— С ней всё не так, — развел руками синьор Грассо.
— А именно?
— Она умна, у неё нет ни ливра за душой, самый острый язык на всем Побережье, и если ты ей не по нраву, вряд ли тебе удастся выдержать рядом с ней хоть половину ужина, — ответил Винсент с улыбкой.
— Вопиющие недостатки, согласен, — усмехнулся Форстер, — а достоинства у неё есть?
— У неё самый красивый розовый сад на всём Побережье. Но это сомнительное достоинство, лучше обрати внимание на её кузину — Франческу Корсини. Та, что слева, в зелёном платье. Она тоже весьма недурна.
Девушки стояли не так уж и далеко, а зрение у Форстера, как у истинного горца, было отличное. Он пристально разглядывал Габриэль, даже не зная почему. Она была не самой красивой среди тех южанок, что он видел здесь. И на фоне парчи и бриллиантов своих подруг, её голубое шёлковое платье казалось совсем уж простым и скромным, никаких кружев и украшений. Но что-то было в этой девушке такое, отчего взгляд Александра, блуждая от одного женского лица к другому, всякий раз возвращался к ней.
Гордая осанка, светло-каштановые локоны, чуть отливающие рыжиной, голубые глаза и улыбка… Может, это она так привлекла его? Лукавая и тёплая, какая-то лучистая, от которой на щеках у Габриэль играли ямочки и взгляд становился озорным? Будто вот-вот она сорвется с места и побежит, играя в догонялки. И захочется броситься за ней вслед… Светлая кожа, красивые губы…
Наверное, он смотрел на неё слишком пристально, потому что Габриэль будто почувствовала это — повернула голову и их взгляды встретились. И по южному этикету ему следовало бы, конечно, учтиво кивнуть и перестать так навязчиво и неприлично разглядывать незнакомку, смущая своим вниманием, но Форстер не мог удержаться. Слишком в её взгляде было много какого-то странного превосходства. Она посмотрела свысока, так, будто отказала ему даже в возможности находиться рядом и дышать с ней одним воздухом, словно осознавая, что у неё есть на это негласное право и власть над ним. Ему показалось, она смотрела с вызовом, ожидая, видимо, что как любой воспитанный южанин, он вежливо поклонится и перестанет сверлить её взглядом.
Но он не поклонился. И не перестал.
Он почему-то вспомнил первые годы жизни после возвращения из Бурдаса. Родовое поместье лежало в руинах после расправы, которую учинили солдаты королевских войск над повстанцами. Поля вытоптаны, рудники затоплены, деревни осиротели — мужчин почти не осталось: кто был убит, кого забрали в тюрьму или отправили в ссылку…
И он, хозяин богатейших земель Волхарда, закатав рукава, работал наравне со своими людьми, восстанавливая изгороди, ремонтируя сожженный дом или занимаясь с Ханной пересчетом овец из тогда ещё немногочисленного стада. Вспомнил, как дважды в месяц к нему наведывался с инспекцией отряд от генерал-губернатора, проверить — не укрывают ли Форстеры остатки бунтовщиков?
Они въезжали, как хозяева, не боясь, и топтали всё, что попадалось под копыта. Брали, что хотели или ломали, забавы ради. Он помнил лейтенанта Корнелли, сопливого юнца, которому едва исполнилось шестнадцать, но уже облаченного властью — его отец обеспечил ему место в штабе генерал-губернатора. Синий мундир с золотым шитьем, светлые волосы, и южная надменность, он не удосуживался даже слезть с лошади, и смотрел сверху вниз на Форстера и его людей вот таким же взглядом — осознавая, что главный здесь он, а его, Форстера, угораздило оказаться на проигравшей стороне. И что одного его слова достаточно, чтобы бросить за решётку любого, кто ему не понравится.
Каждый раз во время таких рейдов лейтенант Корнелли насмехался над тем, что хозяин Волхарда стоит перед ним в перемазанной драной рубахе, с топором или пилой, спрятав свою гордость и позволяя его людям безнаказанно переворачивать мебель, рыться в вещах, бросая их на пол и тискать служанок по углам. А лейтенант лишь взирал на это с лёгкой улыбкой, хлопая ручкой кнута по голенищу — ему нравилось упиваться своей властью.
Почему всё это вдруг вспомнилось?
Может потому, что именно так на него сейчас посмотрела эта «южная роза»?
Габриэль тоже не отвернулась, как полагается воспитанной девушке. Прищурилась, принимая вызов, разглядывая наглого незнакомца без смущения, надеясь видимо на то, что он смутится первым, и поведет себя, как полагается приличному господину. Но Форстер лишь усмехнулся и отсалютовал ей бокалом. Она, тряхнув локонами, окатила его волной ледяного презрения и перевела взгляд на одну из мраморных статуй, окружавших фонтан, и некоторое время рассматривала их, словно говоря: «Вы для меня такая же статуя, господин Форстер — пустое место».
