Габриэль вспыхнула.
…Этот наглец никак не уймётся? Да как же можно быть таким невоспитанным! Зачем всё время намекать девушке на её нечаянный конфуз?
— «Как жаль», что дела так надолго задерживают вас на юге, мессир Форстер. Вы северянин, и, наверное, жутко страдаете от нашей жары. На вашем месте я бы просто мечтала о том, чтобы поскорее отсюда… уехать, — произнесла Габриэль с притворным сочувствием, проигнорировав напоминание о её вчерашнем фиаско.
Она едва удержалась, чтобы не сказать «поскорее отсюда убраться», но вовремя остановилась и спросила с ледяной вежливостью:
— Так, как скоро вы уезжаете?
— Не раньше, чем осмотрю ваш прекрасный сад, синьорина Миранди, — улыбнулся Форстер, сделав вид, что не заметил сарказма, — у нас в горах розы не растут, знаете ли. Только шиповник. А мне хотелось бы увезти с собой какое-нибудь тёплое воспоминание о нашей встрече… помимо вчерашнего чудесного вальса, — он повернулся к синьору Миранди и добавил, — ваша дочь прекрасно танцует, Витторио. Мне понадобилось немало усилий, чтобы выкроить местечко в её расписании танцев.
— Вашей изобретательности можно только удивляться, мессир, — тихо ответила Габриэль.
…Он уже называет отца по имени! Немыслимо!
— Да, Александр! — воскликнул синьор Миранди. — Это у неё от матери. Моя Джулия прекрасно танцевала. Я впервые увидел её именно на балу, и сразу же влюбился! Представьте, что мне понадобилось целых два года, чтобы добиться её согласия.
— Но вы оказались упорным, Витторио? — с усмешкой спросил Форстер, глядя при этом на Габриэль.
— Скорее — упрямым, это правда. Но и она была, ужас, какая упрямая. Сказала, что я вечный студиозус и книжный червь, что я корплю над черепками и костями, и не замечаю ничего вокруг. А знаете, чем я её подкупил?
— Чем же? — левая бровь Форстера взметнулась вверх.
— Розами. Очень уж она их любила. Поверите ли, что я посылал ей каждый день корзину роз целых три месяца?
— И под натиском этих роз её принципы пали? — усмехнулся Форстер.
— Ещё, как пали! — рассмеялся синьор Миранди.
— У всех принципов есть своя цена, Витторио, — ответил Форстер многозначительно и посмотрел при этом на Габриэль.
…И зачем только отец рассказывает ему это? Зачем он вообще говорит о матери с «этим гроу»?
Ей было неприятно, что Форстер поставил в один ряд свои рассуждения о треклятых шляпках и то, что она помнила о матери и её принципах.
Синьорина Миранди была женщиной безупречного воспитания, она бы лучше умерла, чем поступилась уважением к себе. И она любила отца, а Форстер опять свёл всё к цене и стоимости. Да кто дал право этому дремучему горцу вообще говорить о ней!
— Отец забыл сказать, что они любили друг друга, мессир Форстер, — произнесла она холодно, — а посылать любимой женщине цветы не то же самое…
Она хотела повторить его фразу о шляпках и туфлях, и едва сдержалась — отец бы не понял её внезапных нападок. Поэтому Габриэль, с шумом сложив веер, присела в реверансе и добавила:
— Впрочем, неважно. Прошу простить, я совсем забыла, что обещала Фрэн помочь… с одним делом. Извините.
Она бросила на Форстера взгляд полный ледяного презрения и удалилась, едва сдерживая гнев. Шла и думала о том, что никогда ещё не испытывала к человеку такой жгучей ненависти. И такого желания отомстить.
Габриэль пыталась успокоить себя тем, что синьорина Миранди точно бы не одобрила это её желание, и сказала бы, что воспитанная девушка не должна думать о мести. Воспитанная девушка должна пойти в храм и просить Богов избавить её от таких неподобающих желаний.
Но мысли о молитве и храмовой тишине, наполненной ароматами ладана и мирры, почему-то вызывали только раздражение. Думалось совсем не об «избавлении от желаний», а о том, что сейчас она, как никогда понимает, почему мужчины вызывают друг друга на дуэль.
— Элла! — Франческа появилась внезапно, как обычно вся пылающая от нетерпения. — Мы идем играть в шарады! А вечером будет спектакль! Ты знаешь, что в саду уже соорудили сцену? Идем с нами! А ещё я хочу кое с кем тебя познакомить! И, поверь мне — добавила она уже шёпотом, — ты будешь приятно удивлена.
Глаза Фрэн сияли, она схватила кузину за руку и потащила за собой, а Габриэль и не сопротивлялась. Мысли её настолько были заняты предыдущим разговором, что она даже не замечала ничего вокруг, и как-то внезапно они оказались перед группой офицеров в синих мундирах королевских войск.
— Господа, позвольте вам представить мою кузину Габриэль Миранди. Элла, моего кузена Фредерика ты помнишь, а эти господа служат с ним вместе — капитаны Энцо Корнелли и Никола Моррит. Они только что приехали с севера, из экспедиционного корпуса. Ах, как жаль, что вы не видели вчерашнюю церемонию!
Пока они обменивались любезными приветствиями, Франческа успела наклониться к уху Габриэль и заговорщицки прошептать:
— Ты помнишь, что тебе сказала гадалка? Между прочим, Никола Моритт уже пригласил меня на все сегодняшние вальсы, так что тебе придется танцевать с Энцо. Он, кстати, очень недурен, не женат и он — ка-пи-тан! Осталось только встретить загадочного незнакомца и выбрать…
Габриэль усмехнулась и подала для приветствия руку капитану Корнелли.
Он, и правда, был хорош собой.
На голову выше Габриэль и прекрасно сложен — светлые волосы чуть вились, падая на лоб, и серые глаза смотрели слегка с прищуром, может, несколько оценивающе, но взгляд, которым он её окинул, был полон восхищения, и такую бестактность она тут же ему простила. Капитан склонился к её руке в галантном поцелуе, и на его плече блеснула нашивка экспедиционного корпуса — золотой лев на зеленом поле.
Ей вдруг вспомнились карты гадалки, и на мгновение в сердце Габриэль закралось нехорошее предчувствие. Но, как девушка разумная, она тут же отмела его в сторону, решив, что именно предсказание гадалки заставляет её теперь замечать то, на что раньше он бы не обратила внимания, например, на львов и капитанов.
— Вы же будете играть с нами в шарады? — спросила лукаво Фрэн, и мужчины тут же согласились.
Капитан Корнелли подал руку Габриэль, и они направились туда, где гостеприимные хозяева обещали устроить вечерний спектакль. Сцена, украшенная лентами, драпировками и цветами, пряталась в тени больших старых лип. Вокруг уже стояли плетеные стулья, с разложенными на них подушками, и желающих поучаствовать в предстоящей игре собралось немало. В основном — юные синьорины и молодые синьоры, мечтающие остаться без общества старших под вполне благовидным предлогом.
— Что мы будем изображать? — спросила Фрэн, когда первые две шарады были разгаданы. — Что-то связанное с женихом и невестой? Или со свадьбой?
Всё, что касалось всевозможных выдумок, обычно отдавалось на откуп Габриэль.
— Не обязательно. И вообще, нужно придумать что-то, о чём никто не догадается, ты же видишь, как быстро стало понятно, что такое Монастырь невинных дев. И потом, должно быть смешно.
— Смешно?
— Ну да, иначе зачем вообще играть, — улыбнулась Габриэль, её глаза блеснули, и она прошептала на ухо Фрэн, — у меня есть одна идея. Но если ты струсишь, так сразу и скажи.
— Почему ты думаешь, я струшу? — возмутилась кузина.
— Потому что это будет… довольно дерзко. И на грани приличий.
— И что это? — глаза Фрэн округлились.
— Увидишь, но нам нужен будет мужчина. Ты можешь попросить Фредерика нам помочь?
Габриэль вспомнила своё желание пустить пулю в грудь мессиру Форстеру и торжествующе улыбнулась — пожалуй, она придумала, как отомстить этому наглецу.
Фрэн, конечно, была против, но Габриэль назвала её трусихой, а Федерик идею с восторгом поддержал, что тут же сломило сопротивление кузины, и втроем они, собрав нужный реквизит, вышли на сцену.
В ход пошли несколько тонкорунных овечьих шкур, украшавших пол у камина синьора Таливерда, бараньи рога из его же охотничьей коллекции, и наспех сооруженная из свадебных украшений корона. Во всё это был облачен Федерик — шкуры, скрепленные между собой, превратились в длинный плащ, на голову были надеты рога, а поверх них закреплена корона. Габриэль и Фрэн несли импровизированную мантию, когда с величественным видом, опираясь на трость, Федерик вышел на сцену.