, а потому я переписываю их совершенно так же, как записала тогда.
После развода с Семеновым, который не простил ей многочисленных измен и кое-каких преступных дел, творимых под его именем (якобы во благо Белого движения, а на самом деле – ради собственного обогащения), Маша Глебова по прозвищу Шарабан была готова на все, чтобы обелить свою репутацию в глазах читинского общества и самого атамана. Обстоятельства ей благоприятствовали, потому что именно в это время в Чите появилась адмиральша Делингаузен, приехавшая сюда из Сан-Франциско со святой и благородной миссией. Муж ее служил при штабе своего старинного друга Колчака, от него-то госпожа Делингаузен узнала об «алапаевских мучениках». Как известно, после отступления красных из Алапаевска и занятия его армией Колчака тела мучеников были извлечены из шахты, уложены в гробы и захоронены в склепе местного собора. Однако после наступления красных решено было вывезти святые останки в Читу, а потом в Китай. Но тут госпожа Делингаузен и помогавший ей иеромонах Серафим натолкнулись на серьезное препятствие. Власть адмирала Колчака не распространялась на иностранные железные дороги, по которым следовало везти гробы. Требовались деньги, притом большие деньги!
Отец Серафим и самоотверженная адмиральша прочно застряли в Чите. Они пытались собрать пожертвования у богатых и власть имущих, однако всяк в эту трудную пору был за себя. О живых думать было некогда, что ж о мертвых-то…
В это время кто-то из читинцев посоветовал обратиться к Машке Шарабан.
Про эту особу адмиральша была уже наслышана – причем самого дурного. Долго она собиралась с духом, прежде чем решилась на этот визит, и ничего хорошего не чаяла. Она ожидала увидеть неведомо какую гетеру, а между тем перед ней оказалась скромная и милая дама в платочке на точеных плечиках, в черненьком платьице, русоволосая, гладко причесанная, грустная, бледная…
Адмиральша и отец Серафим явились вдвоем и, встретив сочувственное внимание, принялись наперебой жаловаться на препоны, чинимые судьбою и людьми.
Выслушав, Машка Шарабан некоторое время молчала, словно размышляла о чем-то, потом кивнула неведомым своим мыслям, подвела просителей к шкафу, открыла его и сказала:
– Смотрите.
Ничего подобного не только скромный иеромонах Серафим, но и адмиральша Делингаузен и во сне не видели! В шкафу лежали золотые кирпичики!
Маша объяснила, что это богатство она получила от атамана, когда тот с ней разводился. И сообщила, что берется финансировать перевоз святых останков по иностранной железной дороге. Золотом можно расплачиваться всюду, оно не имеет национальности!
Более того, Маша решила отправиться вместе с адмиральшей и иеромонахом Серафимом в Китай. Собственно, как честно призналась сама Маша, она просто хотела уехать как можно дальше с человеком, которого очень любила и за которого она намерена была выйти замуж как можно скорее – лишь только очутится за пределами тех земель, на которые распространялась власть ее бывшего мужа.
Спустя некоторое время путешественники добрались до Шанхая. После этого Маша подсчитала оставшиеся золотые кирпичи и убедилась, что их еще много. Во всяком случае хватит на перевоз мощей в Иерусалим. Забегая вперед, следует сказать, что акция сия была выполнена успешно. Святыни по железной дороге перевезли в один из китайских портов, а оттуда на пассажирском пароходе доставили в Иерусалим, где они были переданы в храм Святой Равноапостольной Марии Магдалины в Гефсимании. Храм этот находился в ведении Русской духовной миссии в Иерусалиме.
Что же было дальше? Иеромонах Серафим остался при Русской духовной миссии в Иерусалиме и через некоторое время скончался. Адмиральша Делингаузен после завершения своей святой одиссеи вернулась в Америку.
Маша же рассталась со своими спутниками еще в Шанхае, где она положила свои богатства в банк. К несчастью, любимый ею человек вскоре погиб. Она добралась до Парижа, пережив по пути еще не одну любовную историю, здесь взяла себе в компаньонки одну эмигрантку по имени Татьяна Вострякова, потом родила ребенка от одного своего любовника, который, впрочем, ее бросил, как только газеты сообщили о крахе Шанхайского банка. Мария Михайловна оказалась в нищете, однако ей случайно встретился молодой юрист Юрий Нахичеванский, младший сына генерал-лейтенанта Гусейна-хана Нахичеванского, убитого чекистами, бывшего генерал-адъютанта и командира Гвардейского кавалерийского корпуса. Юрий взялся представлять ее интересы в Шанхайском банке и добился-таки выплат. Они поженились, но прежде чем муж взял контроль над ее деньгами, Маша успела купить на подставное лицо ресторан в Пигале и назвать его «Золото атамана» – в честь Семенова, которому она была столь многим обязана и который не столь давно умер в Японии. Она даже попыталась устроить его поминки, однако Юрий Гусейнович очень этого не одобрил. Мария Михайловна довольно-таки боялась супруга, появлялась в «Золоте атамана» только инкогнито, в сопровождении верной Татьяны Востряковой, и, конечно, князь Нахичеванский ни в коем случае не должен был узнать о похождениях его княгини!