- Празднуешь, что подвернулся случай поднять свою самооценку?
Анна удивленно вскинула бровь, а после усмехнувшись ответила:
- Ну, что ты! Куда уж выше, а ты как вижу, зализываешь тут весь вечер раны.
- Зализывать мои раны будет твой муж сегодня ночью! - нагло заявила Ким, но Анна и бровью не повела.
- Маленькая глупышка! – поцокала она языком, а после снисходительно прошептала подходя ближе -Думаешь, что я волнуюсь из-за тебя? Ничуть! Ты всего лишь, как я и сказала носовой платок, в который он сморкается, а иногда еще и кончает. Миленькая дурочка для отвода души, ни больше, ни меньше. Сотни таких, как ты, кричали его имя, но мой шепот всегда был громче! И поверь мне, так будет всегда. Я - душа этого мужчины, я - его сердце, я - все, чем он живет и дышит, и никто и ничто не изменит этого!
И хотелось бы засмеяться в лицо этой самоуверенности, но Ким не могла, потому что не было в ней ни грамма фальши и лжи, чистейшая правда, не хвастовство или позерство, а спокойная констатация факта. Но как же больно, мать ее. Ненависть разлилась по венам, а ревность окончательно сорвала крышу и девушка решилась на отчаянный шаг, точнее ей просто хотеть задеть эту самоуверенную женщину, стереть с ее лица жалость и улыбку, поэтому вздернув голову, она также снисходительно улыбнулась и тихо сообщила:
- Сотни до меня не были беременны от него.
Анна застыла и побледнела.
- Что? - дрожащим голосом спросила она.
- Я беременна от Маркуса. –уверенно повторила Ким, боясь при этом последующей реакции, боясь последствий. Но Анна ничего больше не сказала, невидящим взглядом, она посмотрела на живот Ким и развернувшись, нетвердой походкой вышла из туалета. Ким двинулась следом, ее колотило от волнения и ужаса. Боже, что она натворила? Что если Анна сейчас устроит разборки мужу? Что будет, когда он узнает про это вранье? Мысли калейдоскопом проносились в ее голове, поэтому она не сразу заметила, как все засуетились, и только увидев столпившуюся толпу, поняла, что что-то произошло. Понимание пришло только, когда Маркус быстро вышел из зала с бесчувственной женой на руках, и заставило ее похолодеть от страха. Кажется, она влипла окончательно!
Глава 15
«Не криви улыбку, руки теребя -
Я люблю другую, только не тебя.
Ты сама ведь знаешь, знаешь хорошо -
Не тебя я вижу, не к тебе пришел.
Проходил я мимо, сердцу все равно -
Просто захотелось заглянуть в окно.»
С.А. Есенин
У русских есть такая пословица: "Утро вечера мудренее!". Не знаю, что за "мудренее", но то, что, проснувшись, ситуация не кажется концом света - это факт. Вечером краски сгущаются, и руки опускаются под гнетом свалившихся проблем. Так и было вчера. Я захлебнулся д*рьмом, в котором Анна меня столь любезно прополоскала. Думаю, сдохни я у нее на глазах, она бы с улыбкой переступила через мой труп и пошла дальше. Столько яда и ненависти было в каждом ее слове. Боже, и с этой женщиной, настолько ненавидящей меня, я прожил десять лет и искренне верил в ее любовь! То ли дебил, то ли слепой, а может даже мечтатель. Какими мы становимся наивными, когда дело касается тех, кого мы любим! Эти мысли вертелись в моей голове всю ночь, которую я провел среди обломков гостиной, уставившись взглядом в одну точку. И такая безысходность накатила, что в пору было удавиться. Но при всем этом мне еще удавалось заниматься самоиронией. Противный голосок во мне угорал: "Да ладно тебе! Удавиться? Серьезно? Не верю! Ты гребанный врун, Беркет. У тебя кишка тонка для суицида, когда еще куча возможностей все исправить!" И я ведь поддакивал самому себе: "Да, еще можно что-то сделать", хотя понимал, что это всего лишь издевки. Какие нахрен "возможности" у меня, что тут можно "исправить"? Знаете, что такое последние четыре месяца? Это такая картинка, где я стою рядом с ванной, наполненной жидким дерьмом до краев, кажется еще чуть-чуть, и оно полезет наружу. И такая вонь стоит, духота, вокруг мухи... Я на коленях, связанный виной, безумной тягой и чертовой любовью к женщине, что рядом со мной. А она смотрит на меня, такая спокойная, даже не морщиться, улыбается хищно, с предвкушением.... Медленно подходит ко мне, рассматривает, как раба на рынке живого мяса, а я покорненько жду своей участи. От ванны смердит так, что блевать тянет, но еще рано... Я не боюсь, примерно знаю, что произойдет, но всё же надеюсь, что мы сможем обойтись без этого... Униженно, как и положено рабу, прошу ее взглядом: "Не надо, любимая! Знаю, что это я наполнил нашу жизнь этим, но прошу тебя, не будь так жестока, не надо!" Но она продолжает качать головой и взглядом отвечает мне в своей русской манере: "Надо, Вася, надо!" Ее руки зарываются в мои волосы, ласково так, обманчиво, а я как последний бедолага, ловлю крохи блаженства от нее даже в этот момент, а потом захват становится крепче, острая боль разливается от головы по всему телу. Сцепив зубы, терплю и упираюсь, когда Анна начинает тянуть меня к зловонной бадье, словно нашкодившего кота. Но слабенько упираюсь, понимаю, что сам виноват, и пришла пора платить по счетам в поединке с глазу на глаз. Мы у цели, начинается марафон под названием "Я добью тебя, Беркет, чего бы мне это не стоило!". Сказано - сделано. Рука держит голову крепко и никуда от этой стервы, в которую превратилась моя жена, не денешься. Люблю ее и зачем-то пытаюсь ей это доказать, готов на все ради этого. До последнего не хочу верить, что ей это не нужно! Она четыре месяца держала меня над этой заполненной нашими ошибками ванной, и двигались мы не от поверхности, а напротив, к ней. И вот вчера наконец-то она меня в нее окунула. И не просто там у нее рука дрогнула, а методично так, со вкусом, с наслаждение купала меня в этих помоях, приговаривая: "Глотай, с*ка, глотай! Узнай вкус нашей жизни, как узнала его я. Вот так, милый, еще ложечку. Больше никакого нытья, чистейший хардкор!" И я узнал. Не описать словами какого это... Вонь вызывает рвоту, а вкус выворачивает внутренности, и меня выворачивало, я душу ей готов был выблевать, но она уже спустила тормоза, с остервенением меня туда с головой, чтобы скрыло шею, глубже, надолго, чтобы нажрался вдоволь, не замечая, что сама уже по уши в этом дерьме, но при этом всем свои видом: "Любуйся, "любимый", твоя качественная работа! Вместо шл*хи тебе надо было на моей спине made Berket вырезать".
И вот оба в г*вне, кругом оно и лишь оно. Мы же, выблевав из себя всю желчь с кровью до слез и сердечного разрыва, разбежались по разным углам, напуганные до смерти собственным садизмом. Что дальше? А ничего ... "Утро вечера мудренее".
Настало "мудреное" утро, эмоции сошли на "нет", разум прояснился, вчерашняя ругань горчила, но не отравляла. Хотелось верить в лучшее, и я верил. Как дурак, как мальчишка надеялся, что все произошедшее - это ... А что это? Маленькое недоразумение длиною в десять лет? Перегрелась чуток милая, накопилось – высказала? Короче неважно что, главное, считать незначительным это все и пожалуй пережить можно, надо только поговорить, прощение попросить, к психиатру сбегать... Что там еще, какие варианты? Короче разбиться в лепешку, но вытащить нас из этого болота. И куда только девался цинизм и извечный скептицизм? Где гребанная гордость? Но это уже не вопрос собственного достоинства, это вопрос выживания. Плевать на попранные чувства, плевать на втоптанные стремления и даже мечты, плевать на кровавый путь, который преодолел в попытке стать лучше, плевать на грязь, которой отравлена душа. Поднять себя раздавленного, разделанного на куски нежным голоском, встать и протянуть руки к его обладательнице, ибо где-то еще маячит призрак надежды на лучшее. И я встал, умылся, оделся, настроил себя и уже готов был к бою за свое... счастье? Ну да, наверно. За что-то свое через "не могу", "не буду" , "не хочу", "не знаю как" и "не уверен". Заткнул голос сомнений грубо, безапелляционно, вот так со всей дури каблуком на нежное горло гордости. Она хрипит, корчится, но сдается и вуаля – я снова коленопреклоненный или на русский манер: "Готов целовать песок, по которому ты ходила!".