Будущей жене!
Милость божья! Ну почему! Почему именно сейчас? Почему сегодня! Почему он не пришёл, когда она ходила в музей, на рынок или к отцу!
Она стояла, не шевелясь и не дыша, надеясь, что вот сейчас он заплатит и уйдёт, оставив адрес, куда отправить цветы. Пальцы сделались ледяными, и она почти впилась ноггями в штукатурку.
— Доставить по адресу или отдать посыльному? — помощница задавала обычные вопросы, а Габриэль казалось, что они уже целую вечность обсуждают этот проклятый букет!
— Как тебя зовут? — внезапно спросил Форстер.
— Симона…
— Вот что, Симона. Это тебе, держи. Здесь пятьдесят сольдо. Иди сейчас вон в ту кофейню и не возвращайся, пока не съешь там всё, что захочешь, на все эти деньги, поняла? А мне пока нужно поговорить с твоей хозяйкой. Она же здесь?
И не будь рядом стены, кажется, Габриэль упала бы на пол.
Он знает! Пречистая Дева! Он знает.
— Спасибо, синьор! — раздался удивлённый голос Симоны. — А мона Элла наверху. Позвать? Мона Виванти? К вам пришли!
Симона крикнула радостно, желая угодить щедрому господину.
— Иди уже! — произнёс Форстер нетерпеливо, а потом произнёс что-то тихо, Габриэль не расслышала что именно.
И вскоре звякнул колокольчик — помощница ушла, а следом щёлкнул замок — это Форстер закрыл изнутри дверь в лавку.
— Элья? Я знаю, что ты здесь. Выходи. Нам нужно поговорить, — произнёс он громко.
Она вышла. Медленно, держась одной рукой за стену, и не чувствуя под собой ног.
Увидела его и поняла:
Вот теперь она точно пропала.
Их разделял прилавок, на котором Симона оставила вынутые из ваз хризантемы, и лепестки роз, что нужно было упаковать для доставки. И Габриэль остановилась перед ним, не в силах сдвинуться с места, и смотрела… смотрела не отрываясь в лицо Форстера, впитывая каждую чёрточку, и не могла насмотреться. Его глаза, скулы, губы…
В лавке стало душно до невозможности. И стук собственного сердца почти оглушал.
Как же она скучала… Как же сильно…
А он смотрел в ответ так, что кружилась голова. Исступлённо, жадно, истосковавшись, не смотрел — прикасался взглядом, будто гладил… Молчал. И лицо его осунулось за эти три месяца, а под глазами залегли тени, и говорить ничего было не нужно, в его глазах она и так прочитала всё.
Он не уйдёт. И не отпустит её. И она больше не сможет убежать.
— Мессир Форстер, зачем вы пришли? Я же просила вас не искать меня… Но вы сделали всё… как обычно…
Она сглотнула нервно — голос её не слушался.
— Я упрямый, ты знаешь это. И к тому же дикарь, — ответил он, не сводя с неё глаз. Достал из внутреннего кармана какую-то бумажку и бросил на прилавок.
— Что это?
— Это билет в Таржен, который я купил вчера, — произнёс он негромко.
— Вы хотели плыть в Таржен? — спросила Габриэль, глядя на билет. — Зачем?
— А разве не очевидно? Я собрался плыть туда, чтобы найти тебя. А ты, оказывается, здесь… Ты, оказывается, всё время была здесь, а ведь я перерыл всю Алерту… Синьор Миранди поначалу уверил меня, что ты отплыла в Таржен с тётей. Я нанял сыщика, Элья, и он подтвердил, что ты, и правда, брала билет на пароход… Кто бы мог подумать, что вы с Роминой и твоим отцом так обведёте меня вокруг пальца! — он криво усмехнулся.
— Милость божья! Плыть в Таржен! — воскликнула Габриэль яростно. — Мессир Форстер! Зачем? Хотите снова мучить меня? Ну почему? Почему вы со мной так жестоки? Да видеть вас для меня худшая пытка! После всего, что вы сделали! После всего, что вы хотели сделать! Да как вы можете…
Она схватилась руками за край прилавка, и глядя на Форстера в упор, произнесла, будто отрубая слова:
— Уходите. Пожалуйста. Очень вас прошу. Если в вас есть хоть капля жалости…
— И что же, по-твоему, я хотел сделать, Элья? — спросил он, прищурившись, и пропустив её последние слова.
Она не могла совладать с чувствами. Ярость и злость на него за то, что вот он снова пришёл и разрушил ту тонкую и хрупкую пластинку льда, что едва-едва начала покрывать её больную душу, заставили её говорить правду, не взирая уже
ни на какие приличия.