— Надменность у неё в крови… Неужели не нашлось того, кого не испугал бы «самый острый язык на всем Побережье»? — спросил Форстер, чуть наклонившись к Винсенту. — Я о синьорине Миранди.
— Было бы ради чего. Я же говорю, у неё за душой ни ливра. Её отец учёный, спустил всё состояние жены на научные экспедиции. Кстати, он бывал и в Бурдасе. Вообще, он очень интересный человек, прогрессивный, и дочь, похоже, пошла вся в него. Она красива, умна и, как говорят, ждет большую любовь, — ответил Винсент с усмешкой, — тебе тут нечего ловить. И перестань так пристально разглядывать её, это неприлично.
— Она ждёт большую любовь? — удивился Форстер. — Для девушки в её положении это, как минимум, глупо. Похоже, что слухи об её уме сильно преувеличены. Ты нас познакомишь?
— Алекс, я вот зачем тут раздаю советы? А? Говорю же — от этой девушки тебе стоит держаться подальше. Не трать на неё время — она знает себе цену, и ты, поверь мне, не в её вкусе.
— Знает себе цену? Судя по всему, никто не готов её заплатить.
— Ну, не в прямом смысле… У неё есть принципы…
— Даже самая разборчивая женщина, Винс, забывает свои принципы, когда речь идет о больших деньгах. А я богат. Сомневаюсь, что принципы бедной девушки, пусть даже такой красавицы, как эта Габриэль, устоят против новой шляпки и туфель… Ладно, учитывая её предполагаемый ум, скажем, двух дюжин новых шляпок и туфель, — Форстер снова усмехнулся.
— Пфф! Алекс? — синьор Грассо недоумённо посмотрел на друга. — Ты видишь её пять минут, а говоришь так, будто решил на ней жениться? Говорю же, обрати лучше внимание на её кузину, если уж на то пошло. Она не так красива, но очень мила, и она тоже бари, как и Габриэль.
— Так она ещё и бари? Надо же…
— А для тебя, кстати, это был бы в некотором смысле выход, — Винсент повернулся к другу, — серьёзно. Женись на одной из бари. Можно найти подходящую партию, из бедной семьи, но с хорошими связями. Подумай, как ещё один вариант. Конечно, тогда землю придётся переписать на жену, но… так ты сможешь спасти Волхард.
— Это, может быть, и интересно, — прервал его Форстер, — но жениться второй раз я пока не готов. И вряд ли вообще буду к такому готов. Не будем об этом.
— Тогда не подходи к Габриэль ближе, чем на двадцать шагов. Здесь полно несчастных дев с хорошей родословной и без денег. Думаю, проблем с танцами у тебя не будет.
— Зная кто я такой, думаешь, эти чванливые южанки станут со мной танцевать?
— Если ты ненароком обронишь, что у тебя сто пятьдесят тысяч ливров дохода в год, и ты находишься в поисках жены — гарантирую, ты сотрешь к утру подошвы своих туфель.
— Но у меня пятьсот тысяч ливров дохода и я не собираюсь жениться, — усмехнулся Форстер, снова поймав скользнувший по нему взгляд Габриэль Миранди.
Он готов был поклясться, что она специально обернулась, делая вид, что ищет глазами кого-то в толпе. Никого она там не искала, она просто хотела узнать, по-прежнему ли он на неё смотрит.
Винсент поприветствовал одного из гостей, а затем продолжил, чуть понизив голос:
— Первое может напугать их — слишком уж невероятная цифра, а о втором им знать вовсе не обязательно. Зато весь вечер ты сможешь наслаждаться приятным женским обществом, их матери начнут зазывать тебя в гости, и если ты последуешь моим советам, то их отцы вскоре узнают какой ты умный, воспитанный и перспективный мужчина. И это тоже плюс в копилку твоей репутации. А дальше всё зависит от тебя…
— Они все смотрят на меня, как на пустое место. Вот хоть бы синьорина Миранди, сколько презрения в её взгляде — а она ведь даже незнакома со мной.
— Это же юг, — развел руками Винсент и добавил с улыбкой, — здесь даже их болонки будут смотреть на тебя с презрением, если у тебя не двадцатиколенное родовое древо, состоящее из одних бари. Репутацию придётся заработать. А, что касается синьорины Миранди, повторюсь, забудь. Ты не впечатлишь её ни своим состоянием, ни танцами, ни даже дюжиной шляпок.