Грегг сорвал еще один стебелек травы и завязал его в узел.

— О Мейсоне. Он хочет, чтобы ты извинилась в письменной форме.

Мики сохраняла невозмутимое спокойствие.

— И что ты ему ответил?

— Что извинение сегодня днем будет лежать на столе Накамуры…

— Этого не будет.

— …с твоей подписью, подтверждающей, что ты вышла за рамки дозволенного.

Мики крепко сжала кулачки:

— Грегг, я этого не сделаю. Я встречусь с ним в кабинете Накамуры, если он того хочет. Я предстану перед любой конфликтной комиссией, какую он предпочтет. Я даже готова все выяснить с глазу на глаз, но просить прощения не буду!

— Послушай, Мики, тебе придется сделать это. Подумай о своей карьере здесь, в «Виктории Великой». Если тебя выставят за дверь, подумай о неприятностях, которые ждут нас обоих.

— Грегг, я не стану поступаться своими принципами. Я была права, а он — неправ.

Грегг бросил смятые стебельки травы на землю и стал барабанить пальцами по своей коленке. Он знал, какой Мики может быть упрямой, — сам не раз бился головой об эту непреодолимую стену. Спустя минуту, взвесив все, он приподнял голову, улыбнулся той улыбкой, которая всегда заглаживала трещины в их отношениях, и весело сказал:

— Я знаю, Мики, ты сделаешь это. Ты же не подведешь меня, ты не подведешь нас. А теперь поднимайся в хирургию, увидимся в четыре.


— Хорошо, Коко, — подмигнул он операционной сестре-полинезийке. — Надеюсь, вы сегодня приготовили нам острый скальпель.

Маска молодой женщины сместилась и натянулась, показывая, что та широко улыбается. Всем сестрам нравилось работать с доктором Греггом Уотерменом: он всегда был в приподнятом настроении, терпеливым и справедливым. Они любили работать и с доктором Лонг: в отличие от других ординаторов, она все делала умело, не нервничала и никогда не пыталась скрыть свое незнание, крича на медсестер.

— Коко, скальпель, пожалуйста, — спокойно сказала Мики, протянув правую руку и натягивая кожу груди левой.

Мики сделала разрез на один дюйм и работала спокойно, но ловко. Она нашла опухоль и удалила ее, нанося минимум повреждений окружающей ткани. Пока Мики работала, Грегг обтирал губкой и прижигал кровь, всего один раз переместив наложенный ею зажим. Он предоставил ей возможность вызвать патолога и самой выбрать метод зашивания кожи. Грегг знал, что Мики нужно больше практики, чтобы совершенствоваться в зашивании косметических разрезов. На этот раз пациенткой была женщина лет за пятьдесят и разрез сделали рядом с соском, так что он будет незаметен. Если бы оперировал Грегг, он зашил бы прерывистым швом. Но Мики не спешила и работала так старательно, будто имела дело с лицом кинозвезды. Она использовала погружной шов, чтобы разрез превратился со временем в почти незаметную царапину.

Они могли работать так, поскольку ждали заключения патолога, который делал срез замороженной опухоли.

— Арт говорит, что мы в эти выходные можем воспользоваться его лодкой, если хотим, — сказал Грегг, работая губкой. — Он сказал, что оставит дома ключ от нее.

Арт был ортопедом, работал в ординатуре на год дольше Грегга, а сейчас жил в кооперативе Кона и загребал бешеные деньги, залечивая травмы водных лыжников, ныряльщиков и вулканологов.

Мики не ответила. Когда пациент находится под наркозом и вдет операция, большинство хирургов становятся болтливыми и обсуждают все — акции и облигации, результаты соревнований по гольфу и даже свои успехи в постели, но Мики предпочитала тишину.

Она всегда работала изящно и, где могла, вместо зажимов «келли» использовала зажимы «москит». Ее тонкие пальцы осторожно касались нежной ткани. Наблюдая за ней, Грегг всякий раз чувствовал, как сам надувается от гордости. Мики прибыла в «Викторию Великую» почти полтора года назад совсем зеленой, и он видел, как она за столь короткое время, как губка, впитывала все новое, желая узнать еще больше. В отличие от других, она никогда не расслаблялась и с удовольствием бралась за любую срочную работу. Мики становилась классным хирургом. Когда оба начнут работать самостоятельно, из них получится отличная команда.

В операционную, шаркая бумажной обувью, вошел доктор Ямамото. В этот момент Мики накладывала на рану стерильную повязку. Как все врачи, временно оказавшиеся в операционной, Ямамото носил над повседневной одеждой костюм «белочка» из бумаги — сплошной комбинезон, в который он залезал, когда его вызывали из отделения патологии сделать гистологический срез замороженной ткани. В руках он держал квадратный кусок марли, на котором лежало несколько кусков грудной опухоли.

— Так вот, Грегг, — максимально приблизившись к операционному столу, он показал образцы ткани обоим хирургам. — Ребята, мы имеем дело с долевым увеличением клеток.

— Хм… Рак в минимальных размерах.

— Сколько ей лет?

— Пятьдесят шесть. Что будешь делать, Мики?

Она задумалась. Позади нее доктор Ямамото передал замороженную ткань дежурной сестре, которая опустила ее в банку с формалином.

— Я бы на всякий случай сделала простую и зеркальную биопсию на другой стороне груди, — ответила Мики.

Грегг согласно кивнул:

— Хорошо, тогда приступаем!

Переключение на вторую грудь произошло быстро, так как Коко и вторая сестра были готовы к возможности ампутации молочной железы. Пока увозили один комплект инструментов и открывали другой, Мики и Грегг переоделись в чистые халаты, натянули чистые перчатки и накрыли пациентку чистой простыней. Когда все собрались за операционным столом со свежими полотенцами и блестевшими инструментами, пожелтевшая от бетадина грудь пациентки медленно вздымалась: больная дышала. Грегг взглянул на Мики и спросил:

— Доктор, сама будешь заниматься этим?

— Да, если мне разрешат.

— Коко, дайте доктору Лонг скальпель, пожалуйста.

Иветта, дежурная сестра, тихо простонала и вытащила кроссворд из кармана своего зеленого халата. Когда ординатор делал операцию, даже если это была доктор Лонг, на нее всегда уходило в два или три раза больше времени, чем обычно. С такой неприятностью приходится мириться, когда работаешь в клинике. За ширмой анестезиолога доктор Скадудо вставил кассету в свой проигрыватель.

Мики взяла скальпель за лезвие и сначала провела тупой ручкой на груди воображаемую линию, по которой собиралась делать надрез. Она некоторое время пристально смотрела на место воображаемого шрама, проверяя, верно ли определила его, затем перевернула скальпель и собралась резать.

— Что будешь делать? — спросил Грегг.

Она подняла голову:

— Поперечный надрез. На уровне четвертого ребра.

— Почему?

— Потому что это скрытый надрез. Шрам будет незаметен.

— И когда ты этому научилась?

— На прошлой неделе, когда ассистировала доктору Келлеру. Он показал мне, как это делается. Мы удаляем ровно столько грудной ткани, сколько…

— Я помню тот случай. Пациентке было тридцать пять лет, и она предупредила Келлера, что позднее пройдет процедуру восстановления. Мики, этой пациентке уже за пятьдесят. К чему тратить время на косметические тонкости?

— Но после обычного надреза останется шрам, и, если она решит позднее провести восстановление, сделать это будет труднее.

— В ее возрасте? Силиконовая грудь? Я не могу этому поверить! Мики, займись мечевидным отростком. Будет тебе, здесь ты изучаешь общую хирургию. Искусство Микеланджело пригодится в пластической ординатуре.

Она посмотрела на него, пожала плечами и сделала стандартный разрез для обычной ампутации молочной железы.

«Этот день наступит, — уверяла себя Мики. — Этот день наступит…»


— Я схожу поговорю с ее мужем, — сказал Грегг, стаскивая мокрый халат и перчатки. — Через полчаса встретимся в кафетерии.

Мики писала распоряжения в медицинской карте пациентки и рассеянно кивала, но спустя секунду подняла голову и поинтересовалась:

— Почему в кафетерии? Грегг, мне еще предстоит обход пациентов.

Теперь она увидела в его глазах то, чего не замечала за три часа операции.

— Мики, нам надо поговорить, — сказал он.

— Тут говорить не о чем. — Она взглянула на часы, висевшие на отделанной зеленым кафелем стене. — Уже восьмой час. Накамура уже знает, что письма не будет.