— Вы были помолвлены! Вы знали, что женитесь на Паоле! Но вы… вы всё равно затащили меня в Волхард! Вы солгали! Вы лгали мне снова и снова! Выставили меня посмешищем! Вы разрушили мою репутацию! И мою жизнь! Вы соблазняли меня! Вы заставили меня вас полюбить… И вы… Вы всё это время хотели, чтобы я
стала вашей… любовницей? Да? Неужели вы думали, что я пойду на это? Как же это низко! И подло! Я ненавижу вас. мессир Форстер! Ненавижу! Ненавижу…слышите?
Она кричала на него, M хотела, и правда, очень хотела его ненавидеть, ведь ненависть способна выжечь из души любовь и занять её место. Вот только ненавидеть не получалось… На глаза навернулись слёзы, и она, всплеснув руками, опустила голову.
— Если ты ненавидишь меня, то зачем спасала? Зачем? — воскликнул он. — Элья!
Форстер откинул прилавок и шагнул к ней.
— Что вы делаете! — она поспешно отступила в сторону, испугавшись его порыва, и схватив со стола нож для цветов, выставила его вперёд. — He подходите! Не подходите! Прошу вас!
Но он не остановился, приблизился, загнав её в угол между стеной и прилавком, и нож упёрся ему в грудь, почти войдя остриём в пёструю ткань жилета.
— Думаешь‚ мне будет больно? — спросил он, глядя Габриэль в глаза, и добавил горько. — Да разве это боль? Ты уехала… ты бросила меня, Элья! Я чуть с ума не сошёл, думая, что ты где-то далеко в Таржене…
Его голос стал тихим и бархатным, и он смотрел на неё… смотрел так, что она поняла, чем сейчас всё это закончится, горько осознавая свою полную беспомощность перед ним.
— …а ты всё это время была здесь… Элья! Элья! — он покачал головой. — Можешь убить меня, если хочешь, но я не уйду. И больше тебя не отпущу.
— Вы хотите совсем… совсем погубить мою жизнь? — прошептала она срывающимся голосом.
— Да, милая Элья, — он чуть улыбнулся. — Потому что без тебя это не жизнь. Я не могу дышать без тебя, не могу спать, не могу думать. Ты спасла меня, а потом бросила! Лучше бы меня застрелил этот проклятый Корнелли! Элья! Как же я скучал по тебе….
Он подался вперёд, и провёл ладонью по её щеке, по волосам. Её пальцы разжались сами собой, и нож, выскользнув из рук, упал со звоном на каменный пол.
И в тот же миг он обнял её, прижав к себе так сильно, совсем как тогда в оранжерее, сломав её и без того слабое сопротивление. Его прикосновение обрушило весь мир разом, отодвинув куда-то всю её решимость уехать и ненавидеть Форстера остаток жизни. И вместо того, чтобы его оттолкнуть, она в ответ обхватила его порывисто и крепко, прижавшись к нему, спрятав лицо у него нa груди, вдыхая его запах, и понимая, что нет на свете той силы, что заставит её сейчас разжать руки.
— Элья… Элья… Моя маленькая упрямица… Как же я скучал… Моя радость…
Он шептал, покрывая её волосы лёгкими поцелуями, а у неё в глазах стояли слёзы. И от мысли, что с ним снова придётся расстаться, теперь уже навсегда, ей хотелось
умереть прямо сейчас.
Она не хотела плакать, но разве слёзы спрашивают наше желание? И прежде чем она успела вытереть их, почувствовала, как Форстер целует её мокрое от слёз лицо и снова шепчет её имя, снова шепчет так, что земля уходит из-под ног. И снова его губы касаются её губ, заставляя встать на цыпочки и забыть обо всём. Податься вперёд, обхватывая руками его шею и притягивая к себе, и целовать в ответ, почти задыхаясь… С такой жадностью и страстью, которой она не знала в себе прежде, так словно теперь она не могла дышать без него…
В этот момент Габриэль поняла, что, кажется, готова на всё… даже стать его любовницей, идти за ним на край света, лишь бы быть с ним, лишь бы он её не отпускал…
И в то же время понимала… это всё равно невозможно. За кратким мгновеньем счастья, за взлётом на самую вершину, всегда есть падение в пропасть.
Она отстранилась, снова спрятала лицо у него на груди, вцепившись пальцами в полы его сюртука, и удерживая это хрупкое мгновенье… мгновенье, когда они вместе…
Они стояли так долго, кажется, целую вечность. Она молчала, боясь задать вопрос, на который не хотела знать ответ, а он тоже молчал, только гладил её плечи и прятал лицо в волосах, прижимаясь к ним щекой. Наконец она разжала руки, попыталась отстраниться, и прошептала, не глядя на него, и удерживая рвущиеся наружу слёзы: